Белые пешки

В глазах не отразилось ни упрека, ни понимания – они глядели сквозь. Учитель упрямо вскинул подбородок и превратился в другого человека, смуглого, кудрявого, одетого в старинную парчу – великолепно синюю и расшитую зигзагами черненого серебра. Он был очень красив, но на месте глаз зияли провалы. Алые капли бежали по скулам и подбородку, падая на рубашку.

– Что происходит? Зиновий?..

Дэн обернулся. Бармен, каким-то образом оказавшийся рядом, молчал. Он тоже глядел на доску, но без удивления – будто тут собрались пьяные завсегдатаи его бара, чтобы поиграть в какую-то изощренную игру.

– Они же умерли! – Дэн шагнул к нему. – Ты видишь? Что все они…

– Займи свое место, – тихо приказал Зиновий.

На лице, которое казалось сейчас еще более зверским, чем обычно, не было привычной улыбки, делавшей его знакомым и нестрашным. Бывший уголовник – вот кто держал бар «Бараний клык». А за что, собственно, он сидел? Дэн понял, что не знает этого, только сейчас. Как понял и другое: Зиновия окружает что-то темное, землистое, какой-то кокон… Марти же говорила. «Слушай, у него такое странное поле! Такого цвета! Ты бы видел!» Видел!..

– Я не понимаю. Что за…

– Белая королевская пешка, встань на клетку. Шевелись. – Слова дышали безумием и одновременно были предельно понятны. Нет, не может быть, так ответ все время маячил рядом? Дэн отшатнулся и принялся тереть глаза.

– Маньяк… Шахматный Маньяк – это ты?!

Он ожидал чего угодно, но точно не хохота. А Зиновий загоготал так, что затрясся круглый живот. Он смеялся, смеялся, смеялся, а глаза становились злее, злее, злее.

– Дэн, иди, – наконец устало, как ребенку, повторил он и указал в темноту, на дальнюю сторону площадки. – Тебе туда. И поскорее.

– Но там ничего нет, – прошептал Дэн, вглядываясь. – Совсем.

– Ошибаешься. – Зиновий явно попытался улыбнуться, хотя получилась гримаса.

– Уйди с дороги. – Дэн сжал кулаки. – Хватит! Я иду в милицию.

Он обогнул бармена и сделал пару быстрых шагов к вокзальному корпусу. Тут же что-то тяжело ткнулось ему в лопатки, щелкнуло, прошептало холодным металлом: «Подумай дважды». Он обернулся. Зиновий не скалился, но в его зрачках играли те же блики, что и на стволе поднятого дробовика.

– Встань на клетку. И поверь… ментов там достаточно. Сам посмотри.

Растаяла тень, и Дэн увидел белые фигуры – пока не все. Король, высокий и будто светящийся, кутался в плащ, скрывший лицо и фигуру. Шипы венка из роз поранили укрытую шелком голову, и ткань окрасилась алыми разводами, ослепительными на снежной белизне. Король стоял недвижно, такой же мраморной скульптурой, как и королева рядом. Дэн узнал ее – белая мантия, алая кайма по краю. Волосы Наташа заплела в косу; коса несколько раз огибала голову надменной тиарой. Взгляд был ясный и совсем пустой. И как Дэн обманулся? Как? Такие девочки не работают в могильных журналах. Не листают чужие скетчбуки. Не воруют вишенки с тортов. Они судят. Бьют. И скорее всего, убивают. Он ее окликнул. Она посмотрела, но тут же отвернулась.

– Прости. Это просто моя работа. Но памятник будет красивый.

Он не успел ответить. Было и нечего.

– Молодой человек?..

Кто-то тихо окликнул его. Дэн узнал Алефа, опера с яркими зелеными глазами. Он занимал место белого королевского слона, против черного двойника. Анатолий Добрынин – молодой мужчина, по-богатырски крепкий, заросший, кудрявый, в серой от времени милицейской форме – мрачно взирал на него с той стороны доски.

– Что происходит? Объясните. Почему вы его не… – Дэн осекся. Он увидел дыры у Алефа в груди, и слово «арестовали» осталось непроизнесенным.

Алеф вынул из кармана сигареты и закурил. Казалось, мир за пределами клетки не интересовал его, он даже чему-то про себя улыбался. На его месте проступал кто-то незнакомый, но Дэн не готов был, не хотел больше смотреть. Он обернулся к Зиновию и опять уперся грудью в ствол дробовика.

– Эй, не бойся. – Миро с места белого коня вдруг подмигнул и вытер ладонью стекающую по виску кровь. – Будет быстро. Намечается крутой эксперимент на тему Кота Шрёдингера. Это когда что-то вроде как есть, а вроде и нет, вроде как живо, а вроде как мертво. Например, наши шансы. Или… глаз моего двойника, гангстера-детектива? Вот уж не думал!

Черным конем действительно был кто-то, похожий на персонажа американской классики, старомодный итальянец с золотым глазным яблоком. Мужчина подкрутил ус. Мертвый глаз заглянул Дэну прямо в сердце, так же, как живые глаза Миро.

– Понимаешь, Дань, – грустно усмехнулся с клетки ферзевого слона ухоженный темноволосый мужчина, его милицейская форма была новой и опрятной, – мою жену, не раз спасавшую меня и моих ребят от следственных бед, околдовали. Обезмажили. Стерли ей память, как в «Людях в черном». Ну вот я и… за нее как бы. Замещаю. Честь семьи, а?

Эти оливковые глаза, эта строгая и одновременно мягкая улыбка, вскинутые руки, готовые на снейповский манер раздавать подзатыльники. Владимир Петрович. Тоже мертвый?.. Дэн сжался. А Лукин только усмехнулся:

– Эй, малыш. Отставить круглые глаза.

– Надо спасти Аську, Дань! – выпалила Лина Железнякова. Она, замерев на месте пешки, прижимала к груди черного щенка. – Я же… тоже за нее тут. Но она не виновата. Она добрая. – Девочка ткнулась носом в загривок щенка. – Всегда была. И… он тоже! Кто бы не разозлился, если бы у него убили маму, а его кинули в колодец?

Против нее на месте черной пешки стоял красивый мальчик в лохмотьях и держал на руках жирную уродливую крысу, всю в розово-черных болячках. Лина улыбнулась – это была та самая погибающая с возрастом улыбка «Давай играть вместе!» Мальчик покраснел, оскалился и… зарычал. Лина тут же перестроилась и скорчила ему рожу.

– Черт возьми, даже я согласился поучаствовать, хотя у меня в школе ремонт! – прогудел знакомый бас. – Ну же. Иди к нам, ты, менагер по впариванию кисточек!

Анатолий Викторович в обычной своей гимнастерке стоял навытяжку, в роли ладьи, а напротив его двойник, эсэсовец лет сорока, мерил шагами тесную для него клетку. Директор показал ему кулак, но тут же, увидев, как за немцем проступает рыжий усталый врач, со смущенным кряхтением сунул руки за спину. Вторая белая ладья – высокий, гривастый, тоже рыжий мужчина в лабораторном халате, накинутом поверх делового костюма, – осуждающе и насмешливо покачал головой, цедя сквозь зубы: «Солдатня…» Сизиф. А Левы нет. Подкатил тошнотный ужас: и Левиного отца… убили? и директора? Но неожиданно Сизиф заметил его и отсалютовал, вполне бодро и живо, блеснув в темном воздухе золотым кольцом. После чего странным понимающим взглядом уставился на черную пешку напротив. Дэн не знал этого человека. Но знал. Что за союз рыжих – еще один очень хорошо одетый мужчина с огненными в красноту волосами, с вытянутым приятным лицом и живым взглядом голубых глаз. Единственный среди черных – без следов крови, остальных уродовали либо огромные укушенные раны, либо хотя бы ссадины. Зато черная цепь, вся украшенная уродливыми звездами, отягощала шею мужчины и венчалась ядром у ног, заставляя сутулить худые плечи. Дмитрий Штольц. Политик, построивший убежище для Сашки… для Сашки, где бы она ни была.

– Страшно, а? – снова Дэн поймал взгляд Сизифа. – Да, и меня жуть берет. Но мы с ними со всеми разберемся и всем вправим мозги. – Он чуть ощерился в улыбке. – Девяностые пережили? И это переживем.

– Дэн, – донесся до него знакомый голос. – Он прав. И пора заканчивать.

Марти прошла мимо, коснувшись его плеча, и остановилась против Штольца и Рыкова. Она словно была вся изломана и гнила заживо, на ее тело там и тут налипли листва и мох. Штольц быстро потупил глаза, он вообще держался так, будто ему мучительно стыдно тут находиться, а Рыков, наоборот, жадно уставился на Марти. Подруга приподняла поломанную руку. Помахала с привычным кокетством. И закрыла разбитое лицо.

Прошла Ника с такими же ранами, как у Алефа, и встала пешкой перед ним. Она остановилась против Ольги и Татьяны Шапиро; певицы переглянулись и сжали руки друг друга. Они стояли вплотную, на общей клетке, нарушая симметрию «черных». Как расколотое надвое создание. Дэну казалось, он видит на месте бледных, эпатажно загримированных звезд, улыбавшихся некогда с плакатов, таких же юных девушек в средневековых платьях. Заплаканных. Простоволосых. Но держащих один тяжелый, выкованный из лунного серебра меч на двоих.

– The brave and the bold[31]. Все скоро кончится. I’m here for you[32], Дэн!

На белую сторону шел Лева. Он ступал с трудом; его кренило вбок. Дэн, подавив желание броситься навстречу, шепнул:

– Почему… да почему это происходит с нами?

Что бы это ни было.

Лева молча занял крайнюю клетку, перед директором, а вот теплый взгляд кинул на отца. На черной половине эсэсовец с непонятной болью отвел глаза, зато холеный, улыбчивый американец в легкой белой рубашке и белых же брюках принялся подмигивать и едва ли не скакать. У него тоже были ролекс и дорогие ботинки. Его тоже очень любили дети. А он – их. Любых. Настолько, что, убедившись в полной погруженности Левы в себя, опять принялся метаться голодными глазами с Линки на мертвого мальчика с крысой.

Появилась Саша, тоже еле бредущая и окровавленная; зеленая лента в волосах почти вся пропиталась красным. Но подойдя, Сашка бодро показала черной половине язык.

– Они все там загнанные и дохлые. Они не выстоят. Мы тоже умотались, но все равно мы свежее.

Она заняла место пешки перед Миро. Ее черный двойник, юноша в драгунской форме, издевательски поклонился: снял свою голову. Но глаза головы были тоскливыми.

Уже другой голос спокойно и насмешливо спросил:

– Тебе кажется, что все это просто кошмар, Дэн? Я тоже так думал, но кошмары – уже наша профессия, разве нет? Так есть ли разница между сном и явью?

Последние вопросы Крыс адресовал молодому человеку с длинными черными волосами. Рейнальду. Дэн опустил взгляд: эти рваные халаты, кожа, исполосованная в лоскуты… Двое прошли мимо Дэна. Крыс встал перед Лукиным, против томного, красивого брюнета в розовой рубашке, и тот оценивающе на него уставился. Фред Самойлов. Его прошлое воплощение – директор театра – не отличалось ничем, кроме морщин и седины. И старый директор театра тоже восхищался Крысом – его пепельными волосами, вишневыми глазами, подвижным харизматичным лицом. Восхищался и мысленно потрошил. Рей стоял на месте коня, готовый защищать – и Кирилла, и маленькую Лину, свою пешку. Бесцветный французский посол напротив – черный конь – смотрел на него устало и затравленно, но проступающий за узкими плечами конкистадор Андагойя разглядывал двойника со смесью настороженности и интереса. Возможно, он все еще знал цену не только сокровищам, но и людям.

– Ждут только тебя, – произнес Зиновий. – Что-нибудь решил?

Дэн не решил. Хотелось бесконечно щипать себя за руку, звонить в милицию или бежать в ютящуюся за мостом церковь. Но что бы все это, черт возьми, ни значило, остальные здесь. Что бы они, черт возьми, ни делали, выглядит это явно опасно. И какой бы эта опасность, черт возьми, ни была, он их не бросит. Не должен. Не сможет. И…