Химия без прикрас

========== Глава 29. О картонных коробках и картофеле. ==========

Мне казалось, что все мои эмоции выгорели. Пустота теперь не просто зияла внутри меня, она свербела под кожей, она, как кислоты, жгла, жгла, оставляя после себя такое навязчивое чувство тревоги. После того, как папа оставил меня дома одну, я около часа созерцала потолок, лежа на кровати и, казалось, не шевелилась вообще. Только звонок домашнего телефона смог вывести меня из коматозного состояния. Я спустилась вниз и, взяв трубку, услышала на другом конце взволнованный голос Ани. Подруга, разволновавшись, похоже, еще больше из-за моих односложных ответов, заверила, что сразу после школы придет ко мне. И пришла она не одна, а вместе с Хвостовой.

— Димон, ты чего? Не кисни, Толян в больнице, живой, ты его спасла, — утверждала Аня, но почему-то от этого не становилось легче.

— Угу, — отвечала я, пережевывая сырую морковку.

— А ты чего, на дополнительные больше не ходишь? — как бы невзначай спросила Фаня.

Я метнула на нее злобный взгляд, прекрасно понимая, к чему она спрашивает это и какие именно дополнительные уроки могут ее интересовать, но Хвостова, увидев мой не самый дружелюбный настрой, поспешила спрятаться за широкой дверцей холодильника.

— Я не хочу об этом говорить, — отрезала я и снова откусила морковь, захрустев на всю кухню. Непонятно, почему, но у меня буквально тряслись руки. Хотелось говорить, шуметь, стучать, хрустеть морковью на весь дом… Потому что только так, как мне казалось, я могла заглушить это отвратительное чувство тревоги.

— Я, между прочим, и не собиралась ни о чем таком говорить. — Чуть выглянула из-за двери Фаня, а я, почувствовав еще большее раздражение, запульнула в нее кусочком этой несчастной морковки. Хвостова от нее увернулась на удивление ловко.

— Марин, — робко начала говорить Аня, недоверчиво поглядывая в сторону Фани. А та, в свою очередь, с подозрением взглянула на Аню.

— ФТО?! — не выдержав этого напряжения, воскликнула я с набитым ртом.

— Ладно, черт с вами! Что, говорите уже!

— Химик про тебя спрашивал! — на одном дыхании выдала Исаева так, будто эта мысль не давала ей покоя с тех самых пор, как она вошла ко мне домой.

— В смысле спрашивал? — осеклась я.

— Ну, после урока позвал меня в лаборантскую, спрашивал, типа, что там с Дмитриевой, все ли у нее в порядке, — начала говорить Аня, а потом вдруг резко замолчала. Ее лицо всегда с точностью передавало весь спектр эмоций, которые бушевали внутри нее, и сейчас нетерпение сменилось каким-то странным смущением. Исаева залилась краской, чуть улыбнулась и взглянула на меня исподлобья.

— Ну?!

— Ну, я сказала, что да, с тобой вроде все в порядке, что ты дома… — нехотя ответила Аня, а потом снова резко замолчала, будто боясь взболтнуть лишнего.

— Ну? Колись, Штирлиц! — я уже начала терять терпение.

— А потом я ему сказала, что все про вас знаю, — выдохнула Исаева.

— Что?!

— Да! — Аня кивнула, чтобы подтвердить свои слова и, видимо, чтобы себя же убедить, что не зря так поступила. — И сказала, что ты пожалела о своих словах. Всю правду ему сказала, что ты рыдала и… Ох, Марин, я попыталась ему втолковать, что вы, как два дурака, сдались и теперь избегаете друг друга, а ведь осталось-то всего ничего! И что…

— Исаева, о чем ты думала?!

— Я о чем думала?! О тебе думала, балда!

Последние слова она выкрикнула с такой яростью, что потом плюхнулась на стул и обхватила руками голову, уставилась на пустую тарелку, лежащую на столе перед ней. Не знаю, сколько длилось молчание, но первой его нарушила Фаня, о существовании которой мы вообще забыли. Она так и стояла около холодильника, округлив глаза и смотря на Аню.

— Офигеть! А он что?

И я, и Аня, словно вспомнив, что разговор проходит вовсе не тет-а-тет, повернулись к Хвостовой.

— А он молча меня выслушал, а потом злобно так, ну, как он всегда разговаривает… Идите домой, Исаева, — Аня скривилась в лице, видимо, чтобы передать, насколько химик был недоволен.

— И ты ушла?

— Ну да, ушла, — проговорила Аня. — Только перед этим настоятельно рекомендовала ему позвонить тебе, Марин!

Я закатила глаза, но, даже мысленно сосчитав до десяти, не смогла успокоиться. Это свербящее чувство только усилилось. Что-то должно случиться. Что-то… В чем же дело, черт подери?! Зря Аня это все сделала, зря.

— Не, ну, Марин, ты вообще руки опустила, а тут представился такой момент подходящий! — попыталась оправдаться Исаева. — Тебе же родаки вернули телефон, да?

Меня словно холодной водой окатили.

Телефон.

Я помотала головой из стороны в сторону в знак отрицания, ведь подругам о своем новом допотопном телефоне я не говорила, а потом бросилась в свою комнату. Я стала переворачивать все вверх дном, пытаясь отыскать телефон. Конечно, чисто теоретически, бояться нечего особо, все сообщения я усердно удаляла, и в самом аппарате не было контактов вообще. Кроме трех номеров: Жени, Леши и Дмитрия Николаевича. И, если телефон действительно, не дай Бог, попал в руки к моим родителям, думаю, что новой порцией проблем я себя обеспечила.

— Димон, ты чего? — испуганные подруги застыли на пороге моей комнаты, а я, не обращая на них внимания, все так же рыскала вокруг. Это отвратительное свербящее чувство усилилось настолько, что, мне казалось, течет по жилам вместо крови, переплетаясь с отчаянным страхом. Позвонить она рекомендовала! Куда позвонить?! Домой, что ли? Блин!

И, сев посреди жуткого беспорядка, я опустила руки перед собой на колени, тупо разглядывая их, совсем как тогда, на ступеньках школы, а потом зарыла пальцы в волосы, совершенно не представляя, что теперь делать.

— Марин, ты нас немного пугаешь. Знаешь, моя мама — психиатр… — начала говорить Фаня, а я нервно рассмеялась.

— У тебя мама — психиатр? — подняла голову, вопросительно уставившись на подругу, а та растерянно кивнула.

— Да, я же тебе говорила. Просто ты меня, наверное, не слушала… Ты, если честно, последние полгода никого не слышишь, кроме себя, — Фаня грустно опустила глаза, а я почувствовала неприятный укол совести. А ведь и правда. Я ничего не рассказывала подругам, не слушала их… Может быть, они нуждались во мне, в моем совете, а я была с головой погружена в собственные проблемы.

— Она из своих-то проблем выплыть не может, знаешь, еще одну сестру ты как-нибудь и сама сможешь пережить, — с укором сказала Аня.

— Твоя мама ждет еще одну дочку? — удивленно спросила я.

— Да, представляешь?! — Фаня вошла в комнату и села рядом со мной. — Я и так Сонькой няньчусь, так теперь и еще одна! Мама практикует на дому теперь! Это сущий ад! Я никого не могу к себе пригласить! А еще она сказала, ты, мол, будешь с сестренкой гулять после того, как она родится, а я работать, вот здорово! — Фаня пискляво передразнила свою маму, засунув при этом под кофту подушку. Я нерешительно потянулась к подруге, краем глаза заметив, что Аня тоже опустилась рядом с нами. Обняв Хвостову за плечо, я вдруг поняла, какая же я была эгоистка, что так отдалилась от подруг, ведь это так здорово, когда тебя кто-то может поддержать или хотя бы просто выслушать.

— А еще… — тихо начала говорить Хвостова и опустила голову мне на плечо. — Я Аньке рассказала, и все не знала, как тебе рассказать… Мне так Наумов нравится! И я просто не знаю, что мне с этим делать!

— Королёвой не говорить, — на автомате ответила я, и мы все втроем громко рассмеялись. Странно, но, сидя посреди этого жуткого беспорядка, обнявшись с подругами, я вдруг почувствовала умиротворение, которого мне так не хватало. Оно даже смогло на несколько мгновений заглушить страх. И пусть мой телефон, скорее всего, находится в цепких лапках моей мамочки, пусть химик меня теперь люто ненавидит… Пошло все к черту!

***

Отчаянно пытаясь разглядеть подвох, я внимательно наблюдала за мамой. Но, даже если мой телефон находился у нее, она очень умело это скрывала. И я, чтобы лишний раз не опростоволоситься, не стала ни о чем ее спрашивать и ушла в школу, по привычке чмокнув маму в щеку. Я, хорошая, примерная девочка, должна выполнять шаблонные действия хороших примерных девочек. И пусть у меня море скелетов в шкафу. Мама не подавала вида, что знает о них. Может ли быть, что телефон и правда не у нее?

Я звонила себе с домашнего, но толку не было по двум причинам: во-первых, звук был отключен. А во-вторых, в поисках горящего экрана мобильного телефона я исследовала всю нашу огромную квартиру, но так его и не нашла. А потом, когда на очередной, скорее всего, миллионный мой звонок с домашнего на другом конце его кто-то просто взял и сбросил, я поняла, что смысла повторять эти действия нет. И, если мой телефон находится у кого-то из моих знакомых или у родни, то они бы уже давным-давно ответили, разве нет?

Так что, стараясь смириться с той мыслью, что телефон был так глупо утерян, я, отгоняя навязчивое воспоминание, что возвращалась с ним домой, отправилась в пятницу в школу, надеясь, что хоть как-то смогу отвлечься. А еще я хотела немного влиться в учебный процесс, прежде чем ощутить на себе вселенский гнев Лебедева. В пятницу он не работает в лицее, так что можно было спокойно начать заниматься.

Когда я, хмурясь от теплого весеннего солнышка, подходила к лицею, мысленно сетуя, что слишком тепло оделась, то поймала на себе внимательные взгляды стоявших рядом или спешащих на занятия учеников.

Приветствия, радостные или робкие, доносились со всех сторон. На улице, в коридоре… Учителя широко улыбались, каждый считал своим долгом потрепать меня по плечу, а физрук при виде меня так расчувствовался, что заключил в удушающие объятия, а потом сказал, что такими учениками он действительно гордится. После такой эмоциональной несдержанности я юркнула в туалет, где, запершись в кабинке, и провела остаток перемены, повторяя параграф по истории.

Нет, это, конечно, приятно, я не стану лукавить, но я никогда не любила приковывать внимание к себе. А когда на тебя смотрят буквально все, и твоя фамилия постоянно слышится в лицейских коридорах, и вовсе жутко хочется спрятаться.

— Дмитриева Марина, одиннадцатый «а», спуститесь в кабинет директора, он ожидает вас на следующей перемене! — противный голос редактора школьной газеты практически проскрипел надо мной. И я даже горько усмехнулась. Такое объявление по школьному радио даже хуже, чем если бы за мной явились лично на урок.

Так что, отсидев первый час истории, будто на иголках, я, после того, как преподаватель еще раз напомнила, что директор ждет меня, спустилась на первый этаж и направилась в конец коридора.

Около кабинета директора толпилось много народу. Среди незнакомых мне мужчин и женщин, одетых в строгие костюмы, болтались несколько девятиклассников, которых очень активно отгоняла от двери секретарь. Если честно, то такой взволнованной я не видела ее никогда.

— Дмитриева, заходите, — бросила секретарь и, после того, как я зашла в кабинет, демонстративно громко хлопнула дверью. — С этим Степановым теперь столько дел прибавилось! Ладно, хорошо, хоть не откинулся… — недовольно забурчала секретарша. — Входите, Алексей Александрович вас ждет.