Дело Кристофера

Глава 21. Рекогносцировка

Я останавливаю машину около дома Шона, прямо напротив окон, чтобы ее было видно. Дожидаюсь, когда откроется дверь. Картер выходит на крылечко с чашкой кофе в руках, как есть, и прислоняется плечом к дверному косяку. Просто стоит и смотрит. Молчит, ждет моих действий. По возможности невозмутимо вылезаю из машины, открываю багажник и достаю оттуда чемодан. Заказывали? Получайте. Теперь ход за Картером. Он может меня отвергнуть или унизить, но это лучше, чем даже на фасад не решиться. Медленно и неторопливо, так же бесстрастно, как я, Картер спускается по ступенькам крыльца, приближается, молча вручает чашку и подхватывает тяжелый чемодан. Чтобы скрыть облегчение, делаю глоток кофе. Он не такой, как я люблю. Горький, чуть подслащенный эспрессо. Мы не говорим друг другу ни слова, но нужно ли? Мой чемодан в его доме, а я на его кухне мою его чашку. Вторжение не менее интимное, нежели повсеместно воспеваемый секс…

Однако спокойствие наэлектризованное, выжидательное. Внешне тихо-тихо, но сладкое предвкушение уже завязывает все внутри узлом. И я не ошибаюсь. Руки Шона обхватывают мою талию, разворачивают, запрокидывают голову для поцелуя. Я повисаю в них, точно безвольная марионетка, в которую вдохнуть жизнь могут только его губы. Пытаюсь привстать на цыпочки, чтобы дотянуться и стать еще ближе, но не выходит, вместо этого я оказываюсь сидящей на разделочном столе и забираюсь руками под его одежду, ударяюсь головой о шкаф, но даже не замечаю. В попытке разместить нас обоих удобнее, Картер опрокидывает на пол кофемашину, но у меня даже жалости для нее не находится. Я занята тем, что стараюсь расстегнуть ремень его брюк. Черт возьми, я не просто так надела юбку, чувствовала, что в порыве безумия будет не до стриптиза… Он не нежен и не ласков, выдержки просто не осталось, и между шкафами и холодильником так мало места, что голову не откинуть, не разорвать зрительный контакт. Шон будто наказывает меня за все то время, что я упрямилась и отказывалась сдаваться, не позволяет ничего придержать или спрятать. И даже вслух говорить не нужно, правильные слова сквозят в каждом взгляде и жесте: не уйдешь, не отпущу; возможно, никогда…

Лежа в неудобной позе на столешнице, пытаясь оправиться от ран, нанесенных безжалостной откровенностью, я смотрю на пол, на пластиковые обломки кофемашины и сожалею.

— Я ее любила, — хрипло говорю я. — Не представляю, как в твоем доме жить без кофе.

Картер, в свою очередь, бросает в сторону короткий взгляд и, с трудом набрав в легкие воздух, говорит:

— Завтра куплю новую, а пока поищешь допинг в спальне.

Я бы согласилась провести в его кровати всю жизнь, просто рядом с ним. Ради чувства спокойствия и надежности. Ради режущих своей правдивостью коротких, но отчего-то утешительных фраз. Ради возможности быть собой… Но мне страшно, что Шон догадается, сколь сильно он мне нужен, что все вернется в прежнее русло, и потому я вынуждена держать показную дистанцию.

На часах три, моги ноги запутались в простынях, а Шон лежит рядом и смотрит в потолок. Я даже боюсь представить, о чем он думает, не кажется ни счастливым, ни несчастным. И у меня нет ответа на вопрос, рад ли он моему приезду. Секс есть секс, но, бесполезно врать, я отчаянно хочу большего, хотя, кажется, согласилась даже на то, что было. Лишь бы ближе к нему.

— Я пойду в другую спальню, — хрипло говорю я, мне все еще нужно место, в котором я могу спрятаться от Шона. Только теперь там я буду мечтать о нем.

— Одну секунду, — бесстрастно говорит Картер, встает и куда-то уходит, кажется, в компьютерную комнатку, потому что очень быстро возвращается. — Дай мне руку.

Это странно, но я не спорю, ведь ночь, а у меня в крови разгул эндорфинов. И вдруг… щелчок, и холодно запястью…

— Это что? Это… наручники?! — задыхаюсь я и пропускаю момент, когда второй браслет обвивает руку Шона. — Ты совсем спятил?!

— Спи, Джо, — невозмутимо отвечает мне Картер.

— Я… я кричу во сне. Я не дам тебе спать!

— Это определенно худшее, что со мной может случиться, — говорит он настолько серьезно, что просто не может не издеваться.

— Откуда вообще у тебя наручники? — начинаю я опасаться прочих возможных атрибутов. Кстати, стальные браслеты самые настоящие!

— Леклер прислал на день рождения несколько лет назад. Он считал, что мы достаточно близки, чтобы поздравлять друг друга с большими праздниками. Гляди-ка, пригодились.

Вздохнув, плюхаюсь на подушки снова и заставляю Картера последовать за мной.

— И как мы должны спать по-твоему? Обе руки левые! — продолжаю возмущаться.

В ответ он просто прижимает мою спину к своей груди, окончательно дезориентируя. Это дьявольски хорошо, настолько, что хочется расплакаться, а сейчас я не могу себе позволить подобную слабость. Кажется, в моем теле напряжена каждая мышца, так страшно размякнуть и наделать глупостей, о которых потом придется жалеть. Идут минуты, знаю, что Картер тоже не спит, знаю, что чувствует звенящее напряжение. Я насильно заставляю себя опустить плечи, расслабить шею, спину. Это сделать тяжело, но если ночью мы настолько уязвимы, остается только поторопить утро, а сон — лучший способ.

Несколько раз я провариваюсь в сон, неглубокий, беспокойный, но только он становится крепче, как просыпаюсь от собственного крика. По щекам снова, текут слезы, воздуха не хватает. Вскакиваю на кровати, разумеется не помня ни о каких наручниках, и запястье прорезает боль, металл сдирает кожу. Мне. И Шону. Он тоже проснулся и теперь сидит рядом. Так хочется накричать за то, что он заставил меня показать свои кошмары как есть. Стыдно. А ведь я не смогу объяснить, что именно меня так тревожит — сама не понимаю.

— Тише, — негромко говорит Картер, толкает меня назад, укладывает на подушку и целует губы. Я вырываюсь.

— Сними их с меня, — кричу. — Дай мне уйти в другую спальню!

— Замолчи, — звучит куда более жесткий ответ.

— Мне больно! — продолжаю протестовать.

— Мне тоже.

Именно эти слова заставляют проглотить все возмущения. Слезы теперь просто текут по вискам, скрываясь в волосах. Картер, тем временем, меня не отпускает. Он заводит сцепленные руки мне за голову и продолжает целовать. Сначала спокойно, а потом, казалось бы, по моей инициативе, все становится жарче, ярче, пока, в конечном итоге, мы не начинаем причинять друг другу новую боль. После всего плохого, что было, это кажется естественным. Наказание, выплескивание обид, честность, до которой раньше мы не доходили никогда. Ты делал мне больно, Шон, а я — тебе. Это действительно наша боль.

Наступившая утром легкость идет вразрез с логикой. Я почти не спала, вернулась к человеку, с которым нужно быть начеку каждое мгновение, но мне хорошо и легко настолько, что хочется петь. Принимая душ, я закусываю губу, чтобы не улыбаться как дурочка. Даже бесконечная укладка волос не раздражает. Но есть и ложка дегтя. Прихожу на кухню, а в дверях стоит и мрачно смотрит на обломки кофемашины уже полностью одетый Шон. Ага, кофе-то нет!

— Я же говорила, что без кофе будет печально, — вздыхаю я. — Может, у тебя есть в хотя бы растворимый? — спрашиваю с надеждой.

— У меня была отличная кофемашина, к чему всякое лишнее дерьмо? — презрительно интересуется Картер.

— Старбакс, — заключаю я. Он даже не возражает.

Не спрашивая разрешения, вообще ни слова не говоря, сажусь в мазду Шона, хотя под окнами стоит моя старенькая хонда. Раз я приняла решение, с последствиями тоже придется столкнуться. И чем раньше, тем лучше. Да, Роб, скорее всего, скажет, что я сошла с ума, перед Селией стыдно, но это моя жизнь, я должна бороться за нее. Даже с друзьями.

Кофе покупает Шон, уверена, он не умрет, если принесет мне одну чашечку. Но только Картер открывает рот, я начинаю жалеть о своем решении и сочувствовать не только работникам, но и всем посетителям. Мой ректор не для слабонервных.

— Я попросил принести два латте и два двойных эспрессо. Вы считать умеете? Что вам непонятно в цифре два? — желчно интересуется он.

— Простите, я… — начинает заикаться девушка за прилавком.

— Два латте я вижу, но эспрессо только один. Кстати, снимите крышку, чтобы я удостоверился, что он двойной, а то у вас то ли дислексия, то ли проблемы с арифметикой.

Девушка дрожащими руками начинает сдергивать пластиковую крышку, но та слишком долго не поддается.

— Секундочку, — полушепотом говорит она, а меня уже распирает хохот. Справившись со своей неразрешимой проблемой, бедная работница старбакса демонстрирует Картеру содержимое, а затем бросается готовить вторую порцию кофе. Но все ведь не настолько просто! Только она протягивает поднос, Шон ее буквально добивает:

— И поесть что-нибудь.

— Что вы бы хотели? — в отчаянии спрашивает девушка.

— Что-нибудь, что вы не перепутаете. В размере двух — ровно двух — экземпляров.

Чтобы не расхохотаться, приходится уткнуться в телефон. Когда Картер приносит наш завтрак, весь старбакс выдыхает с облегчением.

— Сегодня же закажу кофемашину, — сообщает Шон.

— Да, закажи ее сегодня, — киваю я.

Манжеты мужской рубашки хорошо скрывают рану на запястье. Мои хуже, но я постаралась прикрыть следы ночного противостояния браслетом, хоть это и причиняет боль.

— Я не хочу, чтобы ты меня приковывал снова, — говорю я. — Обещаю не сбегать.

Некоторое время Картер подозрительно на меня смотрит. Не верит, что я действительно никуда не денусь. Наверное, я слишком часто спасалась позорным бегством, чтобы мне поверили. И все-таки он кивает, соглашается. Сначала я даже открываю рот, чтобы поблагодарить его, но вовремя себя останавливаю. Это лишнее. Мне теперь всегда придется помнить об ограничениях. Ему мои слова ни к чему, ни к чему.

Я не ошиблась. И на этот раз хочется добавить «к сожалению». Роберт Клегг человек чудесный… нет, Роберт Клегг просто невероятный человек, однако стоит при нем упомянуть имя «Шон Картер», и он превращается в полного придурка. Разумеется, слушок о моей маленькой смене компании разлетается по университету с такой скоростью, что жутко. Все, что связано с нашим ректором в мгновение ока становится хитом среди университетских сплетен, и потому я самая популярная персона в кампусе. Опять и снова. Вот как Роберт Клегг о нас узнал, а уж озвереть за то время, что шел на кафедру, успел.

— Ты совсем рехнулась? — орет он, с пинка распахивая дверь, и точно пышущий паровоз двигается на меня. — Опять спишь с Картером! — потрясает Роб кулаками.

Это было бы страшно, если бы не несколько «но». Роберту Клеггу чуть меньше сорока, но на висках уже очень даже интеллигентные залысины. Роста он среднего, а комплекции отнюдь не внушительной. Он профессор в средненьком, чистеньком костюме, на внушающего ужас боксера совсем не похож. Ничего удивительно, что я не впечатлилась и не испугалась.

— Это не твое дело. Кстати, доброе утро!

— Доброе?! Какое же оно, черти лысые, доброе?! — продолжает вопить Роб. У секретарши такой вид, будто ничего прекраснее она в жизни не видела. Сейчас по столу от счастья растечется. Еще бы, внезапно она обнаруживает, что характером злобной истерички наделена не одна. — Да, я понимаю, что был непростой год, я понимаю, что Ашер и Брюс не были идеальными, но, в отличие от Картера, ни один из них не сделал тебя инвалидом…