Теория бобра

Высокое офисное здание со стеклянными стенами, построенное всего несколько лет назад, я нахожу легко, как и вход в него. Тем не менее, перед дверями я останавливаюсь. Потому что через стекло вижу вестибюль и Лауру Хеланто. Она работает. От одного взгляда на нее мне становится одновременно и лучше, и хуже. Лучше — просто потому, что это Лаура, и тут не надо ничего объяснять. Хуже — потому, что я ее теряю. Разумеется, и все остальное тоже, но прежде всего ее. Это чувство зарождается во мне и ледяной волной распространяется по всему телу, и изнутри обжигая меня морозом.

Лаура рисует не кистью, а узким валиком на длинной ручке, которым наносит на поверхность стены решительные и точные мазки. От каждого из них в стороны разлетаются брызги, постепенно складывающиеся в правильный узор. Это кажется импровизацией, как будто Лаура разбрызгивает валиком на почти трехметровой палке охристо-желтую краску по наитию, как получится, но я знаю, что это не так. Она подготовила десятки эскизов. Я их видел, но живое воплощение ее замысла впечатляет меня в тысячу раз больше.

Стена, которую сейчас расписывает Лаура, — лишь часть мурала, который займет весь вестибюль и наполнит его радостью и силой. Конечно, работа еще не завершена, но я по прошлому опыту знаю, что способен часами наблюдать за тем, что делает Лаура. Сейчас мне уже не надо объяснять себе, почему меня гипнотизируют работы Лауры: сколько бы я на них ни смотрел, они каждый раз открываются мне по-новому. Глядя на них, я забываю обо всем. В данный момент я смело могу сказать, что, как ни удивительно, нынешнее ее произведение нравится мне даже больше, чем муралы в моем парке приключений, которые, если подумать, изменили мою жизнь.

Какое-то время я не замечаю ни мороза, ни ветра.

Но вот валик в руках Лауры замирает, и, словно почувствовав, что за ней наблюдают, она чуть поворачивается, опускает длинную палку валика и яростно машет мне рукой. Я сразу возвращаюсь в реальность, в сумерки этого холодного угасающего дня, к его событиям и, конечно же, к своим проблемам. Я открываю дверь и вхожу в вестибюль.

Лаура Хеланто улыбается. На ней рабочие брюки и толстовка, настолько заляпанные краской, что трудно понять, какого они изначально цвета. Лаура прижимает валик к себе, словно копье. Очевидно, что на протяжении долгих часов она была полностью погружена в свое искусство и сейчас как будто выныривает из каких-то глубин.

Мы обмениваемся легким поцелуем, что — сегодня я понимаю это яснее и мучительнее — все еще выходит у меня не очень естественно, несмотря на солидную практику. Улыбка с лица Лауры быстро исчезает.

— Я рада, что ты пришел, — говорит она. — И так быстро. Я хотела... вернее, хочу услышать это от тебя.

Ну вот. Что-то долетело до ушей Лауры, уж не знаю что и откуда; теперь нам предстоит разговор, который не может кончиться для меня ничем хорошим. Я с трудом выдавливаю, что готов. Лаура берет меня за руку.

— Давай пройдемся. Посмотришь не спеша, — произносит она и отпускает мою руку.

Я не сразу понимаю, чего, собственно, хочет Лаура и что она мне предлагает. Потом меня осеняет. Она хочет, чтобы мы просто прогулялись по вестибюлю и спокойно все осмотрели. Где взять спокойствие, я понятия не имею, но, надеюсь, что моя нервозность не проявляется хотя бы внешне.

— Ты тоже заметил? — спрашивает Лаура, когда мы подходим к концу первой стены.

Мне нравится эта работа, и, пока я смотрю на нее, она как будто на глазах напитывается энергетикой. А вот Лаура Хеланто выглядит вымотанной. Хотя в отличие от меня она не танцевала с живыми трупами, не убегала по снежной пороше от убийц и не испытала удар от краха версии, за которую держалась как за спасительную соломинку. Кроме того, на ней не висит ответственность за будущее четырех доверившихся ей людей. Тем не менее, из нас двоих она кажется даже более озабоченной, и мои собственные невзгоды на ее фоне, как ни странно, вроде бы бледнеют. Мы пропускаем группу молодых компьютерщиков, спешащих через вестибюль к лифту. Тем временем я останавливаюсь перед фрагментом мурала, который сразу заметил и который произвел на меня такое сильное впечатление.

— Ты превзошла себя, — искренне говорю я. — Это настоящее чудо.

И это правда.

— То, что я вижу и что еще надеюсь увидеть, когда все будет закончено, даже круче твоих муралов в нашем парке приключений.

— Может быть, все-таки посмотришь все? — Она будто и не слышит моих слов.

В голосе Лауры Хеланто звучит непривычная робость. Меня это изумляет, но я ничего не говорю. Мы обходим зал, и я, разглядывая ее работу, забываю обо всем остальном. Неожиданные формы, игра цвета... Безудержный полет фантазии.

Мы возвращаемся к началу, но я был бы не прочь обойти вестибюль еще раз, о чем и сообщаю Лауре. Красота ее работ превзошла самые смелые мои ожидания. Лаура Хеланто смотрит на меня, а потом обводит взглядом стены.

— А тебе не кажется… что это… плохо?

Я вижу по ее лицу, как она устала. Не просто устала — она совершенно измучена. Лаура прячет от меня глаза.

— Это великолепно, — говорю я. — Дух захватывает. Умопомрачительно.

Мгновение Лаура молчит.

— Правда?

— Правда.

— Тогда почему у меня чувство, что это какая-то жалкая мазня? Полное фиаско? — тихо произносит она, пока я продолжаю всматриваться в ее работу.

Мотивы росписи повторяются, исчезают и возникают снова, вступают в неожиданные взаимодействия. Произведение Лауры живет своей жизнью. Почему Лаура считает его провальным? Уму непостижимо.

Я все еще нахожусь под впечатлением от увиденного, когда меня охватывает ощущение, что происходит что-то непонятное. Как будто от мурала Лауры Хеланто струится, пронизывая меня, какой-то поток. Это нечто нематериальное, но вполне осязаемое. Мне вдруг становится ясно, почему волнуется Лаура. Но не только.

Передо мной обнажается скрытая суть моей собственной проблемы.

Такое однажды уже случилось, и тогда мне помогло…

Искусство Лауры!

Я почти физически ощущаю, как вихрятся в голове мысли. Как будто камень, перегораживавший им путь, откатилась откатился в сторону. Как будто грань пирамиды, остававшаяся в тени, неожиданно повернулась к свету.

Фрагменты головоломки встают на свои места.

Краски вокруг меня сияют, озаряя собой весь вестибюль.

— На самом деле... — Я пытаюсь подобрать слова, способные облечь в точную форму мысли, которые сейчас несутся во весь опор.

Поразительно, как я был слеп. Наверное, Лаура Хеланто испытывает похожие чувства. Но искусство, ее искусство, в очередной раз помогает мне прозреть. Я понимаю, в чем именно мы ошиблись — мы оба.

— Линейная регрессия, — говорю я, продолжая всматриваться в мурал.

— Что? — спрашивает Лаура.

— Ни одна кривая не является прямой, — говорю я, — хотя может казаться прямой, если смотреть на нее с очень близкого расстояния. Впрочем, я не об этом. Я о том, что мы часто используем модель линейной регрессии там, где она неприменима. Это с нами и случилось.

— В каком смысле?

— Вот в каком. Линейная регрессия — это очень удобный способ оценки вероятностей, когда мы располагаем большой базой данных и хотим понять зависимость одной переменной от другой или от других. Например, узнать, как взаимосвязаны использование желтой краски и желаемый тобой результат.

Лаура молчит. Это хороший знак. Возможно, она сумеет взглянуть на предмет моими глазами.

— Но что, если моделируемое явление не является линейным? — продолжаю я. — Скажем, мы могли бы предположить, что ракета будет вечно двигаться по своей орбите. Мы ведь тщательно рассчитали все параметры: скорость, время и прочее. Но ракета, как известно, рано или поздно упадет на Землю.

— Я не совсем поняла, но…

Я киваю Лауре Хеланто.

— Именно, — говорю я. — Мало что способно ввести нас в заблуждение так, как линейная экстраполяция.

Мы молча стоим рядом. Я понимаю, что несколько увлекся, но не намерен отступать.

— Я думаю, ты неосознанно тянешься взглядом к тем фрагментам, которыми недовольна. Ты логически объединяешь их и сравниваешь со своими эскизами или с работами, которые послужили тебе источником вдохновения. Возможно, располагаешь свое творение на шкале похожих произведений. Но, даже если ты выбираешь для сравнения верные параметры, конечный результат, то есть место на шкале, ошибочен, поскольку явление, стоящее за этими параметрами, не вписывается в линейную модель.

Я делаю паузу, чтобы следующие мои слова прозвучали убедительнее:

— И дело тут не в отсутствующей переменной, в этом я уверен.

Я смотрю Лауре в глаза.

— Твое произведение — это не просто фантазия на тему. Это лучшее, что ты создала. И сейчас имеет значение только одно: ты должна продолжить работу и довести ее до завершения. Этот твой шедевр.

Мимо нас проносятся молодые айтишники — не те, которых мы пропускали к лифту, а другие, хотя отличить первых от вторых почти невозможно.

— Чтобы в итоге это была не просто неудачная работа, а настоящая катастрофа, так что ли? — говорит Лаура.

— Еще раз: корреляция прямо противоположная. А на случайные отклонения не следует обращать внимания, потому что...

— Хенри, — перебивает меня Лаура, и на лице у нее впервые с начала нашего разговора мелькает улыбка. — Мне немножко полегчало. Спасибо тебе.

Лаура подходит ближе и прижимается ко мне всем телом.

— Мне нравится, как ты все умеешь объяснить, — говорит она.

Я хочу сказать, что это просто фундаментальные математические принципы, на которых всегда строилось и будет строиться любое рациональное знание. И тот факт, что я на мгновение в них усомнился, не меняет основы. Математика никогда не подведет. Я бы с радостью объяснил это Лауре, но у меня нет времени. Она легонько целует меня в губы.

— Знаешь, — говорит она, — я как чувствовала, что ты с этим разберешься.

Конечно, слова Лауры звучат для меня лестно, хотя я не чувствую за собой никакой заслуги, о чем совершенно искренне ей и говорю:

— Это все твое творчество. Его воздействие.

Лаура улыбается. В ее глазах появляется влажный блеск, и они становятся похожи на зеленовато-серые драгоценные камешки.

— Никто никогда не говорил мне такого.

— Просто до меня ты не общалась со страховыми математиками, — отвечаю я.

Лаура качает головой и улыбается:

— Нет, я уверена, дело не в этом.

У нее необычный голос. Я не совсем понимаю, что она имеет в виду, но сейчас это неважно. Ее губы касаются моих. Что-то происходит и со мной.

— Мне кажется, — продолжает Лаура, — что мы хорошая пара.

— Мне тоже так кажется, — отвечаю я, и в моих словах больше уверенности, чем когда бы то ни было.