Галинкина любовь [Я буду держать тебя за руку]

Виктория Белкина

Студенческая жизнь навсегда осталась в прошлом: на выпускном Вика осознала это совершено отчётливо, окончательно и бесповоротно.

Ещё можно было перекидываться привычными шуточками с однокурсниками, беззаботно болтать с преподавателями о дальнейших планах, танцевать с Мастером вальс, пить шампанское и делать селфи для инстаграма с хэштегами «выпускной», «ВГИК», «Михальченко» – но уже становилось ясно, что буквально через несколько часов всё это останется лишь воспоминаниями и никогда – вдуматься только, какое страшное слово «никогда»! – больше не повторится. И можно было даже прийти в любимое здание на улице Вильгельма Пика, снова распахнуть знакомую коричневую дверь, прогуляться по родным коридорам, но… ты всё равно отныне будешь здесь только гостем.

– Алексей Яковлевич, вы так легко вальсируете! – восхитилась Вика, на что почти семидесятилетний Мастер только засмеялся и понимающе махнул рукой:

– Да где там!.. Как говорила в детстве моя Анютка, «вспомнила бабка, как дедкой была!»

– И как это тебе удаётся, Белкина, – завистливо вздохнула Варечка, когда Вика, устав от танцев, подошла к столу и налила себе стакан воды. – Всё-то у тебя ладится, всё получается, все от тебя без ума. Любимица Мастера, в кино снимаешься, муж – тоже известный артист, самые красивые и интересные парни вокруг тебя так и вьются…

– Под самыми красивыми и интересными ты Никиту, что ли, подразумеваешь? – добродушно поинтересовалась Вика, не настроенная конфликтовать в этот чудесный вечер.

– Не только. Вон, даже с самим Белецким умудрилась когда-то роман закрутить… Недаром говорят, что вы, провинциалки, ушлые и хваткие, своего не упустите.

Похоже, Варечка перебрала с шампанским – до этого она никогда не опускалась до пошлых разговоров о «понаехавших».

– Слышала старую мудрость от Далай-ламы? – миролюбиво спросила Вика. – Прежде чем осуждать кого-то, возьми его обувь и пройди его путь, попробуй его слёзы, почувствуй его боль, наткнись на каждый камень, о который он споткнулся.

– И что? – скептически фыркнула Варечка. – Ты хочешь меня сейчас убедить в том, что твоя судьба была очень трудной и полной лишений?

– Варь, – мягко произнесла Вика, – скажи мне, у тебя мама-папа есть?

– Чего? – обалдела Варечка.

– В смысле, семья полная?

– Ну да… Мама, папа, дедушка и бабушка, – простодушно отозвалась та.

– А моя мама в психушке. Уже почти двадцать лет. Отца же я вообще не помню. И когда я приехала в Москву, у меня не было своего угла, где мне всегда гарантированно предложили бы тарелку горячего супа и кусок хлеба. Приходилось работать курьером на полставки – и это, между прочим, в разгар вступительных экзаменов! Жрать было нечего в буквальном смысле, а не только ради красного словца.

Варечка молчала.

– Не держи на меня зла, – попросила Вика. – Тебе, конечно, легче было бы винить меня в каких-то своих личных неудачах, но, поверь… я никогда намеренно не хотела причинить тебе боль. А что касается Никиты… ты и сама в курсе, что мне это совсем не нужно.

– Что слышу я! Речь обо мне? – их обеих за плечи приобнял Берестов, как всегда весёлый и балагурящий, естественный и непринуждённый. Нет, ей-богу, если бы не признание Варечки, Вика ни на секунду не заподозрила бы его в какой-то тайной симпатии в свой адрес.

– О тебе, – кивнула она. – Варечка уверяет, что ты неуклюж, как медведь, и совершенно не умеешь танцевать.

– Что за клевета! – вытаращил глаза он. Впрочем, Варечка была шокирована не меньше.

– Чтобы доказать обратное, тебе придётся пригласить её на танец, – хитро прищурилась Вика.

– Сводничаешь? – догадался он понятливо, а Варечка багрово покраснела.

– Топайте, топайте, – подбодрила их обоих Вика и подмигнула. – Хватит уже жрать на ночь глядя, подите-ка, растрясите жиры!

К удивлению Варечки, Никита даже не стал спорить, а послушно увлёк её за собой на танцпол.

Так получилось, что Данила ни разу не был в городе, где его жена родилась и выросла.

После смерти бабушки Вика вообще редко наведывалась в Самару – просто не видела в этом необходимости. Потенциальных покупателей в квартиру водила соседка Клавдия Михайловна. Именно она и сообщила Вике, что нашлась, наконец, семья, окончательно готовая приобрести это жильё.

Получив диплом и отгуляв на выпускном, Вика оказалась свободной как ветер почти до конца лета, поэтому решила, не мешкая, поехать в Самару и оформить сделку. Без всякой надежды, скорее для приличия, она позвала Данилу с собой. А тот неожиданно согласился, даже обрадовался её предложению. Тогда пришлось взять с собой и Ванечку тоже – Вика не знала, насколько задержится в родном городе, поэтому напрягать няню не хотелось. В конце концов, они так давно не выбирались никуда все вместе – будет этакий семейный вояж…

В Самаре ничего не изменилось. Даже постояльцы, которые несколько лет снимали эту квартиру, не лишили её того особенного уюта, который создавался руками Викиной покойной бабушки, Варвары Романовны. Уже с порога, закрыв глаза и втянув носом знакомый запах – смесь мяты, душицы, лаванды и домашнего варенья – Вика почувствовала покой и умиротворение. Она – у себя дома, в месте, где её всегда любят и ждут. Вернее, любили и ждали… Не совершает ли она ошибку, решив продать своё детство? Не будет ли это предательством по отношению к бабушке? Но Вика тут же отбросила эти мысли. Квартире нельзя пустовать. В каждом жилище должна быть душа. Если оставить всё, как есть, этот еле тлеющий домашний очаг вскоре совершенно угаснет. Нет уж, нет – пусть в этой квартире зазвучат новые, живые голоса, пусть тут звенит детский смех, раздаются трели телефонных звонков и бормотание телевизора, а с кухни доносятся аппетитные запахи пирожков и куриного супа…

Большую часть вещей из квартиры Вика с Данилой перетаскали к мусорным бакам и оставили там – авось, это старьё кому-нибудь пригодится для дачи. Кое-что из приличного Вика отдала милой заботливой соседке, Клавдии Михайловне, которая была очень привязана к бабушке при жизни, да и к Вике питала искреннюю симпатию. В частности, соседке досталась великолепная коллекция статуэток знаменитого Ленинградского фарфорового завода, которые украшали прежде бабушкин сервант. Протирая с них пыль в последний раз – перед тем, как отдать тёте Клаве – Вика любовалась изящными безделушками, словно видела их впервые. Балерина, которая сидела, вытянув ножку и задумчиво глядя куда-то вдаль – она напоминала Вике танцовщицу из сказки Андерсена, погибшую в огне вместе с оловянным солдатиком… Женщина с девочкой, читающие книжку – Вике казалось, что это она сама с мамой, которую почти не помнила. Были в коллекции фарфора и кудрявый мальчуган, подозрительно напоминающий юного Володю Ульянова, и толстая грудастая тётка, которая начинала соблазнительно покачивать бёдрами, если к ней слегка прикоснуться, и дворник с метлой, и лошадка, и барашек, и арфистка, и ангелочки… Всё это было оттуда – из Викиного прошлого… Она и сама не заметила, как просидела над этими статуэтками почти час.

Кое-что из вещей Вика решила забрать с собой в Москву – в частности, коллекцию пластинок. У них с бабушкой была замечательная музыкальная подборка, а в столицу не так давно вернулась мода на винил: это считалось стильно и круто. Также у Вики не поднялась рука выкинуть семейный альбом с фотографиями – потрёпанный, с вываливающимися листами и выцветшей, чуть полысевшей бархатной обложкой. Она задумчиво переворачивала странички собственного и чужого прошлого, одну за другой, словно загипнотизированная.

В альбоме хранилось много бабушкиных фотографий – в том числе и молодых, когда Варвара Романовна была ещё статной красавицей-хохотушкой с тяжёлой косой, обёрнутой венцом вокруг головы. Был один-единственный снимок Викиного дяди, которого она не застала в живых – он утонул в Волге за несколько лет до рождения племянницы. Бабушке слишком тяжело было пересматривать фото погибшего сына, поэтому она оставила лишь одно – вот это, самое любимое. Были также чёрно-белые фотографии мамы в детстве, а ещё – несколько свадебных снимков. Вика безучастно разглядывала два счастливых лица на любительском фото. Её родные мать и отец… По сути, совершенно чужие ей люди, которых она практически не помнила. У родителей даже не было профессионального свадебного фотографа, потому что поженились они в голодные, бандитские, лихие девяностые. Мама – такая красивая, в простом белом платье, без всякой фаты, с распущенными волосами… Отец – высокий, рыжий, сияющий… Вика поняла, что Женька очень похож на него. Ей стало на мгновение стыдно за то, что она совершенно не стремится поддерживать отношения с собственным братом. Да, у неё имелись веские причины обижаться на отца, но при чём тут Женя? Он ведь искренне хотел наладить с ней контакт в Москве, а она отделывалась лишь формальным общением.

«Надо всё менять, – взнезапно подумала Вика, захлопывая альбом. – Отношение к людям, к жизни… Перестать осуждать всех напропалую, быть добрее. По-моему, я слишком ожесточилась за последнее время». На секунду мелькнула было мысль – а не позвонить ли отцу? Но Вика тут же малодушно заставила себя подумать о чём-то другом.

Клавдии Михайловне очень понравился Данила – «хороший, порядочный парень, сразу видно; и тебя, Викуля, любит без памяти!». А уж от маленького Ванечки она и вовсе пришла в восторг. Она водила мальчугана к себе в гости, угощала собственноручно приготовленными плюшками и яблочным повидлом, гуляла с ним во дворе на детской площадке, читала ему книжки и совершенно не хотела от себя отпускать. Её родная дочь с мужем и внучкой жили аж в самой Болгарии и очень редко приезжали, поэтому соседка была только рада посвятить малышу всю свою нерастраченную заботу, нежность и ласку.

Словом, Вика и Данила неожиданно оказались предоставлены сами себе. Она внезапно поняла, как не хватало ей вот этих моментов уединения с мужем. Как давно они с Даней не могли просто побыть вместе, без свидетелей…

С покупателями удалось сразу же найти общий язык и договориться, но для сделки требовалось оформить какое-то невероятное количество бумаг. Вика совсем было растерялась. К счастью, Данила оказался посмекалистее и собраннее в этом вопросе – он исправно таскался с ней по всем инстанциям, помогая правильно составить документы.

В свободное от формальностей время они много и с удовольствием гуляли по городу. Приобщая мужа к родным просторам, Вика и сама заново открывала для себя места, где прошло её детство.

Они подолгу бродили по набережной, любуясь Волгой-красавицей.

– Ты говорила, что переплывала с одного берега на другой! – вспомнил Данила, с сомнением глядя на жену. – Привирала, что ли?

– Ничуть не бывало! – обиделась Вика. – Правда переплывала. Думаю, и сейчас смогла бы, хоть давно не тренировалась. Это тебе не в морской водичке плескаться, которая сама на плаву держит, – поддразнила она.

Вика действительно была отличной пловчихой с детства. Причём, выучилась плавать она сама, без посторонней помощи. Бабушка часто возила её на Волгу – о, для маленькой Галинки это было целое путешествие. Они долго-долго ехали на трамвае, затем шли вниз по улице к набережной и уже оттуда спускались на пляж. Повзрослев, Вика поняла, как нелегко бабушке давались эти поездки: потеряв сына, она, по идее, могла держать внучку как можно дальше от воды в страхе за её жизнь. Но Варвара Романовна не ущемляла Викиной свободы.