18+

Алекс снова замолчал, и я почувствовала, что ему нужна моя поддержка. Подняла глаза и взглянула в лицо парня, всеми силами стараясь не выглядеть уязвимой, злой, обиженной.

Я видела, что то, о чём говорит Алекс, причиняет ему боль.

— Оказалось, что девушка несовершеннолетняя. Отец не знал об этом, но ответственность свою признал. Между собой они договорились, что будут воспитывать ребёнка, хоть и нельзя сказать, что там были какие-то высокие чувства. Но, насколько я понял, отцу девушка нравилась. Он даже готов был жениться… Но, её родители узнали, кто именно отец ребёнка. Они пошли к деду, — Алекс усмехнулся, повертел в руках стакан с американо, который всегда пьёт в этой кофейне, поставил обратно на стол и продолжил: — Угрожали скандалом, говорили, что пойдут в суд, в прессу… Дед был в бешенстве. Родители девушки требовали оплатить аборт и дать огромную сумму за молчание, иначе, отца могли посадить. Папа был категорически против аборта, но дед был настроен решительно. Сказал, что лишит всего — статуса, наследства, имени, денег… Отец тогда как раз собирался начинать свой собственный бизнес. Девушка тоже не хотела делать аборт. Она вроде как пыталась разговаривать с родителями, чтобы те не подавали в суд. А потом передумала. Тогда отец просто решил предложить больше денег… И родители женщины, которая меня родила, согласились… Они согласились продать меня собственному отцу за сумму, вдвое превышающую те деньги, что им предложил мой дед за аборт и закрытые рты. В Швеции у отца жил дядя. Родной брат моего деда. У отца с ним всегда были отличные отношения. Тот согласился дать папе эти деньги с тем условием, что он отработает их… В итоге девушка родила. Меня. Отец заплатил деньги, забрал меня и уехал в Швецию к дяде. Я его не помню. Он умер, кода мне было полтора года. Так отцу не пришлось больше отрабатывать долг. Все предприятия и капиталы дяди отошли двум его дочерям, которые начали всё уверенно просирать. Папа, испытывая благодарность к родственнику, который не отказал в помощи, приютил, предоставил нянек для меня… В общем, отец решил во что бы то не стало выкупить предприятия у этих тупых куриц. И вот… Я обязан ему жизнью, Маша.

Алекс замолчал и посмотрел прямо мне в глаза, как обычно затрагивая самые глубокие струны моего многострадального сердца.

Было больно. Больно за Алекса. Больно за себя. Потому что его рассказ абсолютно ничего не меняет. Скорее наоборот. Если до этого момента в моей душе ещё теплилась слабая надежда, подогреваемая искрами моей любви, то сейчас всё потухло, оставляя после себя лишь разъедающий глаза едкий дым и пепелище.

— Никто из них. Ни родственники женщины, которая родила меня, ни она сама, ни мой родной дед… Никто ни разу не интересовался нами. Мной. Никому до меня не было дела. Кроме отца, который отдал за меня свою жизнь. У него было имя, деньги, возможности, планы, мечты… Друзья, семья. Какая-никакая. Я вообще до сих пор понять не могу, почему он так поступил. И не уверен, что сделал бы то же. Я не уверен, что я хороший человек, Маша. А ты…

Алекс снова замолчал, оборвав себя на полуслове, а я всё же не сдержалась. Слеза скатилась по щеке, падая прямо в кофе, и я поспешно отвела взгляд в надежде, что Романов этого не заметит. Я поняла, к чему повернул разговор. Я знаю, что Алексу непросто. Знаю. Но, чёрт возьми, мне тоже сложно! Очень сложно и больно!

— Я понимаю, — выдавила из себя, приглушив всхлип. — Я понимаю, Алекс. И всё равно чувствую себя обманутой. Ты с самого начал знал, что это всего лишь кратковременная интрижка без счастливого конца. А я…

Замолчала. Стыдно признаться, что я думала о будущем… Рисовала картины большой счастливой семьи. Представляла, каким отцом станет Романов. Примеряла на себя его фамилию.

— Маша, — шёпотом позвал Алекс. Его рука дёрнулась, вероятно, в попытке дотронуться до моего лица, но парень одёрнул себя, — тебе восемнадцать. У тебя вся жизнь впереди. Тебе не нужен такой засранец, как я. Я ведь до сих пор именно так записан в твоём телефоне…

Я шмыгнула носом, сдерживая толи истеричный смешок, толи рыдания.

— Ты стала мне очень дорога, я думал о том, чтобы не уезжать навсегда… мне потребуется хотя бы три-четыре года…

— А до этого что? — перебила Алекса, уже не стесняясь глянув в его лицо. Слёзы застыли в глазах, губы дрожат… Наверняка я выглядела жалкой. Плевать. — Отношения на расстоянии? Три года? Романов, ты же никогда не врёшь. Не ври и себе. Это нереально. Мы и года не продержимся…

Алекс поджал губы, словно хотел что-то сказать, возразить, но промолчал…

Между нами повисла звенящая тишина. Оглушающая. Мы смотрели друг другу в глаза, испытывая схожие эмоции. Знаю. Я точно знаю, что и ему больно. Просто это Романов. Он никогда этого не признает и не покажет своих настоящих чувств. Я итак удостоилась слишком многого, заглянув в его душу и увидев настоящего Александра.

Алекс оторвался от моих глаз и спустился скользящим взглядом по лицу к губам, потом к шее. Осмотрел всю меня с нежностью и болью во взгляде, а потом вернулся к глазам.

— Маша, у нас есть ещё две недели…

Мои глаза расширились от удивления, и я, не удержавшись, рассмеялась. Громко, привлекая внимание, истерично. Слёзы вновь ручьями потекли из глаз, и я вытирала их тыльной стороной ладони, позабыв о салфетках, веером уложенных в салфетницу прямо рядом со мной.

— Ты думаешь, что я смогу пробыть с тобой эти оставшиеся две недели, и всё будет так, как раньше? — снова рассмеялась, часто всхлипывая. Глубоко вздохнула несколько раз, пытаясь успокоиться.

Алекс смотрел на меня, нахмурившись. Ясно, как божий день, что ему не нравится то, что происходит со мной. Мне тоже не нравится. Совершенно.

— Ты всерьёз полгал, что так будет? А потом ты уедешь, и я спокойно помашу тебе рукой и с улыбкой уйду в закат? Кто из нас писатель?

— Нет, Маша. На самом деле я так не думал…

— Хорошо.

Мне действительно стало легче. Этот ответ означает, что Романов всё же знает меня, понимает. Что всё это не плод моего больного влюблённого воображения…

Я снова глубоко вздохнула и посмотрела на Алекса, слегка улыбнувшись. Его глаза, волосы, ровный нос, чётко очерченные скулы, пухлые губы… Такой родной. Так близко, но так далеко.

Я любовалась, всё ещё ощущая, что принадлежу ему. И это в последний раз. Нет, конечно, вполне вероятно, что я ещё увижу его. На улице или в интернете. Не важно. И снова смогу любоваться, но тогда он уже будет чужим. А сейчас пока мой. А я ещё очень долго буду принадлежать только Алексу. Знаю это, и сердце разрывается, кровоточит. И всё равно не жалею.

Шмыгнула носом, окончательно успокаиваясь, протянула руку и сжала ладонь Алекса.

Парень дёрнулся, словно от разряда тока. В его глазах отразилась такая печаль, что захотелось немедленно обнять его, успокаивая. Но я и так уже позволила себе лишнего.

— Удачи тебе, Алекс. И спасибо за всё. Ты чудесный человек, только почему-то сам не веришь в это. Надеюсь, ты будешь счастлив в Москве.

И я резко поднялась со стула и направилась к выходу, не оборачиваясь. Пальцы всё ещё ощущали тепло ладони Романова, перед глазами стоял его печальный образ, и я попыталась вспомнить улыбку Алекса. Я хочу, чтобы в моём сознании всегда всплывал именно такой Александр. Искренне улыбающийся, с этими невероятными ямочками на щеках и детской радостью в чёрных смеющихся глазах.