Белые пешки

Лист был из женского журнала, номер двухлетней давности. С верхнего фото красивый мужчина, облокотившись на спинку стула, глядел в кадр. Взгляд был томный, губы пухлые, руки тонкие. Ника взяла страничку. Кажется… она знала это лицо.

– Я не настаиваю, – ровно произнесла Марти. – Но вам лучше об этом знать. Почитай.

Ника пробежала глазами заголовок и поняла, что не ошиблась: она действительно видела это лицо и, конечно же, неоднократно слышала имя. Фред. Фредерик Самойлов. Он давал кому-то интервью.

«…Ф. (смеется): Нет, знаете, я не из тех, кто черпает идеи из сновидений. Я вообще нечасто вижу сны, особенно интересные. Чаще – повседневную ерунду или фантасмагорический бред с зелеными слониками. Хотя знаете, недавно мне кое-что примечательное все же приснились. Могу рассказать.

К.: Поделитесь! Это должно быть что-то выдающееся.

Ф.: Можно сказать и так. Сон напоминал сказку какую-то, в эстетике Гофмана или Геймана. Героем был директор передвижного театра, живший в Средневековье. Да-да, близкая мне профессия, правильно улыбаетесь. Так вот. Тот человек до безумия любил своих актеров, и не зря: играли они как боги. Покоряли как богатеев, так и чернь. В каждом городе, куда бы ни приехал балаганчик, на спектакли валили толпы. Люди пропускали ради них даже службы в церкви. Люди плакали. Смеялись. Бросали к ногам актеров цветы и золото. И никто не знал тайны, страшной тайны. Догадываетесь, о чем я?

К.: Не представляю!

Ф.: На самом деле они были куклами – те актеры. Идеальными, а если по-современному, то… биороботами, наверное. Великолепными машинами, такие даже японцы еще делать не умеют. Правильно ведь, это японцы у нас по роботам умные? Ну неважно. В общем, за то, чтобы создать такие машины – на основе живых людей, заменив им все кости и большую часть внутренностей, – директор заплатил высокую цену: продал душу. Зато актеры его не старели и не болели. Люди восхищались и ими, и самим директором – их хозяином. Балаганчик ездил, ездил, ездил. Из города в город, из страны в страну. Сегодня актеры играют для короля, завтра будут играть для папы, а послезавтра могут и потешить людей после казни разбойника. Вот так вот. Искусство не знает грязных глаз и грязных сердец, а на окровавленные руки ему плевать.

К.: Очень жутко. Но, кажется, это тоже не самое жуткое?

Ф.: Не-ет. Самое жуткое дальше. Однажды – поняв, что актеры правда не стареют, а словно бы становятся только прекраснее с каждой постановкой, – директора заподозрили в колдовстве. Сначала хотели арестовать, но слишком много сановитых людей его любили и защищали. В итоге ночью люди просто сожгли его балаганчик. Все актеры погибли. И он сам бросился в пламя. Там долго еще звучал его крик. Мой крик. Ведь во сне директором был я.

К: Как интересно! Необычный сон, прямо готовый сценарий.

Ф. (смеется): Жаль, жанр пока не мой. Не вытяну. Там же должны быть темы и искусства, и этики, и веры, и средневекового сознания на сломе с Возрождением… На эротике не выехать, хотя эти актеры не лишились чувств и чувственности. Я точно помню, кто из них кого любил, кого любил я… Это была трогательная маленькая семья. Хотя в основе ее и лежал дикий эксперимент в стиле „Головы профессора Доуэля“.

К: А вы бы согласились снимать в картинах не людей, а идеальных кукол?

Ф. М-м-м. Вы меня искушаете? Возможно, это удобно, но в моем жанре естественность на вес золота, а не красота, красота уже приелась, никто в нее не верит. Да и над живыми людьми ради создания механизмов я издеваться бы не стал. Это… неправильно как-то. Я больше скажу: я против роботов также. Говорят, у них нет чувств, один интеллект. Но ведь будут? Судя по Азимову, будут, если обучить? Так зачем приводить в мир еще каких-то существ, чтоб они страдали, если мы и так делаем это с детьми?»

Дальше Самойлов и корреспондентка говорили о другом. Ника отложила статью; что сказать, она не знала. И она задала – неожиданно для самой себя – только один вопрос:

– Как думаешь, он будет собирать и белых?

Марти нахмурилась и покачала головой:

– Боюсь, не он.

– Боишься?

– Боюсь.

Вскоре Марти ушла. Коллеги тоже поредели: кто-то отправился есть, кто-то по делам. Ника уйти не успела; ровно в два в кабинете неожиданно появился Алеф, а с ним – еще более неожиданно – Миро. На плече тот нес здоровенную сумку.

– Привет! – поздоровалась с ним Ника. – Здравствуйте, Александр Федорович!

– Я проверил алиби Арсения Володарского, – не здороваясь, ответил Алеф, – по всем убийствам. Картина получается занятная.

Миро кивнул. Он выглядел бледным и каким-то сонным, глаза словно… туманились? Ну все, еще одного человека доконали уголовщиной. И что вообще он тут забыл? Ника насторожилась. Миро они в курсе расследования держали очень условно, просто чтобы тот убедился: отца потревожили не впустую. А тут Алеф при нем рассказывает, что делал, под кого «копал»… Но сейчас, пожалуй, важнее было другое.

– Вы… верите Марти? – удивилась она. – Про ректора?

– Я хочу сделать хоть что-то, – откликнулся Алеф резко и зло. – Как и ты. Я больше так не могу.

Стало тихо. Ника, сглатывая ком в горле, глянула на Миро. Тот стоял истуканом. Было ощущение, что сумка оттягивает ему плечо, но он ее не снимал.

– Я проверяю все, что можно, – уже спокойнее продолжил Алеф. – Выбора все равно нет. И знаешь, что выяснилось?

– Что?.. – одними губами спросила Ника.

Она ждала бури. Буря грянула.

– У этого типа стопроцентное алиби лишь на Дорохова. Этот тип заказывал цветы в магазине Мининой, он есть в клиентской базе сети. И во французском посольстве бывал, по вопросу студенческого обмена. Работал с ним лично наш убитый. Про то, что он знал Леонову, тебе известно; Флорентийского он звал читать лекцию художникам-графикам; почти не сомневаюсь, что и Нагарин его возил. И да, на какой-то зарубежной премии он познакомился с сестрами Шапиро.

– А еще наши друзья опознали его по фото и сказали, что он был на похоронах отца, – впервые подал голос Миро. Он смотрел вроде на Нику, а вроде мимо. Похоже, принял что-нибудь вроде транквилизаторов, узнав, что…

Что?

Александр Федорович выжидательно молчал, но и Ника тоже. Что сказать? Информация обнуляла многие проблемы, ведь в их мире вопросы мести решались довольно просто: если найдутся малейшие доказательства, прокуратура, взбешенная смертью одного из лучших своих, с превеликой радостью включится. Докопает. Добьет. И все же яростная радость, вспыхнувшая в первые мгновения, удивительно быстро угасла. Ника, сама того не желая, начала делать то, чему Алеф учил ее все эти полгода, – думать.

Нет. Слишком просто, с бухты-барахты размотался клубок, месяцами остававшийся смертельно запутанным. Опыт и интуиция подсказывали: кровавые секреты никогда не открываются вот так, по щелчку. Зато именно так захлопываются ловушки. Но более всего Нике не нравилось, что Алеф злился. Злился и спешил. Злился, пусть даже голос оставался спокойным, а лицо бесстрастным. По сузившимся глазам и подрагивающим пальцам было ясно: он на взводе, настолько, что блестящее мышление выдает ему только подсказки, подтверждающие шаткую версию. Подтверждающие, но правильные ли? И Ника, набравшись решимости, робко начала:

– Но с остальными жертвами он не… американец… ребенок… ваш коллега…

– Если покопаем, и не такое вскроем, наверняка, – заявил Алеф.

Он ее перебил, и перебил грубо, чего тоже никогда не делал. Ника, встревоженная еще сильнее, нахмурилась.

– Я не уверена…

– НЕ УВЕРЕНА?

Теперь он орет? Ника пригляделась. Глаза Алефа наливались кровью. А рядом все такой же статуей стоял Миро, обычно бодрый, слегка – по-доброму – ироничный и способный выдать что-то в духе «Спокойно, Маша, я Дубровский!»

– Алеф… – с дрожью позвала Ника. – Александр Федорович…

Но он уже повернулся к Миро и с ненормальным, злорадным восторгом сообщил:

– А тут у нас, Ник, слабоумие и отвага. Этот приятный молодой человек кое-что для нас украл. И прямо из кабинета Володарского. И очень вовремя.

Хотя бы понизил голос – и на том спасибо. Но Ника все равно вытаращила глаза, а лицо Миро так и осталось каменным. И выглядел он, кстати, плоховато – мятый, с тенями под глазами и небритый. Как странно, они же вроде замутили с Сашкой. Разве общение с ней не должно было вдохнуть в него жизнь?

– Показывай, – велел Алеф.

Миро механически поставил сумку на стол. Механически ее открыл. Механически вытащил коробку, длинную, широкую…

– Ника, – снова раздалось над ухом. – Да что с вами? Открывайте глаза. Мы почти у цели. Скоро это кончится.

И она открыла. Когда только зажмурилась?

На столе темнела старинная шахматная доска.

Черно-белые клетки. Мертвый камень – наверное, мрамор. И почти осязаемый холод, разлившийся вдруг в воздухе. Снова накатила тошнота, такая же, как при мыслях о Марти, и Ника покачнулась. Алеф поддержал ее: руки легли на плечи бережно, но сжались стальными тисками. Нике неожиданно захотелось вырваться.

– Откуда это у вас? – охрипшим голосом спросила она.

– Я же сказал. – И снова непривычное раздражение: «Какая ты тупая!»

– Из кабинета Володарского, – повторил и Миро, посмотрев наконец Нике в глаза. Все больше казалось, что у него жар. – Я проснулся и вспомнил, как ты спрашивала о связях отца. Ты ведь тоже между делом уточняла, не знал ли он ректора. А еще я крал твой блокнот, пока ты выходила. Когда ты меня опрашивала. И тоже видел там его имя. А он никогда мне не нравился. Решил проверить.

Фразы были куцыми, взгляд – тяжелым, хотелось отвернуться. И Ника, сама не понимая, почему умный и безобидный юноша, к которому она, в принципе, привыкла, сейчас так ее пугает, действительно отвернулась – опять посмотрела на Алефа.

– Александр Федорович, вы ведь понимаете, что он вторгся туда без…

Пальцы сдавили ее плечи так, что наверняка оставили на коже следы, но эта боль была, пожалуй, необходима. Только она еще напоминала, что происходящее – не кошмарный сон.

– Да, без постановлений и оснований, – холодно откликнулся Алеф. – Да, это незаконно. И да, я никогда такое не одобрял. Но Володарский уехал, а умный мальчик этим воспользовался. – Алеф кивнул Миро. – Потому что, что бы там ни было, за отцов нужно мстить. Не удивлюсь, если и к скандалу Володарский причастен. О его делах в девяностые много говорят, и в политику он тоже ломился, да только без успеха.

Ничего такого Марти, например, не рассказывала. И вообще обронила странную фразу: что биография Володарского выглядит… как же… шитой белыми нитками. Да, точно. Примерно так же Алеф высказался о биографии Рыкова. Имелось в виду, что фактов много, но все они разрозненны и зачастую противоречат друг другу. Откуда там политика? Там и нефть вроде была, и театр, и меценатство…

– Не бойся, – снова заговорил Миро, и его губы растянулись в странной улыбке. – Я же ученый. Я вскрыл кабинет тихонько и чисто. И даже могу вернуть все назад.

Алеф выпустил Никины плечи, но лучше ей не стало. Заложа руки за спину, он неторопливо прошелся по помещению. Его осанка была очень прямой, голос теперь звучал с привычным, почти сонным спокойствием: