Лавандовый декабрь

* * *

Поначалу ей не показалось, что она понравилась «дяде Леше». Высокий мужчина, который точно разменял восьмой десяток лет, а может, и того больше, показался ей очень серьезным и даже в чем-то суровым. Его лицо, покрытое безумным количеством борозд и морщин, словно высушили ветры и сквозняки, которыми все утро пугал ее Женя на узких улочках, радуясь, что им выпал тихий день. Он поздоровался кивком головы, осмотрел ее как-то задумчиво и долго, поздоровался с Женей, пожав руку. А потом махнул рукой и, сказав «пойдем», направился куда-то вглубь слабоосвещенного коридора. Она растерянно вцепилась в руку Жени, с некоторой задумчивостью наблюдавшего за всем этим, но улыбаясь, что немного подбодрило Милу.

Не то чтобы у Милы в принципе была цель очаровать этого человека, конечно. Да и в тот момент, когда они поднялись на второй этаж старого, позапрошлого века постройки дома, и переступили порог квартиры, ей стало не до того. Саму Милу настолько поразило увиденное, что она немного потерялась, как-то неуверенно пробормотав приветствие, пока Женя ее представлял. И во все глаза смотрела вокруг. Женя помог ей снять шубу. Провел в комнату следом за дядей, о чем-то разговаривая с ним, а она будто и не с ними рядом была. Ничего с собой поделать не могла. Ни на что переключиться не выходило. Ее заворожила обстановка в квартире.

Когда поднимались, заметила, что дом старый. И все в этой квартире, кажется, относилось едва ли не к той же эпохе, что и само здание. Мила плохо разбиралась в истории, правда. Но все эти детали, часы, которым даже на ее неопытный взгляд было не меньше ста лет, а то и гораздо больше, украшенные какими-то вензелями и совсем простые (она насчитала как минимум четверо часов, пока они до комнаты дошли). А стулья с тканевой обивкой и деревянными, резными спинками! И стол посреди комнаты! Господи, так сейчас уже и не ставит никто мебель, кажется. Накрытый льняной скатертью, расшитый вышивкой-гладью. А посреди стола — лампа. То ли керосиновая, то ли еще что-то в этом роде. И книга рядом в таком переплете, что и сомнений не возникало — ее еще до революции выпустили. И возможно, задолго.

Мила такое только в учебниках по истории видела. Или в музеях. И здесь у нее ощущение музея возникло, но не затхлого или пыльного, а какого-то невероятно живого. И все эти вещи, они так стояли, будто ими если не пользовались, то регулярно касались и заботились о них. Это завораживало.

— Нравится?

— Что? — обернулась, чувствуя себя словно оглушенно.

Вполне вероятно, что ее спрашивали об этом не в первый раз. Уж очень лукаво смотрел Женя на нее, когда Мила все-таки услышала вопрос и обернулась к мужчинам. Да и его дядя улыбался.

— Нравится тебе у меня, дочка, спрашиваю? — еще раз спросил дядя Леша (который так ей и представился, кстати).

— Это потрясающе! — честно призналась Мила, с трудом подбирая слова. — Все это, — развела руками, пытаясь словно бы обхватить все, что видела. — Будто я в позапрошлый век попала. Или еще раньше. Все такое… — опять запнулась, не в состоянии выразить свой восторг.

— Дорогое? — то ли предположил, то ли попытался помочь ей с ответом дядя Леша.

— Эм, нет. Я не разбираюсь в этом, если честно, — Мила смутилась. — В стоимости и ценности коллекций и тому подобное, знаете, — ей стало неловко.

Вдруг родные Жени посчитают ее совсем деревенщиной и бескультурной, если она с ходу не может подлинность и ценность вон той картины на стене назвать, на которой были изображены девушки под зонтиками, прогуливающиеся в парке. И автора, кстати, тоже. Мила немного ссутулилась даже. Она, конечно, понимала, что такие вещи не могут стоить дешево. Раритеты и антиквариат всегда ценились. Особенно коллекционерами. Но ее вовсе не это привлекло и очаровало, и хотелось так описать, чтобы поняли. Да и Женя, явно заметив ее неловкость, ободряюще улыбнулся, подошел ближе.

— Просто у вас… Как во всем городе. Словно продолжение его. Этих улиц, самой атмосферы. Я с утра надышаться всем этим не могу, насмотреть не получается. Меня Женя все в музеи тянул, а я на дома насмотреть не могла — так здорово все. И ваша квартира… — она не заметила, что сцепила пальцы, начав нервничать. — Вот все так правильно для этого места, так… будто я в девятнадцатом веке, понимаете? И так это все ощущается полно. Так насыщенно, здорово…

Женя обнял ее и привлек к себе. Будто понял, насколько сильно Мила разнервничалась, и пытался ее приободрить.

А дядь Леша немного хрипло рассмеялся:

— Я понимаю, дочка. Это я очень хорошо понимаю. — Посмотрел на Женю как-то так серьезно, но и улыбаясь. — Она мне нравится, Евген. Приводи эту девочку ко мне чаще. Пусть все здесь рассмотрит, — заявил он, заставив Милу покраснеть еще больше.

И пошел в сторону коридора, явно подразумевая, что и они идут следом.

Но хоть страх ушел. И ей стало легче. Радостно, что сумела объяснить свои эмоции и точно пришлась по душе родственнику Жени.

— Извини, — подняла взгляд на Женю, пользуясь тем, что остались одни.

— Не нервничай, любимая. Ты ему очень понравилась, — он потянул ее за собой. — Сразу. Я вообще удивился, когда он нас с порога в комнаты повел. Чаще всего, он никому не позволяет пройти никуда, кроме кухни. Даже не всем родственником. Дядь Леша очень гордится своей коллекцией, он ее всю жизнь собирал и не считает, что ее стоит показывать кому попало, — подмигнул ей Женя, ведя по полутемному коридору в сторону яркого проема кухонной двери. — Так что ты его, похоже, с первого взгляда очаровала. Как и меня, впрочем, — он быстро наклонился и легко поцеловал ее в бровь.

А Миле от этих слов стало так хорошо и спокойно, и так приятно, что щеки заалели совсем по другой уже причине.