Жестокое желание

Мне требуется мгновение, чтобы перевести дыхание. Я стою так несколько долгих мгновений, даже после того, как моя рука оторвалась от члена, пытаясь собраться с мыслями. В ясности, наступившей после оргазма, я испытываю чувство вины.

Я даже не знаю, как зовут девушку, и только что представил, как заставляю ее встать на колени. Я говорю себе, что это всего лишь фантазия, что в реальности я никогда бы так не поступил. Что я никогда не воспользуюсь чьими-то обстоятельствами, чтобы заставить их удовлетворять мои плотские вожделения.

Но все равно, когда я заканчиваю принимать душ, в моем нутре возникает тревожное чувство, заглушающее удовлетворение от оргазма. Если не считать всего остального, мне совершенно ясно одно.

Очень, очень хорошо, что я больше никогда ее не увижу.

5

МИЛА

Утром я не чувствую, что хорошо выспалась, но это неважно. Ответственность за одиннадцатилетнего ребенка, особенно за того, кто не может выразить свои потребности словесно, означает, что зарыться с головой под одеяло и спать дальше — не вариант. Я надеюсь, что через год или два Ники оправится настолько, что сможет сам себе накладывать хлопья по утрам, а я смогу немного поспать. Но пока он либо прячется в своей спальне, либо находит место, где можно посидеть, и остается там, пока я не встану, независимо от того, насколько он голоден.

Ему станет лучше, только если он сможет продолжать ходить на терапию. А это значит, что мне нужно решить, что делать теперь, когда Альфио ушел навсегда.

Я не могу отрицать облегчения, которое испытываю от того, что мне больше не придется видеть этого человека. Мне не придется прикасаться к нему, притворяться, что мне приятно, или принимать его ухаживания, как бы сильно он этого ни хотел. Но это облегчение омрачается осознанием того, что я не готова к потере того, что получала взамен.

Тяжелый стук в дверь, которого я так боялась, раздается в тот момент, когда я насыпаю Ники хлопья. Я быстро разбрызгиваю молоко по рисовым фигуркам и несу миску к нему.

— Сиди и ешь, я сейчас вернусь, — говорю я ему, сохраняя спокойствие в голосе, пока иду к входной двери.

Как я и ожидала, хозяин дома стоит за порогом. Его лицо худое и сморщенное, плечи напряжены, как будто он уже готовится накричать на меня. Я выскальзываю в коридор и закрываю за собой дверь, чтобы оградить Ники от разговора.

— Послушайте, я знаю, что опоздала, — торопливо говорю я, прежде чем он успевает заговорить. — У меня есть половина наличными. Остальное должно быть у меня после сегодняшнего дня. Мне очень жаль. Просто дайте мне еще немного времени…

Он сужает глаза.

— Я дал тебе достаточно. Я сказал тебе после последнего раза, что три дня — это все, что ты получишь. После этого…

— Вы знаете, что случилось. — Я умоляюще смотрю на него, пытаясь подавить свой гнев и не дать ему проскользнуть в моем выражении лица. — Теперь мы с Ники вдвоем. Я пытаюсь поддержать нас обоих. Пожалуйста…

— Я не занимаюсь благотворительностью. — Его губы сжались. — У тебя есть наличные?

— Да. — Задыхаясь, я потянулась в карман джинсов и достала пачку купюр. Часть из них — триста пятьдесят, которые я взяла в особняке Альфио, а остальное — куча пятерок, десяток и долларовых купюр, которые я получила на работе и которые составляют остальные сто пятьдесят. — Половина. Над остальным я работаю. Обещаю.

Он приподнимает одну темную бровь, перебирая деньги, когда я сую их ему в руку. Его рот дергается, когда он видит долларовые купюры, и он поднимает на меня взгляд, в его водянистых карих глазах появляется блеск, от которого мне становится не по себе.

— Может быть, мы могли бы договориться о чем-то другом. Каким-нибудь другим способом выплатить твою половину.

О боже, нет. У меня мурашки по коже от этой мысли. Плохо было быть игрушкой Альфио, но он хотя бы был красив и иногда заботился о моем удовольствии. Дело даже не в том, что мужчина передо мной физически непривлекателен, а в том, как он смотрит на меня, как будто уже раздевает меня глазами и представляет себе мое унижение, отчего у меня возникает ощущение, будто под моей плотью ползают личинки. Я делаю шаг назад, сама того не желая, смутно чувствуя, что меня может стошнить.

— Просто дайте мне еще один день. Пожалуйста. — Больше всего на свете я ненавижу умоляющие, просительные нотки в своем голосе. Я хочу, чтобы мне больше никогда не приходилось умолять мужчину о чем-либо. Но сейчас важно, чтобы у Ники была крыша над головой, и чтобы к тому, от чего он уже пытается оправиться, не добавилась еще одна травма.

Если для этого мне придется подчиниться желаниям этого мужчины, я подчинюсь. Но, Боже, я не хочу этого.

Хозяин дома облизывает губы, его взгляд снова скользит по мне.

— Хорошо, — наконец произносит он. — Еще один день. Но если завтра у тебя не будет остальных пятисот, или если ты опоздаешь в следующем месяце, ты либо поднимешься ко мне в квартиру, чтобы заплатить, либо вылетишь. Ты и твой брат. Вы не моя проблема.

Я быстро киваю. Сегодня. У меня есть сегодня. Все остальное я придумаю позже — как вовремя заплатить за следующий месяц, чтобы не дать этому человеку то, что он хочет. Пока у меня есть сегодняшний день, я могу продолжать.

— Я понимаю.

— Я больше не буду оказывать вам никаких услуг. — Бросив последний коварный взгляд, он поворачивается на пятках и уходит по коридору.

Я поспешно проскальзываю обратно в квартиру, запираю дверь и на мгновение прислоняюсь к ней, закрывая глаза. Одна нога впереди другой. Просто продолжай идти. Это стало моей мантрой с тех пор, как произошел несчастный случай с тех пор, как мне пришлось взять на себя обязанности матери и сестры за одну ночь. Из кухни слышно, как Ники радостно хрустит хлопьями, и я выдыхаю, отталкиваюсь от двери и иду к нему, чтобы тоже что-нибудь съесть.

Через тридцать минут я иду с ним на автобусную остановку и провожаю его в школу, а затем спускаюсь к следующей остановке, чтобы сесть на обычный автобус до той части города, где я смогу попытаться заложить часы. Я чувствую их вес в своей сумочке и стараюсь не держать ее слишком крепко несмотря на то, что беспокоюсь о том, что могу ее потерять. Меньше всего мне нужно, чтобы кто-то догадался, что у меня внутри что-то очень ценное.

Выйдя из автобуса, я стараюсь вести себя как можно непринужденнее и иду в обычном темпе, направляясь в ломбард. Я хочу поскорее покончить с этим делом и украдкой бросаю взгляд на свой мобильный телефон, чтобы проверить время. У меня есть час до того, как мне нужно будет прийти на балетную тренировку, а до студии тридцать минут езды на автобусе. Я не хочу показаться торопливой или отчаянной, но мне нужно, чтобы все прошло хорошо.

За стеклянным прилавком в магазине стоит невысокий мужчина с изрезанной внешностью, и он смотрит на меня взглядом, который я слишком привыкла видеть от мужчин. Я заставляю себя не обращать на него внимания, подхожу к прилавку и достаю часы из сумочки.

— У меня есть что продать, — говорю я ему, кладя часы на прилавок. — Интересно, какую цену вы мне за них дадите?

Покер-фейс мужчины безупречен. Я не могу сказать, о чем он думает, пока он берет часы в руки, поворачивая их то так, то эдак. Он откладывает их на время, чтобы взять ювелирную лупу и снова осмотреть их, затягивая момент настолько, что мне становится почти невозможно не ерзать.

— Я дам вам двести. — Он кладет часы на место, и я чувствую, как у меня сводит желудок.

— Что? — Я моргаю на него, с трудом сглатывая. Моя реакция слишком быстрая, слишком эмоциональная, чтобы я могла сдержать ее, и я вижу, что он понял, как сильно я нуждаюсь в продаже. — Я знаю, что они стоят больше.

Он сужает глаза.

— Ты обвиняешь меня в том, что я тебя обманываю?

Моя грудь напрягается.

— Я… нет! Конечно, нет. Просто… может быть, вам стоит взглянуть на них еще раз. — Мне требуется все, чтобы не дать голосу задрожать. — Может, вы что-то упустили в первый раз. Они очень ценны…

— И откуда ты это знаешь? — В уголках его рта мелькнул намек на улыбку, как будто он разыгрывает меня и наслаждается этим. — Может быть, это семейная реликвия? Что-то, что принадлежало отцу или деду? Или… — Теперь он улыбается, и в этом нет ничего дружелюбного. — Может, ты их украла?

Холодок поселяется где-то в глубине моего живота.

— Нет. Они принадлежит мне. Мне просто нужно их продать, вот и все. Я думаю… — Я делаю глубокий вдох, напрягаю плечи и тянусь за часами. — Я узнаю второе мнение.

— О, нет. — В глазах мужчины появляется почти хищный блеск, когда он одновременно тянется к часам, забирая их из моей руки. — Я дам тебе сто семьдесят пять.

— Это… — Гнев пронзает меня. — Теперь вы меня обманываете, — огрызаюсь я, не успев остановиться. — Верните мне мои часы, пожалуйста. Я пойду в другое место.

Он усмехается.

— Конечно. И я позвоню в полицию. Думаешь, они поверят, что эти часы принадлежат тебе?

Гнев разгорается все сильнее, но его прорезает резкий толчок страха. Я сжимаю губы, чтобы они не дрожали, но мужчина, должно быть, видит, как расширились мои глаза. Он неприятно ухмыляется.

— Я так и думал. Сто пятьдесят, и это мое последнее предложение. Или я вызову полицию, и никто из нас не получит ни часов, ни денег. Но я получу удовольствие, наблюдая, как ты выкручиваешься.

В уголках моих глаз заблестели слезы, и меня захлестнула волна усталости. Богатые или бедные, привлекательные или уродливые, кажется, что мужчины, которые появляются в моей жизни, в конечном итоге все одинаковы. Они получают удовольствие от того, что наблюдают за унижением женщины, получая от этого больше, чем могут дать любые деньги. Альфио, мой хозяин, этот мужчина — все они получают удовольствие от того, что унижают женщин и пользуются обстоятельствами, в которых те оказались.

Хотя Альфио, я полагаю, уже в прошедшем времени. Это меня немного утешает.

— Ладно, — наконец признаю поражение, и потому, что не верю, что мужчина блефует, и потому, что у меня нет времени. Я действительно украла часы, и если он позвонит в полицию, то, это без сомнения, станет объектом расследования, которое может привести к Альфио. Осложнения, которые могут возникнуть из-за этого, не говоря уже о том, что может случиться с Ники, — просто немыслимы.

И я не могу снова опоздать в студию. Если я не продам этому человеку, то не получу сегодня ничего от часов. Даже сто пятьдесят, это та сумма, которую мне не придется пытаться заработать на работе сегодня вечером.

Мужчина улыбается, явно довольный и покупкой, и успехом своего обращения со мной.

— Видишь? Я знал, что ты придешь в себя. Вот, пожалуйста. — Он отделяет деньги от перевязанного рулона наличности и протягивает их мне. — Можешь пересчитать, если хочешь. Здесь все.

Я так и делаю просто потому, что не верю, что он не обманет меня еще больше. Краем глаза я вижу, как он забирает часы, и, когда они исчезают за прилавком, я чувствую очередную волну поражения. Часы исчезли, а вместе с ними исчез и любой шанс использовать их для улучшения нашего с Ники положения.