Клептоманка. Не все сливки одинаково полезны

Обидеть женщину легко

"Я календарь переверну, и снова…" эта дурацкая песня Шуфутинского лезет в голову. Их уже давно никто не переворачивает, не отрывает каждый день по листочку. Времена бабушкиных календарей-численников канули в лету. Они или квартальные, как на работе, или в телефоне в виде ежедневника. А песня оказалась живучей, привязывается каждый сентябрь не без помощи радиостанций.

В пятницу работается легко, непринужденно, радостно. Осознание, что сегодня укороченный день, а завтра выходной, сладкой приятностью разливается по всему организму. Новых дел в последний рабочий день лучше не начинать. Для этого существуют понедельники.

– Вот всё ты молчишь, Регинушка. Рассказала бы чего интересного Зинаиде, глядишь, веселее работа у нас с тобой пошла, а? – попросила Глушко, заливая кипятком чай в стеклянном заварном чайнике.

– Что рассказывать? – спросила Ростоцкая недоумённо.

– Про женихов не спрашиваю, бог с ними. Растолкуй мне старой, как такая молодая симпатичная дивчина в бумажках себя похоронила.

– Вовсе Вы и не старая. Не прибедняйтесь. Ну, ладно. Слушайте, – неожиданно для самой себя смилостивилась Регина.

– Ой, слушаю-слушаю.

– Не сразу я в архивисты подалась, это факт. В шестнадцать лет сбежала из тёткиного дома. Тягостно мне там стало, невыносимо. Уехала в областной центр, подала документы в педагогический колледж, поступила. Приезжала в Старград только на каникулы, братика повидать. Училась хорошо, на одни пятёрки, на красный диплом шла. На последнем курсе у нас практика началась в школе, там же в областном центре. Хорошие ребятишки попались, любознательные. Только поняла я, что не смогу учить детей.

– А шо такое стряслось? – Зинаида даже приостановила разлив напитка янтарного цвета по белым фарфоровым чашкам, которые принесла из дома. Нравилось ей уют создавать в любой точке пространства, а на работе – так вообще святое дело. Казёнщина угнетает женщину с понятиями. Ей волю дай, она и салфеточки кружевные в кабинете разложила бы.

– Не знаю. Внутренний голос подсказал. Не твоё!

Регина не договаривала. Дети – народ особенный, тактильный, соблюдать дистанцию не умеют. Хочется им учительницу потрогать. Вот и трогали, и к рукам прикасались. В школе в перчатках ходить не положено. В общем, такого потока воспоминаний девушка выдержать не могла.

– Ох, ты, боже мой, какая напасть. И дальше шо? – Глушко подпёрла подбородок ладонью.

– Да ничего. Диплом получила и в Старград вернулась. В архиве города вакансия открылась, я и пошла. С бумажками, как Вы говорите, мне сразу понравилось работать. Спокойно, и много интересного. Мне к тому времени уже девятнадцать лет исполнилось. От государства квартира полагалась как сироте. Получила жильё и забрала брата у тётки.

– Не сопротивлялась? Женщина с характером, говорят, была твоя Матильда.

– Конечно, сопротивлялась. Как это мы без неё будем обходиться. Без её контроля. А я сразу документы в историко-архивный институт подала и заочно его закончила. Вот тогда тётка меня и зауважала. Мы даже с ней общение возобновили.

– Ну, дела, – восхитилась Глушко, прихлёбывая чай. – А в следственный комитет как попала?

– О, сюда меня прямо сватали. С высшим профильным образованием, да с опытом работы, да с моей дотошностью, думаете, много желающих в городе есть?

– Никого!

– То-то же. Ладно. Чего старое ворошить? Домой пора собираться.

Регина завершила большую задачу, доделала кое-что по мелочам и с лёгким сердцем выключила компьютер. Пожелала хороших выходных Зинаиде Глушко, услышала в ответ, что предстоит грандиозная уборка-стирка-глажка-готовка, а не отдых, но ты уж не сиди дома, на танцы сходи с кавалером. Привычно отмахнулась от навязчивой заботы и вышла на улицу. Домой!

Уже на улице вспомнила, что собиралась в гости к Елене Шахтиной. Договорились по телефону. Чертыхнулась, но что делать, надо идти. Бывшая жена бывшего мэра жила на окраине. Тащиться туда на автобусе в пятницу вечером не хотелось. Чертыхнулась опять и взяла такси.

Добротный каменный дом с коваными воротами встретил Регину гостеприимно – яркими огнями и классической музыкой. Хозяйка – полная женщина в леопардовом халате, с обилием золотых украшений накрыла кофейный столик в уютной гостиной и усадила гостью в мягкое цветастое кресло напротив стены со старыми афишами. Старинный проигрыватель крутил виниловую пластинку.

– Кофе отменный, – похвалила отвратительный напиток в аляповатой фаянсовой чашке Ростоцкая.

– Этот божественный рецепт открыл для меня маэстро Перигрин, великий композитор, должна я Вам сказать. Я исполняла арию из его оперы в Нижегородской филармонии два года подряд, – заявила женщина, высоко подняв подборок и откинув назад густые огненно-рыжие волосы. Странная чёлка притягивала внимание – длинная у переносицы, над бровями выстрижена полукружьями.

– О, так Вы – оперная дива? – искренне удивилась Регина.

– Была, – сказала Шахтина, театрально склонив голову. – А сколько мне дарили цветов! Вы не поверите, моя дорогая. Вся гримёрка была завалена букетами. Я собирала полные залы, между прочим. Пока не встретила Шахтина. Геннадий Петрович так настойчиво ухаживал, а потом увёз меня в это захолустье, где я похоронила талант в местной музыкальной школе.

– Зато сколько детишек Вы приобщили к музыке.

– Только это меня успокаивает, милая девушка. Только это. Угощайтесь, – сказала Елена Георгиевна. Её хорошо поставленный голос, казалось, зарождался в недрах мощной груди и, проходя множество препятствий как в органе, поднимался в глотку.

Елена Георгиевна положила кусок кремового торта на десертную тарелку и подвинула к Регине.

– Спасибо, – сказала гостья, отщипнула кусочек и положила в рот. От жирного её затошнило, но она отхлебнула напиток, который хозяйка называла кофе, и пришла в себя.

– Обожаю этот фрагмент. Чайковский бесподобен. Так что Вы хотели узнать, Регина Павловна? – спросила хозяйка, уплетая торт.

– Ничего особенного. Расскажите о Ваших взаимоотношениях с бывшим мужем.

– А какие могут быть взаимоотношения, когда меня с ребёнком как ненужную вещь выставили на улицу? С одним чемоданчиком! – сказала Шахтина, эффектно приложив тыльную сторону ладони ко лбу.

Ростоцкая огляделась. Обстановка не казалось скромной. Безвкусной – да, бедной – нет.

– Не переживайте так, – сказала Регина участливо и прикоснулась к руке бывшей певицы.

Реальность рассыпалась на мелкие осколки, и открылось воспоминание хозяйки дома.

Шахтин с перекошенным от злобы лицом кидался в Елену словами, от которых её сердце мгновенно превратилось в одну сплошную рану.

– Ты на себя в зеркало смотрела? Ты же скоро в дверь проходить не сможешь. Придётся вырезать отдельный вход. Разжирела как свинья перед бойней.

– Я родила тебе сына! – не сдавалась супруга.

– Вот и бездельника своего с собой забирай! – орал Геннадий Петрович. – Сколько я денег на него потратил, в Англию отправлял, всё без толку, без навара. Ни учиться, ни работать – ничего не хочет. Избаловала сыночка, получай ответочку.

– А ты, значит, эту потаскуху ресторанную сюда приведёшь?

– Значит приведу.

Елена села на диван с гнутыми ножками, купленный в антикварном магазине за баснословные деньги, и разрыдалась. Она любила пустить слезу по любому поводу, но сейчас плакала всерьёз, всхлипывая, задыхаясь. Из носа текло, в висках пульсировала боль.

– Лен, ну перестань. Успокойся, – сказал Шахтин и сел рядом. – Так всем будет лучше. Понимаешь?

Новая волна рыданий накрыла женщину.

– И ты это… Не кипишуй сильно. Я вам хату куплю и ежемесячно отстёгивать буду. Всё как полагается. Нуждаться не будете.

Слёзы высохли почти сразу. Полегчало. Не придётся скитаться по съёмным квартирам на старости лет, уже хорошо. Но уязвлённое женское самолюбие эта подачка вылечить не смогла, нет. Её распирало желание ударить мужа тяжёлой статуэткой всадника с пикой середины восемнадцатого века, стоящей рядом, на журнальном столике. Елена еле сдержалась. От вида крови она теряла сознание.

Регина убрала руку. Видение исчезло. Ещё один мотив – ревность и месть.

– А с сыном Геннадий Петрович общался?

– Какое там общение! Игнат – тонкая творческая натура. Мои гены сыграли свою роль! Увлекается музыкой. Сам пишет песни. Мальчик очень одарённый. А отец мечтал засадить его в конторе бумажки перебирать, юриста из него сделать хотел. Игнат нуждался в поддержке, но получал жалкие гроши. Не может альбом записать в нормальной студии. При таком отце, а денег нет.

– Понятно, – сказала Ростоцкая. – Спасибо Вам за приятную беседу, кофе и торт.

– Ой, да что Вы! Совсем ничего не съели.

– Я не голодна.

Десертная тарелка хозяйки была девственно чиста. Половины тортика как не бывало. Заедает стресс, увеличивается в размерах, расстраивается, что полнеет, и ест ещё больше. Замкнутый круг.

Интересно, она понимает, что подтверждает мотив для убийства и у сына? Регине некогда было разбираться в помыслах и понимании. Через час у неё свидание. Нужно быстро домой, переодеться, привести себя в порядок.