Теория бобра

Я оставляю машину на обочине и запираю двери. В свете фонарей поднимаюсь по дорожке к дому, пыхтя, как паровоз и поглядывая наверх. Окна у нас в квартире темные, как и следовало ожидать. Половина третьего ночи, а Лаура не привыкла бодрствовать в такое время. Еще чуть-чуть, и можно будет забыться сном. Сейчас я мечтаю только об одном — вытянуться рядом с Лаурой и уснуть, ощущая ее тепло. Я чувствую усталость во всем теле. Я провел несколько вечеров и ночей в компании Нико Орла. Конечно, общение это не доставило мне большого удовольствия, но оно того стоило. Моя версия не возникла сама по себе, это результат долгих наблюдений и размышлений, и теперь я испытываю что-то вроде восторга. А это в свою очередь делает усталость даже приятной. Как после победы в гонках на выносливость.

Перед входом в подъезд я стряхиваю с ботинок снег. Лестничная клетка ночью — это особенный безмолвный мир, похожий на туннель в космосе. Вот я и дома. Закрываю за собой дверь. Снимаю куртку и ботинки, выключаю свет в прихожей и делаю несколько шагов, направляясь в спальню. По дороге заглядываю в гостиную. Окна выходят в зимнюю ночь, которую разрезают на две половины огни на набережной Арабианранта на противоположном берегу залива. Невозможно сказать, где темнота гуще — над полоской огней или под ней. Поворачиваюсь в сторону приоткрытой двери спальни и замечаю, что в гостиной что-то не так. Потом понимаю — прямо передо мной, посреди темной комнаты, кто-то сидит на диване. Нетрудно догадаться, кто передо мной, хотя я вижу только профиль.

Лаура Хеланто не поворачивает головы.

— Который час? — тихим голосом спрашивает она.

Отвечаю, что сейчас без двадцати три. Продолжаю стоять на месте, словно мои ступни приросли к темно-коричневому ламинату.

— Откуда ты пришел? — спрашивает Лаура. — В такое время?

Этот вопрос из двух частей абсолютно уместен и понятен. Я не хочу врать Лауре, но и подробно отчитываться о ситуации, в которой оказался, у меня тоже нет желания. В то же время я вспоминаю разговор, который давным-давно слышал на своей предыдущей работе; я не был согласен с выводами, к которым пришли собеседники, но, думаю, почерпнул из их беседы кое-что полезное.

— Занимался делами парка, — говорю я. — Так и не научился поручать другим то, с чем могу справиться сам. Мне по-прежнему легче сделать, чем объяснить.

То, что я говорю, чистая правда. Лаура ничего не отвечает. И по-прежнему не поворачивает головы. Я заставляю себя сдвинуться с места, стараясь не шуметь, и осторожно сажусь на диван рядом с Лаурой. Не знаю, следует ли мне что-то сказать или лучше помолчать. Как в таких случаях должен вести себя с женой подозреваемый в убийстве муж, когда они среди ночи сидят в темной комнате? Есть ли какие-то правила на этот счет?

— Я так хотела, чтобы ты был дома, — говорит Лаура. — Мне нужно было тебе кое-что рассказать, это было очень важно. Я не хотела говорить по телефону. Надеялась, что сегодня ты будешь... Тебя не было дома уже много ночей.

— Три ночи, если быть точным.

— Если быть точным?

— Именно так, — говорю я. — Давай посчитаем вместе…

Лаура поворачивает голову, и в окружающем нас царстве неподвижности это движение похоже на цунами.

— Я получила заказ, — говорит Лаура.

Ее лицо скрыто во мраке, но я вижу, как блестят ее глаза. Понимаю, что она одновременно и улыбается, и плачет. Думаю, мне больше не стоит предлагать ей считать ночи или еще что-нибудь.

— Поздравляю, — говорю я, — это…

Я не успеваю закончить фразу, как Лаура бросается ко мне. В первый момент мне кажется, что она хочет напасть на меня, но через долю секунды до меня доходит, что это совсем не так. Лаура обнимает меня и одновременно рассказывает:

— Они позвонили мне уже сегодня, потому что поняли, что все решили и больше не имеет смысла ждать. Бюджет почти такой, как я просила. Мне придется кое на чем сэкономить, но это не проблема. Они хотят получить мою работу! Мою! Мое произведение!

Я понимаю, что редко бывал так счастлив. И всякий раз, когда испытывал счастье, это оказывалось связано с Лаурой Хеланто. Мне кажется, я радуюсь ее успехам даже больше, чем своим, и понимаю, что тут дело не только в наших чувствах. Это действительно важно для меня. Я это знаю.

— При составлении бюджета… — начинаю я, когда Лаура наконец выпускает меня из объятий и продолжает.

— У них особые требования к срокам, — говорит она, и я понимаю, что ей не терпится поделиться подробностями. — Они хотят, чтобы я закончила работу на месяц раньше, чем указано в условиях конкурса. А это означает, что мне придется задерживаться и подолгу отсутствовать дома. И в свою очередь…

Лаура вздыхает.

— …В общем, — продолжает она, — кому-то надо в это время быть дома. Но это ненадолго, ты ведь знаешь. И если вдуматься, так лучше во всех отношениях. Я быстрее доделаю работу. От этого все выиграют.

Лаура смотрит на меня, ее глаза блестят. Я умалчиваю о том, что, по моему опыту, в так называемых обоюдно выигрышных ситуациях на самом деле заранее заложен проигрыш одной из сторон. Тем не менее я понимаю, что имеет в виду Лаура. Предполагается, что в отсутствие Лауры дома буду находиться я. И у меня, разумеется, — во всяком случае, в данный момент, — нет на этот счет никаких возражений. Напротив. Мое расследование убийства завершено, если не принимать во внимание необходимость некоторых последних уточнений. Следовательно, оказывается под контролем и ситуация с моим парком, поскольку результаты расследования имеют значение и для него, а не только для «Сальто-мортале». Я сжимаю руку Лауры.

— Скоро у меня на работе станет полегче, и я с удовольствием буду проводить больше времени дома.

Лаура ничего не отвечает. Темнота и тишина вдруг словно смягчаются. Мы перебираемся в спальню. Кровать под нами похожа на большое ласковое море.