Колдовской сезон

Хелена

Мы с дедушкой устроили немую дуэль взглядов. Я знала, что он хотел что-то сказать, а он знал, что я не хотела ничего говорить. Он прошмыгнул в кухню, где между нами стояли стулья, кастрюли и открытые бутылки с жидкостью оранжевого цвета. На этикетке значилось IRN-BRU[1]. Я оглядела комнату, в которой можно было обнаружить чистое место, и почувствовала себя потерянной.

В детстве я думала, что знаю свою мать. Сегодня, спустя девять лет после ее смерти, я осознала, что понятия не имела, кем она была на самом деле. Тихий Ручей был домом моей мамы. Этот озлобленный старик – ее отцом, о котором она рассказывала мне истории. Ни одна из них не была похожа на Натаниэля, с которым я познакомилась сегодня. Истории, полные приключений и смеющихся сердец. Я была еще маленькой, но тоска в глазах моей мамы навсегда запала мне в сердце. Печаль ее души становилась очевидной каждый раз, когда мама заставляла себя прогнать эти воспоминания.

Почему, мама? Что случилось в Тихом Ручье?

Половицы скрипнули, когда Натаниэль вышел из кухни с двумя глиняными чашками в руках. Одной из них он указал в заднюю часть комнаты. Жидкость выплеснулась на деревянный пол.

– Садись, – проворчал он. – Чай.

Я убрала с ситцевого кресла газету, пустую банку из-под жевательного табака, липкую ложку и села. Зелено-красная клетчатая ткань создавала уютную атмосферу у выложенного кирпичом камина. Если бы не мусор и эти странные пятна, в которых запутались пыль, волосы и что-то еще, что невозможно было определить, я бы чувствовала себя комфортно.

Натаниэль сел рядом со мной. Бархатный диван оливково-зеленого цвета уже пережил свои лучшие дни. Он был глубоко продавлен. Дедушка отодвинул в сторону две сложенные тарелки и фетровую шляпу. Мой внутренний маньяк порядка взбунтовался, когда Натаниэль поставил чайные кружки без подставок на прямоугольный диванный столик. Изысканно обработанное красное дерево набухло. На самом деле это не имело значения. Поверхность все равно была липкой.

Натаниэль смотрел на меня так, будто чего-то ждал. Наконец он решил пододвинуть чашку ближе ко мне. Ему это не удалось из-за липкого слоя на столике, поэтому он поднял ее и просто поставил ближе к краю.

– Пей. Это полезно.

Я недоверчиво посмотрела на бурду в своей чашке. Когда горький аромат ударил мне в нос, поморщилась.

– Что это такое?

– Травы.

Да ладно, Шерлок.

– Какие же?

Он сделал большой глоток.

– Страстоцвет. Крапива. Имбирь. – Он ненадолго задумался, прежде чем добавить: – Ромашка.

Я взяла чашку в руки и сделала глоток. Мое лицо тут же скривилось.

– Слишком горячий?

Я содрогнулась.

– Гадость.

– Гадость? – Он казался сбитым с толку. – Какой же чай ты тогда пьешь?

– Что-то сладкое. Черничный маффин или яблочное печенье с карамелью.

– Это же пирожные, – отметил он.

– Такие вкусы есть и у чая.

– Я так не думаю.

– Это правда.

– Какой абсурд.

– Почему?

– Потому что можно просто съесть пирог.

– Но я не хочу его есть. Мне достаточно просто ощутить вкус.

Мой дедушка моргнул, прежде чем повторить:

– Это абсурд.

Я вздохнула и осторожно откинулась в кресле, изо всех сил стараясь не обращать внимания на жирное пятно на спинке. Я сделала еще один глоток, прежде чем мы с Натаниэлем одновременно подали голос.

– Почему мне нельзя прогуляться по городу в одиночестве после захода солнца?

– Что случилось на Кривом проспекте?

Мы посмотрели друг на друга. Я улыбнулась. Он – нет. Моя улыбка тоже погасла, когда я опустила взгляд на свою чашку и провела ногтем большого пальца по грубой глине. Белокурые пряди волос щекотали тыльную сторону моей руки.

– Один моряк распускал руки, – сказала я.

Натаниэль сделал странное движение рукой. Его локоть ударился о матерчатый абажур лампы рядом с ним, отчего фарфоровая ножка, украшенная цветами, угрожающе покачнулась. Он поставил чашку обратно на стол. Я была уверена, что, если бы липкая субстанция не смягчила удар, она бы разбилась. Более проворно, чем я могла о нем подумать, Натаниэль поднялся. Быстрыми шагами мой дед пересек комнату и сорвал с крючка свою кожаную куртку.

– Опиши его.

– Моряка?

– Разумеется, моряка! Кого еще?

Я тут же подумала о Тираэле. О его черных волосах и медового цвета глазах, которые бросали вызов темноте.

– Хелена.

– Извини. – Я крепче сжала свою чашку. – Не беспокойся об этом. Все в порядке. Кто-то… кто-то уже позаботился об этом моряке.

– Позаботился? – Натаниэль сделал паузу, одна его рука уже была в кожаной куртке, другая все еще в районе воротника. – Кто?

Что-то во мне не хотело раскрывать ему правду.

– Я не знаю. Какой-то мужчина.

– Как он выглядел?

Я пожала плечами, прекрасно зная, как он выглядит.

– Темная одежда, он был высокий и странный.

Натаниэль издал крякающий звук. И хотя я думала, что мое скудное описание окончательно расшатает нервы деду, он казался удовлетворенным. По крайней мере, Натаниэль успокоился настолько, что снял куртку, повесил ее на крючок и снова сел рядом со мной на диван.

Он критически оглядел меня с головы до ног.

– Ты в порядке?

– Полагаю, что да. – Чем дольше я думала об инциденте, тем больше мне становилось не по себе. Я пошевелила пальцами ног. Надавила большим на остальные. Этот жест успокоил меня. – Я просто не хочу больше об этом думать.

Он кивнул.

– Пей чай. Он поможет.

Я неохотно сделала еще один глоток, затем подтянула ноги и села, скрестив их. Задумчиво провела пальцем по краю своей чашки.

– Почему мне нельзя гулять по городу одной после захода солнца?

Костяшки его пальцев побелели. На почти прозрачной коже тыльной стороны ладони появились толстые жилки.

– Из-за таких инцидентов, как сегодня, Хелена. Тихий Ручей бывает опасен.

– Из-за моряков?

Натаниэль колебался.

– В том числе.

– Почему еще?

Он выдохнул громко и поднялся.

– Больше ничего.

– Ты же не ожидаешь, что я поверю в это, не так ли?

Затрещало полено. Языки пламени взметнулись выше, отбрасывая приятное тепло на мою кожу. Натаниэль отнес свою чашку на кухню и втиснул ее между вазочкой с фруктами и краем раковины. Тарелка упала на пол и разбилась.

– Тебе следует отдохнуть, – сказал мой дед. – Сегодня был долгий день.

– Наверное, ты прав. – Я заставила себя сделать еще один большой глоток чая, надеясь, что он отвлечет мои мысли, и оставила пустую чашку на журнальном столике. – А ты не дашь мне пароль от Wi-Fi?

Натаниэль уставился на меня.

– Для интернета. Мне нужно скачать документы для семинара в колледже.

Он продолжал непонимающе смотреть на меня.

Я вздохнула.

– Хорошо. Я просто воспользуюсь точкой доступа своего мобильного телефона.

Он кивнул, но я полагала, что Натаниэль Иверсен не имел ни малейшего представления, о чем я говорила. С робкой улыбкой на губах я поднялась с места.

– Спокойной ночи.

Мой дед не улыбнулся в ответ. Вместо этого Натаниэль дергал за выбившуюся ниточку своего свитера и бормотал непонятные слова. Когда он порвал нить, ряд петель распался, оставив в хлопке еще одно отверстие. С давящим чувством в груди я отвернулась и исчезла в своей комнате.

Я до сих пор не распаковала чемодан. Он просто лежал там, представляя собой настоящий хаос одежды, воспоминаний и нездорового количества батончиков «Киндер Буэно». Белое кружево выглядывало из-под пары белых кроссовок и моей пижамы с Сейлор Мун (которая до сих пор была как раз, потому что я перестала расти после своего тринадцатого дня рождения). Наш семейный фотоальбом. Со щемящим сердцем я достала его из чемодана. «Киндер Буэно» упал мне на ногу и соскользнул на плед. Я перелистнула первую страницу. Это было все равно что ударить себя по лицу.

С пожелтевших страниц моя мама посылала свою самую широкую улыбку. Клейкая пленка удерживала фотографию на месте. Ее волосы ниспадали на плечи, словно пряди ангела, а глаза были цвета моря, только красивее. Такие нежные. За ухом у мамы был маленький подсолнух. Она смеялась так, как будто все было хорошо. Она засмеялась, как будто собиралась сказать, что мне не следовало дуться, потому что жизнь прекрасна.

В тот момент, когда мой подбородок начал дрожать, мобильный завибрировал. Я сделала глубокий вдох, избавилась от комка в горле и вытащила iPhone из кармана пиджака. Электронное письмо из колледжа. Вернее, от профессора Робертсона. Уже первые строки вызвали разрастание язвы в моем желудке, каждая последующая кормила эту тварь, и к концу во мне жило чудовище, которое собиралось меня съесть. Я повторила наихудшую фразу. Я прочитала ее и в третий раз. Снова и снова, потому что не могла в это поверить.

…Не в силах далее терпеть сегодняшнее поведение, я обязываю вас выполнять совместную домашнюю работу. Пожалуйста, пересмотрите свои мнения и обобщите, используя новые подходы, какие черты характеризовали Марию Стюарт и какое влияние общество оказало на ее публичный имидж.

Мой взгляд переместился на другого получателя письма, хотя я уже его знала. Конечно, я оказалась права. Я совершенно уверена, что не хочу пересекаться с Тираэлем Бернеттом.