Клептоманка. Не все сливки одинаково полезны

Чёрная полоса становится взлётной

Воскресенье ничем не хуже субботы. Особенно утро. Особенно в постели. Особенно, когда можно валяться и тянуться сколько душе угодно. Читать книгу, прерываться, вспоминать вчерашний поцелуй. Регина улыбнулась воспоминаниям и решила вставать. Кофе сам себя не приготовит. Ворон бутерброды делать пока не научился. Надо!

– Гриша, хватит дуться. Иди завтракать. Вопрос с Архиповым решённый. Он мне нравится, и тебе придётся с этим считаться.

Девушка сидела в уютной пижаме за накрытым столом. Птица заворчала почти смиренно.

– Я вас познакомлю, может быть и тебе он по душе придётся. Нельзя заранее ненавидеть человека, – сказала Регина, откусывая бутерброд с сыром и зеленью.

"Вот ещё. Знакомство мне навязывать. Ладно, посмотрим, что там за фрукт такой расчудесный, Арррхипов Ррруслан".

– Вчера я получила аванс. Сегодня воскресенье. Позавтракаем, и на базар надо собираться. Хороших продуктов с окрестных деревень фермеры привезут. Остаёшься за главного в доме!

"Как всегда".

На базаре собирался весь Старград. Ещё бы! Такого вкусного молока, свежих яиц, парного мяса в магазинах не купишь. Ростоцкая обожала деревенскую сметану. Ложку воткнёшь – стоит. Зачерпнёшь, на язык положишь – тает. При выборе нельзя ошибиться. Ярко-жёлтая сметана может быть слишком жирной. Серая – старой. Столько нюансов, голова кругом. Неудивительно, что девушка не заметила даму из музыкальной школы – Елену Георгиевну Шахтину. Грудной, хорошо поставленный голос показался знакомым.

– Голубчик, Вы уверены, что яйца чистые? Сальмонеллёза нет? И сертификат имеется? Ну, хорошо. Мне три десяточка, пожалуйста, положите.

– Здравствуйте!

– О, Вы тоже здесь. Здравствуйте, моя дорогая.

– Да, сметану выбираю.

– И правильно делаете. В магазинах сейчас одна сплошная химия продаётся. Не знаешь, от чего живот скрутит. Сдачи не надо, благодарю, – переключилась на фермера бывшая прима, отказалась от мелочи, забрала яйца. Переключилась обратно на собеседницу, объяснила, зачем-то понижая голос и округляя глаза. Вроде как секрет раскрыла. – Для голоса полезно пить сырые яйца.

– А Вы хорошо знакомы с химией? – зацепилась за слово Ростоцкая.

– Ну, как знакома. Когда-то сожгла волосы перекисью водорода. Вот и всё наше знакомство, – Елена Георгиевна рассмеялась. Её рыжие пряди с выстриженными полукружьями чёлки колыхались в такт.

– А химики знакомые есть?

– Если только Менделеев. И то из школьной программы, – женщина добродушно улыбнулась. – А почему Вы спрашиваете?

– Просто проверяем версии. Удачных Вам покупок! – сказала Регина, касаясь руки собеседницы.

Никаких подпольных лабораторий с колбами, пробирками и весами, никаких подозрительных химиков Елена Шахтина не видела. Она вспоминала съеденное за завтраком тирамису, заезженную пластинку London Festival Orchestra и больше ничего. Не врёт.

После базара Ростоцкая, нагруженная пакетами, навестила родственников. Двухкомнатную квартиру в пятиэтажке тётка им с братом выбивала из местной администрации с боем. Без её помощи выделили бы сиротам по комнате в коммуналке, а скорее всего, дом-развалюху, и будь здоров. А тут такие хоромы, загляденье. Илья женился рано, Лариса забеременела. Регина уступила им квартиру, а сама к тётке перебралась. Назад, так сказать, к истокам. Если честно, в доме ей больше нравилось жить. Тихо, спокойно, полная изоляция от соседей и посторонних взглядов. Перевезла Гришу и личные вещи к Матильде. К тому времени тётка изменилась. Подобрела, что ли? Против птицы не возражала. К тому же ходить у неё уже получалось плохо, больше сидела да в окно смотрела на прохожих.

– Ты, Регинушка, прости меня за всё, – сказала она как-то за вечерним чаем. Старинный абажур освещал круглый стол в гостиной, делая лица контрастными. – Не серчай на старую. Я ведь не нарочно. Характер скверный, что поделаешь.

– Я и не сержусь давно. Повзрослела, поняла, что если бы ты тогда нас не взяла к себе, куковать нам с Ильёй в детском доме, – тоже расчувствовалась племянница. Старые обиды забылись.

– Скажу честно, я тебя недолюбливала раньше, потому что думала, что ты нагулянная.

– Что?! – спросила Регина и застыла, выпучив и без того большие глаза.

– Да-да. Не смотри на меня так. Мать твоя красавицей была, за ней парни гуртом ходили. Был у брата друг, Олежка Николаенко. В футбол вместе гоняли в детстве. Вот она тогда между ними выбирала. Что мать твоя в Пашке нашла, не знаю даже. Но ты уж больно быстро родилась после свадьбы. Я всё на тебя смотрела, искала Олежкины черты.

– Нашла, тётя Матильда?

– Нет. Но и на Ростоцких ты мало походила. А сейчас гляжу, наша ты. Мать твоя к картам не прикасалась, а тебя они слушаются.

– Это правда. Они как будто со мной разговаривают. Стоит мне сделать небольшое усилие, они все тайны раскрывают.

– Вот и мне они правду раскрыли. Я умру скоро, – вдруг сказала Матильда с такой твёрдостью в голосе, как будто решённый вопрос.

– Да ты что такое говоришь?! Ты у нас ещё огурчик. Тебе ещё жить да жить, – сказала Регина, как могла, оптимистичнее. Мол, ого-го! А сама понимала, Матильда цену себе набивать не будет. Раз сказала, значит, по делу.

– Не перебивай. Нутром чую, понимаешь? И не я одна уйду. Ты уж держись, Регинушка. Держись, родная.

Брат Илья после школы выучился на водителя автобуса и каждый день курсировал по улицам Старграда на новеньком сверкающем Хёндае. Это, естественно, не совсем то, о чём он мечтал. Брату хотелось стать путешественником. Пока же его маршруты пролегали по родному городу. Но ведь только пока.

Однажды под колёса автобуса выскочила собака. Затормозить он не успел, свернуть некуда. Визг, лязг, скрип тормозов, лужа крови и раздавленное тельце животного. Илью рвало полдня. Он ничего не ел и так переживал, что не проследил за уровнем сахара. К вечеру он поднялся до критического уровня. Врачи не смогли спасти Илью Ростоцкого. Регине было трудно представить, как можно умереть в двадцать пять лет. Как?! К тому же так глупо. Нелепый случай.

Тот год был страшный. Даже хуже года, когда случился пожар. Тётка не выдержала похорон любимого племянника, слегла и через два месяца тоже умерла. Регине пришлось хоронить дважды за год. Самое страшное, что она осталась одна. Кроме маленьких племянников у неё не было ни одной родной души на всём белом свете. Регина ощутила это каждой клеточкой тела. Одна. Среди миллиардов людей на планете.

После грустных воспоминаний, после базара она пошла к родне. Регина соскучилась по малышам, так она называла племянников Мирослава и Аню. Хотя в этом году им исполнилось восемь и десять лет соответственно, для неё они оставались малышами. Да и проведать надо, как они там. Лапу не сосут с голоду?

Мирослав лапу не сосал, а периодически обсасывал кончик пластиковой ручки. Старательно выводил буквы в рабочей тетради. Регина удивилась, застав его дома. Мальчик бросился на неё с объятиями, получил поцелуй в кучерявую макушку и вернулся к учёбе. Регина залюбовалась мальчиком. Сел, приоткрыл рот, обнажив милую щербинку. Похож на Ганса Оружейника, портрет которого она наблюдала каждый день у себя дома.

– Уроки делает, – прокомментировала мать.

– Получилось? Засадить его за уроки в воскресенье – это да, это ты молодец, Лариса, – свояченица в восхищении подняла бровь и передала пакет с деревенскими продуктами. – Это для вас, а эту сумочку я домой заберу.

– Спасибо. Надеюсь, скоро не понадобится твоя помощь.

– Как так? – Регина замерла, ожидая услышать плохие вести. Замуж выходит, уезжает. Что?! Что случилось?

– Я, кажется, нашла работу, – сказала Лариса смущённо.

"Уф!". Выдохнула Регина, оглядела невестку. А она изменилась. Волосы цвета спелой пшеницы прибраны. На ней спортивная одежда, а не как обычно болтающийся на теле балахон. Огляделась по сторонам. А какой порядок в квартире! Уму непостижимо. Никогда Ростоцкая не видела этот дом без хлама по углам и пыли на мебели.

– Какую работу? Рассказывай.

– Это интерьерная студия. Ну, знаешь, они дизайн интерьеров предлагают и всякие дизайнерские штучки продают. Им нужен художник для росписи стен в особняках. Обещают хорошо платить.

– Как же я за тебя рада! Какая удача. Поздравляю, – Регина порывисто обняла невестку, но тут же засомневалась в ней. Опять она всё профукает. Плавали, знаем. Начала учить. – Теперь главное, чтобы у тебя всё сложилось с ними, с этой интерьерной студией.

– Сложится. Я буду стараться.

– Ого! Ты так уверена. А как же характер вольного художника, не терпящего ограничений свободы?

– Да-да, уверена. Чувствую, чёрная полоса в моей жизни закончилась. Я нашла работу. Я помирилась с родителями.

Телефон запищал в кармане. Регина отвлеклась на сообщение. Писал Архипов. Опомнилась, глаза округлила от удивления.

– Подожди. Ты что сделала?!

Она и думать забыла, что Ларочкины родители, отказавшиеся от неё после замужества с каким-то нищим парнем, сиротой, то есть её, Регининым братом, могут вновь появиться в её жизни. Через десять лет! Отец тогда поставил ультиматум – или Илья, или семья. Или-или. Решай! Лариса выбрала семью с Ильёй. Отец рвал и метал, а потом они вообще уехали из Старграда.

– Мама написала сначала, а потом мы разговаривали по скайпу. Папа раскаивается, что отказался от меня. Он тяжело болен и хочет меня видеть.

– Поедешь?

– Поеду. Присмотришь за ребятами?

– Конечно, присмотрю. Не волнуйся.

* * *

Игнат Шахтин стоял у плиты в чёрной майке и жарил яичницу. В этом доме найти нормальной еды невозможно, а яйца мать покупает постоянно, и не самые плохие, а для голоса.

– Сынок, а ты не пробовал причёсываться? Волосы торчат как у чёрта. И на это пресмыкающееся на шее смотреть невозможно. Жуть. Оденься, – сказала Елена Шахтина, указывая на татуировку. – Доброе утро.

– Отстань, я ещё толком не проснулся, – огрызнулся Игнат, перемешивая яичницу и закрывая сковороду крышкой. – И тебе – утреца.

Мать подошла, взяла его за голову, наклонила к себе чмокнула в щёку. Потрогала чайник – горячий. Потянулась за кофе.

– Тебя вечером как всегда не было, а я долго не могла уснуть. Всё думала и думала, – сказала Елена Георгиевна, делая пробный глоток кофе. Обжигающий. Нужно подождать, пока немного остынет.

– О чём на этот раз?

– Вот папа твой. Он ведь неплохой был человек, правда? – спросила мать, наклонив голову вбок. Выжидала.

– Ну, допустим, – сказал парень, выкладывая яичницу на тарелку.

– То есть ты так не считаешь?

– Мам, к чему ты клонишь? Я не понимаю.

Игнат достал из холодильника колбасу, а из тостера поджаренный хлеб. Порезал и водрузил колбасу на хлеб, аккуратно положил на тарелку. Немного полюбовался на сытный завтрак и принялся за еду.

– Он ведь тебя обижал часто. И ещё этот разговор, который ты подслушал.

– Подожди, подожди. Я не понял. Ты что думаешь, что это я папашу замочил?! – спросил Игнат, направляя вилку себе в грудь.

– Ну, я подумала, а что если…

– А тебя он разве не обижал? Тебя он не выставил за дверь? Не променял на официантку безродную?

– Начнём с того, что мне с его кончиной ничего не достанется. Не положено. Я – бывшая жена. То есть никто. А ты – сын. То есть наследник.