Грабли

"Что повтори?" спросил я, скользя в нее, там, на полу, находя ее мокрой и готовой для меня.

"Мое прозвище. Называй меня так".

Она подстроилась под ритм моих толчков.

"Свен". Я поцеловал ее губы.

Толчок.

"Снова".

"Свен".

Толчок.

"Свен. Свен. Свэвен."

Удар. Траст. Упор.

Я прижался лбом к ее лбу, входя в нее все быстрее и сильнее.

"Я сейчас кончу".

"Войди в меня". Она впилась ногтями в мою кожу, помечая меня, чтобы Луиза знала. "Я хочу чувствовать тебя всего".

Моя хватка на ней усилилась. Ее мышцы затряслись, когда я почувствовал, как моя горячая сперма скользит в нее.

Мы оба были потные и измочаленные, когда я скатился с нее, тяжело дыша и глядя в потолок.

Она заговорила первой. "В детстве я подверглась насилию. И по сей день никто не знает".

Все мое тело напряглось.

Я инстинктивно схватил ее за руку, даже не повернувшись, чтобы посмотреть на нее. Я ждал большего.

Она продолжала смотреть в потолок, избегая моего взгляда.

Когда стало очевидно, что она не в настроении делиться чем-то большим, я осторожно спросил: "Кто это был?".

Она мрачно улыбнулась. "Обычный подозреваемый".

"И как долго это продолжалось?"

"Я не помню. Я была слишком... не знаю, глубоко в отрицании".

"Почему вы держали это в секрете?" Я приподнялся на локтях. Я знал еще до того, как она сказала мне, что ее семья и друзья не были в курсе ситуации.

Я вспомнил ее неловкий разговор с отцом и мысленно повторял: "Не может быть, не может быть, не может быть, черт возьми. Ее отец не издевался над ней. Потому что если бы он это сделал, мне пришлось бы убить его, а я не создан для тюремной жизни.

"Черт, не могу поверить, что говорю тебе это". Она фыркнула, и первая слеза скатилась по ее щеке, скатилась к уху.

Я задержал дыхание и, впервые в жизни, молился Богу. Чтобы она не останавливалась. Чтобы она вышла из-за высоких стен, которыми она себя окружила, открыла дверь и впустила меня.

"Я всегда была сорванцом, нарушителем спокойствия. Я не хотела быть причиной еще одной проблемы. Глупо, я знаю, но я устала быть носителем плохих новостей. Той, из-за кого все всегда попадают в неприятности. Но в то же время, противостоять ему означало рисковать тем, что все узнают. Так что я просто... держала это в себе. Какое-то время, я имею в виду. А потом случилось еще кое-что..." Она остановилась, снова закрыв глаза, пытаясь проглотить комок в горле и терпя неудачу.

Белль не была похожа на других женщин. Она была из тех девушек, которые унесут свои секреты в могилу. Но этого уже было достаточно. То, что она решила рассказать мне, значило для меня все.

"Двое мужчин, которым я доверяла и которых любила больше всего, отвернулись от меня, каждый по-своему. Ты не доверяешь, не привязываешься? Это мой "fuck-you" для твоего пола, Девон. Если я снова решу довериться и мне будет больно, это будет мой конец. Вот почему я продолжаю сопротивляться тебе на каждом шагу. Что бы ты ни чувствовал, я чувствую это в десять раз больше. Но для меня это того не стоит. Либо я убиваю свои чувства, либо мои чувства убивают меня".

Я провел большим пальцем по ее солнечным волосам, заправляя их за ухо. "Дорогая Свен, что такое маленькая смерть в великой схеме вещей?"

Эта невыносимая, раздражающая женщина действительно понимала меня. Мои причуды, мои эксцентричные манеры. В основном, наше время вместе было разочаровывающим и плохим. Но когда было хорошо, когда стены рушились - это было лучшее, что у меня когда-либо было.

Эммабель повернулась и посмотрела на меня впервые с тех пор, как начала рассказывать мне свою историю. "Хватит обо мне. Так что же заставило тебя страдать клаустрофобией, Дев? Правда за правду. Ты обещала поделиться, когда я завоюю твое доверие, и я думаю, что я там. Расскажи мне, что случилось".

И я рассказал.

Прошлое.

Когда меня впервые запихнули в нее в возрасте четырех лет, тумбочка была размером с книжный шкаф.

Как ребенок в утробе матери, он был достаточно просторным, чтобы я мог двигать конечностями, но все же достаточно маленьким, чтобы мне приходилось приседать.

К десяти годам мои ноги были слишком длинными, а руки слишком длинными, чтобы поместиться в нем как следует.

А в четырнадцать лет я чувствовал себя так, словно меня запихнули в банку из-под сардин вместе с еще пятнадцатью Девонами. Я едва мог дышать.

Проблема была в том, что я продолжал расти, а тумбочка оставалась точно такого же размера. Маленькая маленькая дырочка.

Я не всегда ненавидел его.

Поначалу, будучи маленьким мальчиком, я даже научился ценить его.

Я проводил время в размышлениях. О том, кем я хочу стать, когда вырасту (пожарным). А позже - о девочках, которые мне нравились, и о приемах, которым я научился на уроках фехтования, и о том, каково это - быть жуком, или зонтиком, или чашкой.

Однажды, когда мне было одиннадцать лет, все пошло прахом.

Я сделал кое-что особенно неприятное, чтобы расстроить отца. Пробрался в его кабинет и украл его кочергу, а затем использовал ее как меч, чтобы сразиться с деревом.

Эта кочерга была старинной и стоила больше, чем моя жизнь, объяснил отец, когда застал меня с этой штукой, сломанной пополам (дерево, очевидно, победило).

На вечер меня бросили в думку.

Мама и Сесилия были в отъезде, навещали родственников в Йоркшире. Я хотел поехать с ними (я никогда не хотел оставаться с папой один), но мама сказала, что я не могу пропустить все выходные, когда я буду заниматься фехтованием с саблей.

"К тому же, ты не проводишь достаточно времени с папой. Немного общения для вас двоих - то, что доктор прописал".

И вот я сидел в тупике и думал о том, каково это - быть бутылкой, несущей письмо в море, или потрескавшимся тротуаром, или кружкой для кофе в оживленном лондонском кафе.

Это должно было быть все.

Еще одна ночь в тумбочке, а затем утро, пропитанное тишиной и частыми походами в туалет, чтобы компенсировать время, которое мне пришлось сдерживать, когда я был в клетке.

Только это было не так.

Потому что в тот день разразилась такая сильная и страшная буря, что вырубило электричество.

Мой отец поспешил в домики для прислуги, где электричество еще горит, чтобы переночевать и, возможно, развлечься с одной из горничных, что, как я знала, он делал, когда мамы не было дома.

Он забыл об одной вещи.

Я.

Я заметил течь в тумбочке, когда настойчивая струйка воды продолжала падать мне на лицо, прерывая мой сон.

Я был весь искорежен внутри себя, прижатый ко всем четырем стенам. Мне хотелось пошевелиться, потянуться, повернуть шею.

Когда я проснулся от толчка, вода уже доходила мне до пояса.

Я начал стучать в дверь. Плакала, кричала, скребла ногтями по деревянной конструкции, пытаясь открыть ее.

Я ломал ногти и рвал собственную плоть, пытаясь выбраться оттуда.

И самое ужасное, что я знал, что у меня нет шансов.

Моей семьи в доме не было.

Мой отец оставил меня умирать. Намеренно или нет, я не знал, и в тот момент мне было все равно.

Если бы я умер, они могли бы попытаться найти другого. У моего отца наконец-то будет сын, о котором он всегда мечтал. Сильный, крепкий как гвоздь и никогда не боящийся.

Вода дошла мне до шеи, когда я услышал стук по коридору. Шаги.

К тому времени я был почти пьян от усталости и уже смирился со своей участью. Все, чего я хотел, - это чтобы смерть побыстрее расправилась со мной.

Но это дало мне новую надежду. Я стучал, кричал и брызгался, пытаясь привлечь к себе внимание, глотая при этом воду.

"Девон! Девон!"

Голос был заглушен водой. Моя голова уходила под воду, но я все еще мог его слышать.

Наконец, дверь шлюпочной камеры открылась. Из нее вылились галлоны воды - и я тоже.

Я упал, как кирпич, к ногам человека, который теперь был моим спасителем. Святой, который даровал мне милосердие. Я задыхался и бился, как рыба в воде. От облегчения я наложил в штаны, но я не думал, что кто-то об этом узнает.

Подняв глаза, я увидел Луизу.

"Лу", - задохнулся я.

Мой голос был таким хриплым, что его едва можно было расслышать.

"О, Девви. О, Боже. Мы должны были встретиться, разве ты не помнишь? Ты так и не появился в сарае, и я послал за тобой. Но водитель не хотел выходить из машины, и я попросила его отвезти меня сюда. Входные двери были заперты, но потом я вспомнила, что ты сказал мне, где лежат запасные ключи..."

Она упала на колени, притянув меня в свои объятия. Ее голос висел над моей головой, как облако, пока я дрейфовал в сознании.

"Я обещала, что всегда буду прикрывать тебя", - услышал я ее слова. "Я так рада, что вовремя добралась до тебя".

Мы обнялись на полу. Я прижался к ней, мое тело было намного тяжелее ее - и все же она выдержала мой вес без жалоб. С лестницы донесся стук, и в затемненном коридоре возникла тень моего отца, большого, плохого и внушительного.

"Что ты наделала, глупая девчонка?" - прорычал он, кипя от ярости. "Он должен был умереть".

Свен плакала.

Для разнообразия она даже не пыталась это скрыть.

Слезы бежали по ее щекам, одни попадали в рот, другие катились по шее.

"Не могу поверить, что этот ублюдок заставил тебя пройти через это. Неудивительно, что ты сбежала и отказалась делать то, что он хотел. Иисус. Мне жаль. Мне так жаль".

Все ее тело дрожало, туда-сюда. "Ты смотрела смерти в глаза, Девон".

"Не моргая." Я прижал костяшки ее пальцев к своим губам, наслаждаясь привилегией прикасаться к ней. "Ты рассказала мне, что сделало дыру в твоем сердце, и вот почему она есть в моем. Вот почему я никогда не женился. Почему я не создал семью. Что-то внутри меня знало, что получить все то, что я не позволил Лу, было просто ... неправильно. Я обязана ей своей жизнью".

"Она поступила так, как поступил бы любой порядочный человек".

"Это так?" спросил я. "Возможно, я не встречал много порядочных людей в своей жизни".

"Нежелание быть одной - это не грех".

"Тогда почему ты сама себе уготовила такую же участь?" пробормотал я ей в руку.

Она отпрянула назад, делая снежного ангела на ковровом покрытии. Надувшись и изо всех сил стараясь свести сопение к минимуму, она выглядела полудевушкой, полуженщиной.

Беременное видение, застрявшее в лимбе между двумя мирами.

Слишком мудрая для своих лет и слишком напуганная, чтобы влюбиться.

"Посмотри, что ты наделал. Теперь я даже не могу ненавидеть ее как следует", - вздохнула Белль. "Она спасла тебя, в конце концов". Она использовала тот фальшивый, преувеличенный британский акцент, который она ставила, чтобы скрыть свои чувства, когда ей было больно.

Я засмеялся, перекатился на нее, целуя ее лицо, слизывая соленые слезы, коленом раздвинул ее ноги, проводя большим пальцем по ее соску.

Это было так похоже на меня - влюбиться в самую сумасшедшую женщину на планете.

25

Бель

Четырнадцать лет.

Тренер Локен возвращается в школу через четыре дня после рождения своего сына, Стивена Локена-младшего. Его грудь выглядит шире, улыбка шире, и я не знаю почему, но клянусь, он выглядит более взрослым. Его внезапная взрослость меня раздражает.

Я прихожу на тренировку. Нет причин оставлять на столе отличную стипендию только потому, что этот парень - настоящий мудак. Но если он думает, что я снова позволю ему съесть меня, его ждет неприятный сюрприз - и, возможно, удар по яйцам тоже.