Сирруш

Глава 7

С лицом мрачнее тучи Анил угрюмо вышагивал по грунтовой дороге, ведущей из Мохенджо-Даро на север. Ноги твердо ступали по земле, то и дело норовя перейти с быстрого шага на бег, но он удерживал себя, чтобы экономить силы. К тому же, лесорубу требовалось время, дабы еще раз все обдумать и собраться с мыслями, а также попытаться хоть немного унять бушующий пожар в своей душе. Именно поэтому Анил миновал поворот на просеку и стал двигаться дальше в сторону лагеря лесорубов. Чтобы выиграть еще немного времени. К тому же, он оставил в палатке бронзовый топор с выбитым на лезвии серебряным узором в виде цветка лотоса. Как бы ни было противно ему это орудие труда, Анил должен был забрать его. Не зубами же грызть деревья, в конце концов? Топор был подарком жены, на который ушло почти все ее состояние, когда он только подался в лесорубы зеленым юнцом. В отличие от многих других, подобных ему, топор Анила был изготовлен из особо прочных кусков бронзы, что только добавляло тому ценности. И осознание сего факта мучило Анила не менее сильно, чем все остальные переживания.

«Я бросил его здесь, в лагере, несмотря на то, что он является дорогим подарком жены, моей, горячо любимой, Мины. А ведь она даже и слова не сказала, касаемо топора, когда я сбежал домой с просеки. Я хочу избавиться от этого ненавистного предмета, но не могу… что скажет Мина?».

Лагерь оказался пуст, но Анила это совсем не смутило. Он даже обрадовался такому повороту событий. По крайней мере, лесоруб отсрочил, хоть и ненадолго, тот момент, когда его товарищи по работе начнут тыкать в него пальцем, будто в прокаженного. Насмехаться над слабостью духа. Городской паренек не годится для жизни среди джунглей. Анил горько усмехнулся своим мыслям и зашел в палатку, в душе надеясь, что лесорубы давно украли его топор и пропили вырученные деньги. Однако надеждам сбыться было не суждено. Он остался лежать в том самом месте, где он его оставил. Возле старой потрепанной циновки, служившей лесорубу постелью. Шумно втянув воздух, Анил ухватился за черенок и поднял орудие. Иногда ему даже казалось, что топор обжигает ладонь. Словно он состоит не из дерева, а раскаленной стали.

Не произнося ни слова, лесоруб покинул палатку и направился в сторону просеки. Лезвие ярко сверкало в лучах солнца.

«Только ради Нирупамы. Я делаю это только ради Нирупамы… да простит меня Богиня-мать».

Сия мысль не принесла душевного покоя, но немного смягчила внутренние метания Анила. Он все еще осознавал, что у него был выбор. Имелась возможность не возвращаться сюда, на ненавистную просеку и не брать снова в руки пресловутый топор. Он мог пойти работать уборщиком улиц. Подметать по ночам опавшие листья и убирать за нерадивыми жильцами, предпочитающими выливать кухонные отбросы через окно, вместо того, чтобы спускать их в канализацию. А днем стал бы подрабатывать на свиноферме Панишвара. Тогда денег хватило бы на троих.

«И надо мной потешались бы все знакомые. Лесоруб, опустившийся до рабского труда. Грязный, никчемный мужлан, возящийся, словно свинья, в кухонных отбросах, а днем ухаживающий за своими собратьями на ферме Панишвара».

Губы Анила задрожали. Ему стоило огромных усилий, дабы унять пробивший озноб.

Он уже приближался к месту вырубки леса. Впереди показались ряды плотов, доверху заваленных стволами срубленных деревьев и ожидающих отправки в Мохенджо-Даро. Лесорубов нигде не было видно. И если сей факт приносил доколе облегчение, то сейчас заставил слегка насторожиться.

«Они там что, устроили привал в лесу? Ну, так я сейчас присоединюсь. Возвращение блудного сына!».

Не глядя на реку, Анил миновал подготовленные плоты и вступил на узкую тропинку, ведущую через джунгли в сторону просеки. Опавшая листва и сухие сучки хрустели у него под ногами. Шмыгая носом и глубоко дыша ртом, Анил продвигался вперед, периодически уворачиваясь от свисающих веток и лиан. Время от времени он посматривал на деревья, не скрывается ли в листьях удав, готовый наброситься на шею и скрутить, ломая позвонки. Но путь оказался чист.

Однако перед самым выходом на полянку Анил так резко остановился, что едва не зацепился за торчащий из-под земли корень, чудом не растянувшись на влажной земле. Глаза лесоруба округлились и готовы были вылезти из орбит. В них засквозил страх, постепенно охватывающий все нутро. Руки задрожали, словно тонкий ствол деревца на штормовом ветру. Анил едва не выронил топор из ослабевших ладоней. Ноги подкосились, будто мышцы и кости в них моментально заменили на пух. Дыхание, и без того учащенное от долгой прогулки, усилилось, а предательски холодная испарина выступила по всему телу.

В нескольких шагах впереди распростерлись три тела. Одно из них оказалось буквально изрублено на куски, как свинья на бойне. Море засохшей крови обрамляло ужасающую картину. Не совсем соображая, что делает, Анил на ватных ногах приблизился к телам. Одного из погибших он узнал сразу. Абхай. Здоровый деревенский детина. На его лице застыла маска неописуемого ужаса. На губах виднелись кусочки зеленоватой массы, будто того вырвало незадолго перед смертью. Из тела в районе правой ключицы торчал окровавленный топор. Двух других опознать Анилу не удалось. Тела лесорубов оказались настолько изуродованы, что бессмысленно было предполагать, кто есть кто.

Силы окончательно покинули Анила. Он рухнул на колени прямо в лужу запекшейся крови. Рассудок, и без того испытывающий серьезную нагрузку внутренними метаниями, дал трещину. Чувствуя, что вот-вот потеряет контроль над собой, Анил собрался было подняться, но тут услышал над головой тихий, но весьма отчетливый шепот.

— Уд-а-а-а-а-рь.

Лесоруб вздрогнул и поднял взгляд вверх.

Ветер шумел в кронах деревьев, заставляя колыхаться многочисленную листву и отбрасывать на землю причудливые тени. Ветви извивались под напором воздуха, создавая рокот, словно морской прибой. Естественная картина леса… но такая жуткая и пугающая в этот момент. Кроме этого шума, подобного огромным волнам, до Анила не доносилось ни единого звука. И тем более страшным получался этот образ. Застывшие, изуродованные тела в луже собственной крови… и ветер, завывающий в кромках деревьев. Лесоруб опустил взгляд обратно… на лежавшие рядом трупы… и в этот момент вновь услышал шепот. Только на этот раз Анил уже не мог поручиться за то, что не слышит его в своей голове.

— Уд-а-а-а-а-рь.

Руки инстинктивно сжали рукоятку топора так, что костяшки побелели. Сердце затрепыхалось в груди. Анил ощущал неописуемый страх, хотя казалось, дальше уже некуда, самое жуткое в своей жизни он увидел. Но что-то подпитывало его ужас. А источник он разглядеть не мог. В голове стала крутиться навязчивая идея. Идея о том, что он должен опустить. Опустить лезвие своего топора с серебряным лотосом в бездыханное тело Абхая.

— Уд-а-а-а-а-рь, — прошелестел ветер в кромках деревьев над ним.

«Что я делаю? Богиня-мать, что я делаю?!!!».

Остатки здравого рассудка отчаянно сопротивлялись, но, в конце концов, потерпели поражение. Топор с силой вошел в бездыханное тело, издавая отвратительный чавкающий звук. Небольшой фонтанчик крови, той, что еще сохранилась в теле, брызнул из проломленной грудной клетки, окропляя лицо лесоруба. Анил, трясущимися руками, выдернул лезвие из рубленой раны. Перед глазами все плыло, а из горла норовил вырваться безумный крик.

Вновь зашелестели листья у него над головой:

— Х-а-а-а-а.

В этот момент разум, давший трещину, раскололся на множество осколков, словно упавший терракотовый сосуд. Взвыв, подобно стае голодных шакалов, Анил вскочил на ноги и, крепко сжимая в руке окровавленный топор, помчался сквозь джунгли, не разбирая дороги.

Ветки хлестали его по лицу. Ноги постоянно спотыкались о корни и сухие сучки.

А ветер шумел над его головой в верхушках деревьев. И в этом шуме он слышал смех. Тихий злорадный смех.

***

Даже сквозь сон обостренные чувства охотника подсказали ему, что в комнате кто-то есть. Еще до того, как Шанкар открыл глаза, его рука непроизвольно легла на пояс… и только потом он вспомнил, что оставил кинжал у входа в дом… в помещении привратника.

«Весьма неосмотрительно с моей стороны».

Шанкар открыл глаза.

Неподалеку от изголовья, на краешке кровати сидела Абхе, скрестив стройные ноги и покачивая ступней. На ней была все та же облегающая пурпурная юбка, составляющая единственный элемент ее гардероба. Внимательные черные глаза с интересом рассматривали лежащего охотника.

— Что тебе нужно? — спросонья вопрос прозвучал несколько грубо.

— Почему? — в ее хриплом голосе не слышалось и капли обиды.

— О чем ты? — уточнил охотник, хотя догадывался, касаемо чего она завела разговор.

«И давно она тут сидит?».

— Еще ни один мужчина не закрывал дверь перед моим носом, — она продолжала вальяжно покачивать ступней.

— Все бывает в первый раз, — усмехнулся он, заводя руки под голову.

— Я тебе не нравлюсь?

Шанкар не хотел отвечать, ибо прекрасно знал ответ. Но легче от этого не становилось. Скорее наоборот.

Абхе притягивала к себе, источая неописуемую животную страсть. Нилам же была совершенной противоположностью. Девушка из публичного дома Мохенджо-Даро приносила внутренне умиротворение. Но Нилам была далеко, за тысячи локтей отсюда, а Абхе находилась на расстоянии вытянутой руки, чем только усиливала искушение.

— Нравишься, — выдавил он из себя.

— Так в чем же дело? — она казалась заинтригованной.

— Есть другая.

Абхе фыркнула:

— Так она не узнает. Твоя жена?

— Нет, мы не женаты.

— Тем более! — она тряхнула волосами и облокотилась на правую руку.

Шанкар чувствовал, что вот-вот не сможет противиться естественным желаниям, и Абхе прекрасно читала смену настроения по его лицу. На пухлых губах дочери старосты заиграла кокетливая улыбка. Вновь всплывший перед внутренним взором образ Нилам уже не так категорично загораживал собой вид на очаровательную в своей животной красоте Абхе.

«Спасение» пришло с совершенно неожиданной стороны.

На весь дом раздался громогласный рев Нараяна:

— Абхе! Тащи сюда свою тощую задницу!

Девица сострила гримасу сожаления на красивом личике:

— Как не вовремя, — она поднялась, — никуда не уходи, я скоро вернусь.

В глазах Шанкара появилось озорное выражение. Как только дверь за ней затворилась, он вскочил с кровати и подошел к окну, выглянув наружу.

Сельчане продолжали работать в поле. Тени существенно удлинились, предвещая скорое наступление вечера. Оценив расстояние до земли, охотник ловко перемахнул через подоконник и повис на вытянутых руках.

«Если приземлиться на полусогнутых, то все будет в порядке».

Разжав пальцы и выпустив опору, Шанкар с глухим звуком приземлился на землю, тут же совершив кувырок вперед. Ступни слегка засаднило, но охотник не испытал даже легкого ушиба. Резво вскочив на ноги и отряхнув грязь с ладоней, он дернул за ручку входной двери. Та не поддалась, и Шанкару пришлось постучать. Вновь, как и с утра, по ту сторону послышались шаркающие шаги, а затем скрип отодвигаемого засова. Сказать, что старик-привратник был удивлен, увидев на пороге почетного гостя, который должен был в это время потчевать на втором этаже, значит, ничего не казать. Нижняя челюсть отвисла, обнажая беззубый рот, а правая бровь взметнулась ко лбу с немыслимой скоростью.