Лавандовый декабрь

* * *

Ей было так тепло и уютно, что даже двигаться не хотелось. Хотя что-то беспокоило непривычностью, теребило сонное сознание. Но Мила пыталась глубже зарыться в одеяло, настолько не хотелось ей из своего сна «выплывать». Однако разум уже пробудился, и она все-таки со вздохом сдалась. Моргнула, пытаясь понять: где она и почему проснулась? В комнате было темно. Еще ночь, наверное. Почти ничего не видно. А под щекой так тепло. И всему телу жарко. Она, конечно, халат не снимала, когда ложилась. По двум причинам: белья запасного у нее не было, а имеющееся Мила выстирала и оставила сушиться на батарее. Да и просто, они с Женей оба легли в халатах, чтобы меньше смущать друг друга. Только это им не особо помогло, кажется.

Потому как в этот момент Мила поняла, что лежит она щекой вовсе не на подушке, а на плече Жени. И нос ее уткнулся ему в кожу, под губами пульс на шее бьется. И он ее обнимает двумя руками. Крепко, кстати. Потому и тепло так, наверное. Вот тебе и громадная кровать…

И одеяло уже одно на двоих. Оба лежат на середине кровати, словно бы во сне друг к другу тянулись. А ее нога перекинута через его бедра. А Мила без белья, между прочим, и халат уже задрался до пояса… Да и Женя, кажется, даже во сне, не остался равнодушным к их «сближению». Это она тоже хорошо ощущала тем самым бедром.

— Мил? — похоже, ее возня и его встревожила. — Все нормально? — Женя спрашивал сонно, кажется. Будто и сам не до конца понимал, что к чему.

Наклонился к ней. Его руки обхватили Милу еще плотнее, словно бы Женя переживал, что с ней действительно что-то могло произойти, пока он спал. А Мила не знала, что ответить. Внятных мыслей в голове — ни одной. И горячо уже во всем теле стало, у самой пульс зачастил, заставив сбиться дыхание. А по телу жаркая истома заструилась, словно разносилась с кровью. И каждая мышца, каждая клеточка будто гореть начала. Ее и от каждого их поцелуя в жар бросало. Сейчас же — ураган в теле! Каждый нерв взбудоражен!

— Нормально, — прошептала она, не испытывая, однако, в этом уверенности.

Неловко, кажется. Очень. Но из-за того, что тепло и хорошо, из-за темноты в номере — как-то нереально все воспринимается. И очень правильно в то же время. Будто ее подсознание и тело уже давно его на каком-то своем, непонятном разуму уровне, «своим» признали. Необходимым и близким. И тянулись теперь к нему, нуждались. Да и вся она, определенно, испытывала к нему тягу и желание все это время.

Однако, вроде бы сейчас и не самый лучший момент…

Мила попыталась аккуратно сместиться.

— Не надо, Мила. Не отстраняйся…

Похоже, и Женя понял всю двусмысленность их положения. Она всем телом ощутила, как он напряженно замер. Но держать ее слабее не стал. Наоборот даже. И руки его заскользили по ее спине, опустились ниже, перехватили бедро, не позволив Миле отодвинуться. Горячая ладонь принялась кожу поглаживать, тормоша и без того взбудораженные нервы, посылая по телу будто маленькие взрывы. И в животе уже «бабочки» порхают, которых сто лет не ощущала. Поцеловать его до ужаса хочется! Прижаться губами к этой точке пульса сильно-сильно…

— Не такая эта кровать и широкая, по факту, — его голос ощутимо сел.

Он был не меньше ее возбужден, это чувствовалось во всем: в дыхании, в жаре его кожи, в стуке сердца, который она ощущала щекой. В том, как его пальцы ласкали ее, уже забравшись под пояс халата и окончательно распахнув тот. Добрались до груди, которая внезапно стала безумно чувствительной и так нуждающейся в его прикосновении! Накрыл горячими пальцами, легко сжав плоть, отчего Мила непроизвольно выгнулась, прижавшись к нему еще сильнее. И прикусила губу, сдерживая тихий стон.

Но кроме этого, в его тоне ощутимо слышалось веселье. Что делало ситуацию чуть проще.

— Однозначно не такая, — забыв про неловкость, Мила улыбнулась, поняв, что ей весело, несмотря на возбуждение, так явно пульсирующее во всем теле.

Почувствовала, как его губы коснулись ее виска. Руки обнимали и гладили все ее тело, заставляя жар пульсировать в каждой клетке. Дыхание обжигало горло, хоть она и пыталась сжать губы.

— Мила…

— Что? — она подняла голову, честно не представляя, что сейчас делать и говорить.

И тут поняла, что они глаза в глаза друг другу смотрят. А губы их в миллиметре. И пусть целовались уже не раз, а в этот момент все острее и откровенней. И сердце скакнуло в горло, мешая говорить, а в голове шумит от возбуждения. В груди горячо, а в животе все в напряженный узел сжалось, заставляя трепетать от того, как его ощущает: близко, напряженно, остро. Всем телом. И еще сильнее прижаться хочется.

— Я к такой ситуации не готов, — все еще тем же хриплым, но и веселым голосом заметил он. Вроде как с предупреждением. — Но и отпустить тебя — уже не в состоянии. Знала бы ты, сколько ночей я о тебе в своих руках вот так бредил!

Боже! Как же будоражат его слова! И дрожь она контролировать не в состоянии. Не страха, предвкушения. И не хочется от него отказываться: ни от самого Жени, ни от всего, что он так сдержанно ей предлагает. И вроде бы выбор предоставил. А руки ни на йоту захват не ослабляют. И ладони еще жарче ее бедра гладят, сжимая кожу жадно, но и нежно при этом. Пальцы грудь ласкают, заставляя остро реагировать напряженные соски. И не хочется уже отодвигаться. Нет сомнений, все правильным кажется.

— Это же «люкс», Женя, у них зубные щетки есть для гостей. Я уверена, что и на подобный случай все предусмотрено, — медленно и прерывисто, с трудом управляя голосом, протянула Мила, в общем-то, ясно дав понять, что она совсем не против, если он и не будет ее отпускать.

Сама дала волю своим ладоням, начав гладить, исследовать, познавать его пальцами, кожей. Запоминать каждую мышцу и линию на теле.

А он на ее губы набросился. Наверное, впервые вот так откровенно и жадно, не сдерживая своего желания, проявляя его на полную. Словно чувствуя, понимая, что уже не пугает ее, завоевал доверие, вызвал ответную нужду и потребность не только в теле, но и во всей сущности Милы.

Перекатился, опрокинув ее себе на одну руку, не прекращая поцелуй, от которого у Милы в ушах зазвенело, и мысли любые из головы напрочь вынесло. Второй рукой сам начал гладить так, словно пытался всю ее охватить одной ладонью, пятью пальцами и губами каждую впадинку и подъем изучить, запомнить. И губы Жени уже на ее шее: целуют, прикусывает. А она не может больше сдерживаться — тихо стонет, позволяя своим рукам творить с его телом все, что самой хочется. Изучать и исследовать все, до чего добраться в состоянии: широкие плечи, такие надежные и крепкие; напряженный затылок, мокрый от испарины, потому что все равно себя сдерживает, ради нее старается. И мышцы, которые она на спине чувствует, как «перекатываются» от каждого его движения. Его горячее и большое тело, накрывшее ее полностью. Однако не подавляя — возбуждая еще больше, позволяя ощутить его нужду и потребность в ней, но и готовность защитить Милу, даже в ущерб себе.

И халаты уже обоим мешают, цепляясь за плечи, сковывая движения. А губы то встречаются, то расходятся, исследуют новые «горизонты». И рот Жени уже на ее груди, от чего Милу затрясло, вцепилась в его спину, обхватила талию ногами. Обо всем забыла. Хотела его ощущать ближе и полнее. И жар внутри только разгорается больше от каждого движения губ, от каждой ласки! А его рука уже ниже: погладила ребра, дразня тревожно-сладким касанием, прошлась по животу и спустилась еще ниже, накрыв промежность, скользнув пальцами по влажному жару, начиная дразнить и гладить, выводя круги и спирали. Заставляя Милу всем телом сотрясаться, цепляясь за него пальцами, ртом в его кожу впиваться. Так давно у нее никого не было! Да и подпускать к себе никого не хотелось. Не могла довериться. А этим мужчиной очаровалась, прониклась уже вся. Тянулась к нему. И пропитаться его кожей, его запахом, дыханием и страстью — хотелось.

— Женя! — шепчет и сама себя не слышит.

В ушах пульс барабанит. Их общее возбужденное дыхание все сейчас перекрывает. Вся реальность в этот момент для нее: его пальцы, его губы, его тело, окружившее ее.

— Что, Мила? Чего ты хочешь? — и у него голос хриплый, напряженный. Выдающий, как сильно он хочет дать ей, что ни попросит, и самому взять не меньше.

— Всего, — признается совершенно честно и искренне, хоть и шепотом. Но не от смущения уже, голос от возбуждения и потребности в нем ломается. — Всего тебя хочу, Жень. И тебе дать хочу все, что смогу только…

— Ты — первая, — не согласился он, продолжая целовать грудь, не прекращая ласкать плоть.

И пальцы его уже «нападают», бескомпромиссно и жадно, но осторожно и подавляюще ласково гладят, надавливают, проникают внутрь ее тела. Заставляют Милу еще больше выгибаться, цепляться за него. Она уже сама не понимает, что стонет без остановки, вжавшись распахнутым ртом Жене в плече. И ведь это только прелюдия, а у Милы уже всю кожу будто наизнанку, каждый нерв оголен и словно по ним Женя касается и ласкает. Фейерверк перед глазами, на темноту в номере уже плевать. Ей до одури ярко от звезд под плотно сжатыми веками.

Но и согласиться с ним не может, начинает в ответ гладить и ласкать, словно растирая кожу, разминая мышцы Жени. Добралась до его живота, глядя и царапая. Не специально, просто осознание на нуле. Тело уже не ей подконтрольно — ему. И вот-вот взорвется удовольствием. А он понимает это, чувствует, кажется, видит, как ей хорошо. И еще сильнее ласкает, не позволяя отвлечь, целует в распахнутые губы, погружает пальцы внутрь нее, растирает плоть.

— Же-е-е-ня! — стонет, не в состоянии ни себя, ни его сдерживать.

Прижимается всем телом к нему. Наконец-то добирается до его паха, сжав трясущимися пальцами его возбужденную и тяжелую плоть. Никакого уже смущения. Никакой неловкости! Все правильно между ними, все так, как должно быть!

И у него от ее ласки — хриплый стон, дыхание сбивается.

— Что, Мила? Что, моя фея?

Толкнулся ей в руку, кажется, просто не сумев сдержаться; а она пальцами обхватила, скользнула по нему. И его пальцы, будто «в отместку», еще полнее в нее, еще глубже погружаются.

— Жень, найди ты эти презервативы! — шепчет, пытаясь совладать со стонами, но у тела и горла свое понимание происходящего. И звуки тянутся, срываясь долгими всхлипами.

А ему от этого и весело, и еще сложнее себя контролировать, кажется. И бедра свои уже удержать не может, поддаваясь ее ласкам, вжимает в ее ладонь, в ее бедро.

— Сейчас. Хочу, чтоб ты кончила, — шепчет ей на ухо, щекоча влажным прикосновением губ и языка, ни на миллиметр не отодвигается.

Господи, а она как хочет! И невероятно хорошо от его ласк, от ощущения его тела. От безумного и невероятного ощущения полного доверия между ними, которого не знала еще с мужчиной. Когда чувствуешь, что все сказать можешь, и он поймет. Заставил ее Женя в это поверить. Убедил.

— Я с тобой хочу! — протестует она, пусть и сама понимает, что не удержится, по самому краю удовольствия ходит, на последнем дыхании.

— У нас еще вся ночь впереди, Мила, любимая. И все утро…

Не выдержала. Это ласковое слово. Его нежность и напор в тоже время, оказались последней каплей. Сломили сознание и мозг первым делом, заставив все тело «взорваться», задрожать от удовольствия, застонать в голос, потеряв на секунду связь с реальностью. Обняла, обхватила его, сжала, не в состоянии отстраниться. А он ее в ответ держит еще крепче, и целует жадно, продолжая ласкать, но уже иначе, нежнее. Обнимает за плечи.