Теория бобра

19

Команда «Смородиновое желе», в которую меня определили, работает в той части кухни-столовой, где нет окон. Другой конец обеденного стола, у окна, отведен «Банде плодожоров». На самом деле они ничего не пожирают, а перетирают ягоды на пюре, просто придумали себе такое нелепое название, над которым сами потешаются. Все мы пытаемся в совершенно не подходящих для этого условиях готовить ягодное желе.

Сложность заключается не только в масштабах предпринятой операции — в квартире из трех комнат и кухни работает целых шесть команд, — но и в том, что всем, за исключением Team knitters & crocheters[10], нужна кухня. Поэтому вокруг нас постоянно толкотня, и атмосфера временами накаляется: отцы соревнуются за доступ к водопроводному крану, духовке и противням. Несмотря на это, а также на жару в помещении, сложный букет запахов — приятных и не очень — и мелкие ссоры между папашами, дело движется.

Поразительно, но в какой-то мере это вселяет надежду.

Допекаются хлеб и булочки, булькает грибной соус, на столе выстраиваются шеренги баночек с протертыми ягодами и желе, появляются пестрые шерстяные носки и разноцветные варежки, и я ловлю себя на мысли: пожалуй, есть шанс, что поездка в Париж действительно когда-нибудь состоится.

С момента наших обнимашек в парке приключений прошло несколько часов, но отголосок этого события до сих пор со мной. Я полностью отдаю себе отчет в том, что столь пафосный порыв со стороны моих коллег был вызван моим импровизированным и совершенно искренним выступлением, но все же между нами осталась некоторая недосказанность. Трудно описать, что значит быть частью семьи. Это предполагает заботу — о хлебе, крове… Но нужно еще что-то, во что верят все члены семьи. Раньше я никогда не задумывался ни о чем подобном. Я и сейчас не утверждаю, что в семейной жизни не нужно руководствоваться разумом или что ей чужда любая логика, но теперь я понимаю то, чего не понимал раньше. Создавая семью, ты как будто совершаешь прыжок от голой рациональности к чему-то большему и в награду получаешь тепло и чувство защищенности. Если я дарю надежду другому, то, как мне кажется, и сам ее получаю.

Эти мысли возвращают мне душевное спокойствие. У меня возникает уверенность, что еще чуть-чуть — и все станет на место, вернется в нормальное состояние. Наверное, стоит отбросить все прежние расчеты, в том числе те, что я успел произвести после встречи с коллегами в Парке, и взглянуть на ситуацию свежим взглядом. И пока воздержаться от окончательных выводов.

Надо все начать с чистого листа. И использовать подход, который подсказывает семейная жизнь. Опереться на доверие, тепло и терпение. А когда придет время, перейти к решительным действиям. Мой собственный недавний опыт подтверждает, что это правильная стратегия. Идет ли речь о Лауре и Туули или о моих сотрудниках, самого большого успеха я в конце концов добился именно благодаря решительным действиям, «прыжкам». И если я буду воспринимать окружающий мир как свою семью, он ответит мне тем же и подскажет, что я должен делать.

Я концентрирую внимание на различных стадиях изготовления желе. Мне эта работа внове, и я строго следую инструкциям. Это вроде бы не очень сложно. Меня беспокоит только, что шея и плечи начинают ныть, когда я склоняюсь над кастрюльками, баночками и давленой черной смородиной. После почти двух часов напряженного труда я выпрямляю спину и говорю другому папаше, который моет посуду рядом со мной, что хочу немного размяться. Сначала он мучает меня советами, как расслабить мышцы при помощи определенной асаны из йоги, но затем отпускает на волю. В данном случае это означает балкон в гостиной.

Гостиную делят между собой команда вязальщиков и команда фасовщиков сотового меда. Перед командой фасовщиков на столе расстелен полиэтилен, что весьма предусмотрительно. Трудно представить себе более несчастную группу, чем эти липкие от меда специалисты по пчелам.

Я верчу головой, пытаясь расслабить шею, когда рядом появляется Туукка.

— Шея затекла, — жалуюсь я ему, — пока занимался черносмородиновым желе. Вот, пытаюсь привести ее в норму.

— Я заметил, — говорит Туукка. — Но ты ее неправильно разминаешь.

— Неправильно?

— Именно, — кивает Туукка. — И у тебя напряжена не только шея. Нужно начинать отсюда.

Туукка показывает на свои ноги и тут же отрывает одну ногу от пола и за долю секунды поднимает ее от бедра. Затем повторяет то же с другой ногой. Я вспоминаю, что у него большой опыт занятий спортом.

— Ну, не знаю…

— Теперь, — говорит он, принимая позу, в которой приземляются прыгуны с трамплина, — ты включаешь и другие группы мышц.

Он какое-то время остается в исходном положении прыгуна с трамплина, после чего его ноги начинают скользить по полу в разные стороны, и прежде, чем я понимаю, что он делает, Туукка садится на шпагат.

— Растягивай все тело снизу доверху, — говорит Туукка и легко, как на невидимом канате, поднимается с пола.

Он снова встает передо мной. Высоко поднимает руки и вращает ими чуть ли не со свистом, как ветряная мельница. Плечи ходят свободно и энергично. Он кажется одновременно гибким и сильным. Лицо, как всегда, сосредоточенное. Наконец, он опускает руки, трясет ногами и предплечьями и даже как будто всем телом. И снова смотрит на меня.

— Вот так, — бросает напоследок Туукка и исчезает.

Даже не знаю, приказ это или совет.

До меня не сразу доходит, что я, собственно говоря, только что видел. Но в голове вдруг мелькает одна мысль. Нет, это невозможно... Простое совпадение. Я пробую еще раз согнуть шею, даже не пытаясь повторить те немыслимые движения, которые проделывал Туукка, — после двадцати лет просиживания штанов в офисах мне их не повторить. Внезапно я все тело охватывает еще более сильное, чем когда я готовил желе, напряжение. На улице все та же зима, горят те же фонари и светится окно через дорогу, такое же, как и то, перед которым стою я. В окне отражается все, что происходит в комнате: пчелиные соты, вязальщики, Туукка. Потом кто-то окликает его по имени и просит плоскогубцы. Туукка отвечает, что они в гараже. Судя по интонации, ему совершенно не хочется тащиться в гараж. В это же время расчеты, которым я посвятил весь день, меняют конфигурацию, и старые версии отпадают, уступая место новым. Спортивная трикотажная куртка, в которую одет Туукка, исчезает из моего поля зрения, и я слышу, как хлопает входная дверь.

Go with the flow.

Ко мне приходит озарение. Но его не случилось бы без череды недавних событий и связанных с ними переживаний — без всего того, что я назвал бы подлинным переворотом в сознании. Начало семейной жизни, принятие новой формы существования, понимание того, что не только сухие факты могут указывать, в каком направлении надо двигаться и к чему стремиться. И, наконец, искусство Лауры Хеланто. То, чему я научился, находясь рядом с ней. Я обрел умение наблюдать и сумел по-новому взглянуть на окружающий мир. И тогда разрозненные фрагменты начали складываться в единое целое, вещи и смыслы пришли в движение, бесконечно переплетаясь и создавая новые формы, иногда чем-то похожие на предыдущие, а иногда разительно от них отличающиеся. У меня словно открылись глаза.

Go with the flow.