Ревность

К концу второй недели моего добровольного заточения, синяк под глазом существенно сократился в размере и вовсю расцвёл дивными жёлто-зелёно-коричневыми пятнами, которые с каждым днём становились бледнее. Я уже спокойно маскировалась тональным кремом, а солнцезащитные очки добавляли уверенности в себе. Вчера, например, даже съездила на встречу с Маришкой. Мы пообедали в тихом уединённом кафе, удалённом от центра города, чтобы наверняка не столкнуться со знакомыми. Меньше всего мне бы хотелось попасть в центр сплетен нашего города, смакующих на каждом углу, что Подольский избивал собственную жену. Ему может и всё равно, но я от стыда сгорю заживо и костра не надо. С Герой у нас сложились странные нейтрально-выжидательные отношения. Но как предупреждала Маринка — в итоге я дождусь не любовных признаний в виде песнопения серенад под окном, а новых тумаков. И хорошо, если дело окончится синяками. Однако я как непотопляемый оптимист почему-то отказывалась верить в худший сценарий и твердолобо рассчитывала на благополучное разрешение непростой ситуации, откладывая развод на самый крайний случай.

Кто бы меня спросил: отбивная вместо лица, гематомы по телу и повреждённые гениталии — насколько далеки от того самого крайнего случая?

***

Сегодня второй вечер как я спускалась в столовую и ужинала вместе с мужем. По такому поводу даже надела более-менее приличное платье из тонкого кашемира, цвета бордо, длиной чуть ниже колена, прихватив талию тонким поясом. Когда спустилась, Гера уже сидел за накрытым столом и невозмутимо ел.

— Добрый вечер и приятного аппетита, — намекнула, что мог бы дождаться меня. Но видимо мой намёк получился слишком прозрачным.

— Добрый вечер. Если хочешь вина, налей сама.

Меня ждать никто не сбирался, также как и ухаживать. Но я не гордая. Полбокала не повредят, поскольку таблетки я больше не принимала, а муж снова не в настроении. Хотела спросить обычное: «Как дела на работе?», но вовремя вспомнила, что даже от подобной малости Гера умудрялся взбеситься. Захлопнула рот, для надёжности запивая глотком вина. Ужин прошёл в гробовом молчании. Я мимоходом отметила, что подобное «оживлённое» общение вошло у нас в дурную привычку.

— Через полчаса в кабинете, — раздалось как гром, когда муж, покончив с ужином, встал из-за стола, — хотя можешь прийти раньше, когда закончишь с ужином. Я как раз успею сделать один звонок.

Мне показалось или его речь действительно прозвучала словно одолжение? «Нет, Мира, не вздумай анализировать. Тут со своими мыслями бы разобраться». О причинах вызова меня в кабинет я, к своему большому сожалению, догадывалась. Как себя вести — не имела ни малейшего представления. Возразить — скандал и возможное рукоприкладство, покориться — подобное отношение войдёт в привычку также легко, как и молчание за ужином. Ни тот, ни другой сценарий мне не подходил. Но пока третьего у меня не объявилось, выбирала из того, что предложено…

Как я и предполагала, от меня Гера потребовал немного — всего лишь предоставить рот во временное пользование. Он и не подумал отблагодарить меня взаимной лаской. Поэтому я ушла сама, не дожидаясь, когда услышу приказ удалиться, высказанный в форме напрочь лишённой вежливости.

Подобный образ действий не то, что вошёл в привычку. Это, как показало недалёкое будущее, стало чёткой, выверенной линией поведения, которую Гера предложил мне не задумываясь и не принимая во внимание мои униженные чувства. Ибо следующим вечером он вновь проверял мою выдержку на прочность по окончании совместной вечерней трапезы:

— Через полчаса я поднимусь в спальню. В комоде новый тюбик смазки, купил специально для тебя. Чтобы не ныла, будто я не забочусь о твоём здоровье. Подготовь свои дырки и смажься получше.

Терпеть можно многое, но оскорбления и неуважительное отношение я переносила особенно плохо.

— Гера!

— Я слушаю тебя, Мира, хочешь что-то сказать?

Я видела. Прекрасно понимала и видела собственными глазами — мой муж откровенно, изощрённо, буквально мастерски издевался надо мной. Этот злобный, жестокосердный человек, сидевший рядом со мной за одним столом, не мой любящий и заботливый муж.

— Так нельзя, Гера.

— Я твой муж, ты моя жена. Поэтому в нашей семье будет так, как решу я.

— Ты не мой муж, — покачала головой в отрицании, непроизвольно отражая собственные слова и мысли, — мужчина, которого я полюбила и вышла замуж, никогда бы не позволил самому себе обращаться со мной подобным образом.

И я знала, что зря произнесла провокационные слова. Но как же трудно сдерживаться. Иной раз практически невозможно запереть клокочущие эмоции внутри себя. Гера резко встал из-за стола и в два шага оказался рядом. Вцепившись в волосы на затылке и ставшим обыденным для него жестом, запрокинув мою голову назад, разъярённо прошипел возле лица, замораживая стылым льдом, облитым ненавистью:

— Я твой муж, Мира! Даже если ты не довольна этим фактом. Даже если ты хочешь видеть на моём месте другого. Но твой муж — Я! Иного у тебя не будет ни-ког-да, смирись! Поэтому молча поднимайся в спальню, жена, и готовься к визиту своего мужчины. Хотя если ты предпочитаешь пожёстче, то можешь смазку не использовать. Драть тебя на сухую мне не в кайф, но в этом вопросе оставлю выбор за тобой, Мир-ра.

Я в опустошении прикрыла веки, скрываясь не только от его тяжёлой, ненавистной ауры, но и от самой себя, от ситуации поражающей своей неправдоподобностью и дикостью. Мысленно убегая прочь, чтобы оказаться как можно дальше от дома, из которого по неизвестной причине исчезло счастье, но поселился вечный ненавистный лёд. Что мы натворили? Когда мы превратились из двух беззаветно преданных друг другу людей во врагов? От любви до ненависти один шаг. А я даже не заметила, как мы его шагнули…

Я видела, что муж затеял со мной игры в некое противостояние. Словно он специально проверял насколько хватит моего терпения. Чтобы по итогу бросить в лицо обидное вроде: «Я так и знал, что ты никогда меня не любила, Мира. Когда любят, то не бросают». Мои аргументы: если любят — не насилуют, если любят — не избивают, если любят — не унижают, до него словно не долетали. Как будто мой голос слышался исключительно мне, а до Геры доносилось лишь искажённое эхо. Он смотрел на меня, слушал, но видел и слышал совсем другое. Временами мне мерещилось, что кто-то специально оговорил меня перед мужем. Но кому могло быть выгодно разрушение нашей семьи? Его бывшим и отвергнутым подружкам? Так до встречи со мной он не встречался с девушками дольше недели. Информация с его слов, разумеется, но у меня не имелось оснований не верить. За всё время нашей семейной жизни не произошло случая, чтобы кто-то предъявил ему претензии в виде разбитого сердца или же преподнёс ребёнка в подоле.