Правда, которую мы сжигаем

— Я все время думал, что ты один из хороших. Есть ли здесь что-то в воде, из-за чего все превращаются в вероломные куски дерьма? Или вы все просто родились в сексуальном рабстве и педофилии? — спрашиваю я, вопросительно склонив голову.

Я удивлен, что он был замешан в этом со своим более чем мертвым партнером. Тот, который был превращен в суп. Серная кислота — чудодейственное средство для человека, пытающегося избавиться от тела.

Но я не шокирован. Каждый замешан в чем-то аморальном. Этот город тонет в нем.

— Не смотри на меня свысока из-за дерьма, которого ты не можешь понять, мальчик.

Задняя дверь тихо приоткрывается, и я вижу это краем глаза. Я никогда не был девицей, попавшей в беду, и мне никогда не требовалось спасения, но в данный момент я бы не отказался от небольшой помощи.

— Ты прав. Я не могу понять, как человек с семьей может выбрасывать их ради каких-то грязных денег? Кто теперь похож на мальчика?

— Это гораздо больше, чем это. Вы даже не коснулись поверхности того, как далеко идет «Гало» или в кого он вцепился своими когтями. Даже если вы сможете найти выход из этого, они не остановятся, пока вы все не умрете. Они знают вас. Они знают ваши имена. Ваши семьи, ваши жизни. Я делаю тебе одолжение, — смеется он, — Покончим с этим здесь и сейчас, пока за тобой не охотились люди гораздо страшнее меня.

— Это не закончится так, как ты думаешь, — говорю я ему, обнимая Сайласа рукой, чтобы он не двигался.

— Ага? У кого здесь больше контроля? — он усмехается, душа Тэтча чуть сильнее, заставляя моего друга угрожающе прищуриться, устав от того, что кто-то, кого он не знает, прикасается к нему. — Федерал, чей напарник был убит группой разбушевавшихся школьников? Или награжденный офицер, пытающийся защитить мэра города?

Плохие вещи случаются, когда разгневанные люди остаются горевать. Еще хуже случается, когда хорошие люди вынуждены защищать тех, о ком они заботятся.

— Ставлю свои деньги на девушку с ножом.

Лира вонзает серебристый край лезвия в шею Финна, погружаясь в вену, будто разрезая созревший фрукт. Кровопотеря немедленная. Она вырывается из открытой раны, когда Лира выдергивает его из отверстия.

Алая жидкость, от которой пахнет металлом, стекает каскадом по плечу Тэтчера, стекая по его рубашке, словно стремительный водопад. В его глазах дикое выражение, которого я никогда раньше не видел, когда он наблюдает, как вода стекает по нему, соскальзывая с воротника его рубашки.

Рука Лиры тверда, когда она роняет нож на пол. На ее лице нет ни страха, ни паники; она выглядит как всегда — пассивна и не обеспокоена тем, что происходит в мире. Кровь покрывает ее крошечную бледную руку, и вместо того, чтобы смотреть на человека, которого она только что убила, когда он падает на землю, она просто отступает, позволяя его телу сползти на пол, и остается сосредоточенной на Тэтчере. Ее взгляд не отрывается от него ни на секунду.

— Это была новая рубашка, — выдыхает он, его грудь вздымается, когда он оборачивается, чтобы посмотреть на нее, мертвое тело — единственное, что разделяет их.

— Она была некрасивая. От крови стало лучше, — говорит она, поднимая на него запавшие глаза. С окровавленной рукой и лиловыми мешками под глазами от недосыпа она напоминает мне героиню Тима Бертона — вьющиеся волосы, слишком большие для ее лица глаза, бледная кожа.

— Он умер? — я слышу звуки из кухни, и мне достаточно ее голоса, чтобы обратить все свое внимание на нее.

Я никогда не верил ни в рай, ни в ад.

Судьба или предназначение.

Я никогда не стоял снаружи и не загадывал желание во время падающих звезд.

Нет, я никогда ни во что подобное не верил, но я верю в нее.

— Мой папа умер? — она дышит, в ее глазах танцуют маленькие невинные демоны, и я никогда не видел хаоса в таком прекрасном состоянии.

Такой поразительный оттенок синего, переплетенный с огнем, с которым я люблю играть.

Это судьба? Это судьба?

Что мальчиком, еще до смерти моей матери, я часами сидел, глядя на открытое пламя, отказываясь оторвать от него взгляд. Слишком поглощенный, слишком увлеченный тем, как клубы дыма пели, а угли обжигали мою кожу.

И те же языки пламени танцуют в уголках ее глаз. Такие горячие, такие чертовски синие, и я хочу зажариться в них заживо.

Может быть, я всегда видел ее внутри огня.

Или, может быть, я просто родился в пламени.

— Пока нет, — говорит Тэтчер. — Нам нужно убрать это, Рук.

— Возьми Сайласа, иди с Лирой и убирайся отсюда к черту. Когда появится полиция, я не могу допустить, чтобы ты была вся в крови, — говорю я, подходя к Сэйдж.

— Чем ты планируешь заняться?

— Все, что нужно сделать. Мне просто нужно, чтобы ты убралась отсюда, прежде чем это произойдет.

Я дотягиваюсь до нее, мои руки захватывают ее лицо, притягивая ее губы к своим. Я утопаю в ее прикосновении на уединенный момент между хаосом. Мой кусочек рая внутри моего собственного ада.

— Ты мне доверяешь? — я шепчу ей в рот.

Она кивает, обвивая пальцами мое запястье.

— Всегда.

Я веду ее дальше на кухню, ища нужные мне материалы. Я бросаю медную кастрюлю на плиту, открываю ее холодильник и беру случайный кусок замороженного мяса, прежде чем взять растительное масло.

У нас нет времени, чтобы избавиться от двух тел. У нас нет времени убирать улики из этого места. Здесь задействовано слишком много переменных, и нам нужно избавиться от этого беспорядка прямо сейчас.

— Что мы будем делать? — спрашивает она, наблюдая, как я включаю все конфорки на максимум и ставлю сковороду на одну из открытых вместе с мясом.

Я выливаю всю бутылку масла на плиту, сковороду, на кухонную стойку. Лучшее, что мы можем сделать из этого, — сделать этот пожар похожим на несчастный случай, как будто люди, которые погибли внутри, не были убиты; они просто попали в ловушку пламени.

Это было оно.

Момент, которого мы все так долго ждали.

Рим не за один день строился, так Алистер твердил мне, когда я терял терпение.

Но сгорел в одном.

— Сожги это. Все это. На чертову землю. И дело не в нас, — говорю я, глядя на нее, зная, что если что-то пойдет не так прямо сейчас, я сделаю все, чтобы защитить ее от этого.

Она никогда не была невинной Евой в саду.

Она всегда была моей Лилит. Моя равная. Моя королева. Феникс.

Я лезу в передний карман и достаю спички.

— Это твоя месть. Твои угли, чтобы сделать и твой пепел, чтобы восстать. Тебе никогда не нужно было ничего, кроме спички.

Я сижу у стены многочисленных свободных спален Пирсона. Наивно я думала, что внутри это место будет больше похоже на морг, чем на дом. Я полностью ожидала найти гроб в спальне Тэтчера. Было бы логично, что он будет спать внутри одного из них. Это соответствовало бы существу, с которым люди любили сравнивать его.

Я была неправа.

В экстравагантном доме, который он называл домом, было все, что можно ожидать от человека с такими деньгами, как у него. В первый раз, когда я находилась здесь несколько недель назад, я была слишком рассеяна, чтобы обращать внимание на то, сколько денег было у Пирсонов.

Пока мы все были в достатке, Тэтчер купался в богатстве. Тяжелая работа его прадеда по созданию компании по продаже недвижимости обеспечила жизнь его семьи намного дольше его лет. Даже если бы Тэтчер, его дети и внуки не работали ни одного дня в своей жизни, они никогда ни в чем не нуждались бы.

Чрезвычайно высокие потолки и архитектура, вдохновленная Гэтсби, сделали дом моей семьи похожим на комнату для прислуги. Как и Алистер, Тэтчер жил в поместье.

Мы находимся в западном крыле, где, как нам сказали, останавливалось большинство гостей. И было странно оставаться в таком небрежно дорогом доме после того, что мы только что сделали.

Закрывая глаза, я прислоняюсь головой к стене, не видя ничего, кроме дыма и водоворота оранжевого пламени. Я застыла на лужайке перед своим домом, а вспыхивающие сирены просто глухо выли в глубине моего сознания.

Моя рука была сжата между пальцами Рука, мы оба стояли, а синие мигающие огни отражались от наших лиц. Мои соседи вышли наружу, чтобы осмотреть хаос. Это будет притчей во языцех в течение добрых трех месяцев.

Слезы текли по моему лицу не из-за того, что я потеряла внутри, потому что, пока горел этот огонь, казалось, что все кончено. Впервые после смерти Рози во мне воцарилось это умиротворение, хотя все вокруг видели полную противоположность.

Мой отец, детектив Брек, все болезненные воспоминания, которые этот дом принес мне на протяжении всей жизни, теперь превратились в пепел и прах. Копоть, которую пожарные утром смоют сапогами.

Теперь, сидя здесь, я все еще не могу найти в себе силы сожалеть о содеянном.

Я знаю, что убийство кого-то должно стать отметиной в твоей душе, которая останется с тобой навсегда, чем-то, что разъедает человечность внутри тебя, пока ты, наконец, не сломаешься и не расскажешь миру о том, что ты сделал.

Но это не так.

И, может быть, это делает меня какой-то психопаткой или что-то в этом роде, но все, что я чувствую, это облегчение от того, что его больше нет. Что человек, ответственный за самую острую боль, которую я когда-либо испытывала, больше не дышал, а был лишь грудой обугленных костей и обожженной кожи. Его тело было уничтожено, и я надеялась, что его душа отправится на какие-то пытки. Где он проведет свои годы, страдая за то, что он сделал со своей плотью и кровью.

Рук сослался на «Ад Данте», когда я спросила его, думает ли он, что мой отец был в аду. Он сказал, что те, кто выбирает грех жадности, отнесены к четвертому кругу Ада. Те, кто копят слишком много денег или предпочитают богатство всему остальному. Но он считал, что это слишком просто для него.

Он сказал, что будет в самом последнем кольце, в девятом круге, среди тех, кто предает своих родных. Где внутри мой отец проведет вечность, поселившись в замерзшем озере льда головой вперед. Вопреки большинству религиозных учений, Данте говорил, что бездна ада холодна и лишена любви.

Рук сказал мне это, пока мы ждали прибытия полиции и пожарных, и я отчетливо помню, как улыбалась, вспоминая времена, когда мой отец включал термостат в нашем доме, потому что не мог терпеть холод.

— Почему ты на полу?

Я открываю глаза и вижу, что на Руке нет ничего, кроме белого полотенца вокруг талии. Его волосы мокрые и свисают на лоб, капли воды падают на грудь.

Мое тело было усталым, морально истощенным от всего, что мы только что пережили за последние несколько часов. От пожара до полиции, потом до больницы. Но каким-то образом мои ноги находят в себе силы встать и двинуться к нему.

Его кожа пылает красным. Он позволял себе стоять под потоком обжигающе горячей воды, пока она не стала холодной, я уверена. Мои пальцы тянутся к верхней части его лопаток, в моих глазах грусть.

— Рук… — бормочу я,

— Не надо, Сэйдж, — он прерывает меня, сжимая челюсть. — Я держусь за свое обещание на волоске.