Серенький волчок

Елена шла вглубь холла, скользила мягкими тапками по паркету. Я не заметил, когда она успела переобуться. Судя по характерному светло-желтому цвету, паркет был из клена, и циклевку сделали превосходную. Возле входной двери притулился узкий высокий столик, на нем стояла широкая прозрачная ваза, и в ней что-то лежало. По всей видимости, ключи. Удача снова помогала мне.

– Заходите, не стесняйтесь, мужа нет дома. – Елена толкнула дверь, и я оказался в кабинете писателя. То, что это логово Куприна, мне стало понятно сразу: в шкафах – книги, стопки бумаг – на диване, стульях. На столе, возле монитора, громоздилась внушительная пачка отпечатанных листов. Наверное, дело у писателя спорилось.

Фразу «Мужа нет дома» можно было расценить двусмысленно. Однако флирт не вязался в моем представлении с Куприной. Конечно же, она просто хотела, чтобы я чувствовал себя свободно.

– Вот, Володя, смотрите, – она подошла к креслу возле стола и покачала его. – Любимое, но старое. Того и гляди развалится. Нельзя ли к середине июля сделать точно такое же, ну или получше?

Я оглядел кресло. Простенькое, но удобное, из ореха. До лета дотянет.

Ответил:

– Конечно, можно. Как надумаете – скажите. Сделаю. Могу королевский трон сотворить, из любого дерева.

Куприна рассмеялась.

– Пожалуй, это вредно для писательского эго. А хорошее кресло – в самый раз.

Я догадался, к чему планируется подарок.

У супруга день рождения?

Елена кивнула.

– Да, хочется что-то полезное подарить. А удобное кресло для писателя – это как нож для повара: предмет первой необходимости.

Я слушал ее, а сам ломал голову: под каким предлогом оказаться у дверей, возле столика с ключами?

– А вы не хотите немного оживить пространство перед входом? – я махнул рукой в сторону холла.

– Гм…не знаю даже, а что там не так? – озабоченно спросила Куприна.

Мы прошли к дверям.

Я нащупал в боковом кармане куртки коробочку с пластилином и таблетку аспирина.

– Сюда можно поставить еще один столик. У вас, если не ошибаюсь, колоннада на террасе, по обе стороны от входа? Прекрасно. Ее симметрию продолжат в холле столики друг против друга, создав таким образом гармоничную связку между интерьером и экстерьером. Как вам такое?

Куприна с удивлением смотрела на меня.

– Да вы прекрасный дизайнер, Володя. С вашими способностями в Москву надо. Конечно, вы правы! Как я сама не подумала. То-то я чувствую какую-то дисгармонию в холле. Я уверена: Антону понравится идея. Что с вами? – она увидела, как я скорчил гримасу и приложил ладонь к виску.

– Давление скакнуло. Не беспокойтесь, со мной это иногда бывает, – я достал из кармана аспирин. – Всегда ношу с собой лекарство. Вы не принесете водички?

– Сядьте, сядьте скорее, – скомандовала Куприна. Подвела меня к стулу. – Сейчас принесу запить.

Как только Елена выбежала из холла, я быстро подошел к столику, вытащил пластилин, выудил из вазы ключи и сделал оттиски. Едва положил связку назад и спрятал пластилин – вернулась Куприна со стаканом воды.

Я запил таблетку. Сказал:

– Спасибо, мне уже лучше.

Мы прошли в гараж.

Елена протянула руку.

– Спасибо вам, Володя, за полочки, за ценные советы! Значит, летом кресло и столик?

– Конечно, надумаете еще что-то – милости просим, обращайтесь, – заверил я.

Она открыла гараж и ворота, я сел в жигуленок и поехал домой.

Вечером подвел итоги.

У меня имелись оттиски ключей, и я знал расположение некоторых комнат в доме Куприных на первом этаже. Видеокамер у них не было. Сигнализации – тоже. Елена сама сказала мне об этом, когда вела по дому. Как и большинство женщин, она легко выбалтывала важные технические подробности, не придавая им значения. Следовало только дождаться подходящей ситуации: Куприн уедет, Елена останется с ребенком. Нагрянуть неожиданно и быстро, застать ее врасплох. И волчью голову напялить обязательно! Я чувствовал: после общения с Куприной у меня не хватит духу идти в открытую.

По пластилиновым слепкам я выточил ключи. Все семь штук. Правда, судя по форме, только три походили на нужные. Мне подумалось: а если Куприны пользуются дверной цепочкой? Как ни старался я припомнить, была ли цепочка на двери или же они закрывались только на замок, – не выходило. Я обругал себя за невнимательность. Решил прихватить узкие длинные бокорезы.

Волчьи ботинки уже не требовались. Я рассуждал здраво: покончив с Еленой и ее сыном, вряд ли мне удастся так же хорошо скрыть улики, как в первом случае. Возможно: у меня даже не останется времени лично рассказать все писаке, если за мной придут раньше. Так что мистификация с волчьими следами выходила лишней. А вот укусы монстра – другое дело: они превращали простое убийство в акт возмездия; Кесарю – кесарево, а Куприну – ад до конца дней его.

Я проверил пистолет: если что-то пойдет не так – пущу в ход оружие.

Декабрь выдался почти бесснежным, но ледяным. Куприн за месяц уезжал из дома всего несколько раз. Или больше. Но я не мог следить за домом постоянно: к Новому году поступило несколько заказов, и я практически не выходил из мастерской.

Я ловил себя на мысли, что пытаюсь ответить на вопрос: пошел бы я на убийство Куприных сейчас, если бы их старший сын все еще был жив? Может быть… да… не исключено, возникли бы другие решения. Только я не представлял, чем, кроме смерти родных, писака может искупить вину перед Катюшей. Лишь собственными страданиями и муками.

Я гнал сомнения. Все было решено тем вечером, когда, после смерти Катеньки, я посмотрел на дом Куприных. У каждого человека есть право на справедливость, что бы там ни говорили адепты овечьего смирения. И я получил это право в ту минуту, когда моя сестра перестала дышать.

После Нового года в работе наступило затишье: до весны крупных заказов почти не бывало. Целыми днями я сидел с биноклем у окна и просчитывал варианты событий: в идеале я должен зайти в дом тайком, не дать Елене схватить телефон, все быстро закончить и уйти незамеченным. Куприну полагалось некоторое время для осознания случившегося, и только потом я нанес бы последний убийственный удар, рассказав писателю истинную причину его кошмара.

Изредка их навещали друзья. Куприна ездила в местный магазин. Еще я видел, как она играет во дворе с сыном. Однажды они пытались скатать снеговика, но снега не хватило, и шары получились маленькими и кривыми.

Я молил природу о сильной метели. В ненастье подойти к писательскому дворцу незамеченным было бы проще, да и следы сразу бы замело. Но, как назло, зима скупилась на снег.

Я рассуждал: не может быть, чтобы до весны не случилось нужной погоды. Но только вот если и завьюжит – какие дела смогут вытащить Куприна в такое время из дома? А если выдернуть его в Москву ложным телефонным звонком?

Правда, мне везло до сих пор. Я надеялся: удача поможет и в последний раз.

И она помогла.

К началу февраля морозы немного отпустили, повалил пушистый снег. Как по заказу – подумал я как-то утром, глядя в окно на белый поселок. Я осознал, что последний раз в жизни видел непокрытую снегом землю. Теперь все могло произойти в любой день.

Я тщательно проверил волчью голову и пистолет, положил рядом с ними на верстак ключи, бокорезы и фонарик. Со стороны этот арсенал выглядел вполне по-воровски, если бы не мохнатая башка. Я надел ее и подошел к зеркалу. Серенький волчок из любимого стишка Елены придет к ним в гости.

Я вспомнил про интервью с Куприной в журнале. Мне показалось, будто в моем плане есть какие-то пустоты и не хватает психологизма. Было бы нелишним перед финалом подергать писательскую семейку за нервы. Рискованно, конечно, однако оно того стоило.

В интернете я нашел колыбельную песенку о сером волчке, записал ее на диктофон. Отправился в Москву. Купил в переходе простенький мобильник и незарегистрированный номер. Припарковался у ближайшего переулка и уже принялся звонить Куприным, но дешевый телефончик пискнул и сдох. Звонок откладывался. Я поехал домой.

Снега навалило много, но я благополучно добрался до поселка. А вот перед самым домом застрял. Машина прочно засела в сугробе: ни туда, ни сюда. Подергавшись минут пять, я заглушил двигатель. Опустил голову на руль и закрыл глаза. Вся моя жизнь состояла из одной непрекращающейся попытки вырваться из темных глубин на свет, и чем больше я старался и трепыхался, тем сильнее увязал в трясине. Совсем как мой жигуленок. И не было вблизи никого, чтобы помочь. Но разве я ждал помощи? Да и что можно было исправить? Катеньку и маму никто бы не вернул…

Я поднял голову. Над ветровым стеклом, где водители обычно крепят иконки, у меня висела фотография Катюшки. Я прикоснулся к снимку. Сказал:

– Не случилось нам, сестренка, жить, да по-нашему. Но и по-другому тоже не будет. Никак не будет. Потому что нет на свете такой силы, которая заставит меня остановиться. Пусть все катится к черту, а я закончу начатое. Скоро одной частичкой справедливости в мире станет больше.

На дороге кто-то появился. Мощный свет фар на секунду залил салон жигуленка – и потух. Я надел очки и приоткрыл окно, чтобы лучше рассмотреть машину. То был внедорожник Куприна.

«Все части этого кошмара складываются как узорный рисунок на дереве» – подумалось мне.

Машина проехала дальше, но вдруг остановилась. Открылась дверь, и я увидел писателя. Мне ничего не оставалось, как тоже выйти. Появилась возможность вблизи разглядеть убийцу моей сестры. Я держал себя в руках. Малейшее подозрение могло все испортить.

Мы поздоровались. Куприн горел желанием помочь. Правда, от него так и разило самодовольством и барской снисходительностью. И я подыграл ему.

– Спасибо, что не проехали мимо!

Куприн широко развел руками: видимо, сие означало великую милость к смертным, попавшим в беду.

– Конечно!

Он предложил дернуть буксиром. Но было достаточным раскачать жигуленок. Вряд ли у него хватило бы на это сил. Я предложил ему сесть за руль, а сам зашел сзади.

Я гадал: рассказала ли Елена ему обо мне? Может, поэтому он и остановился?

Внезапно я понял, какую страшную ошибку допустил, позволив Куприну залезть в мою машину. Если бы он узнал на фотографии Катю – мой план сразу бы рухнул. Писателю не пришлось бы долго думать, чтобы сопоставить некоторые совпадения и факты. Он начал бы задавать мне вопросы и мог поделиться догадками с теми, кто расследовал смерть его сына.

Сквозь изморозь на заднем стекле жигуленка я пытался рассмотреть, что делает Куприн.

– Давай, – крикнул я, чтобы отвлечь его внимание.

Он газанул, потом еще. Я раскачивал машину и, как заклинание, повторял про себя: только не смотри, только не смотри!

Куприн газанул сильнее, я поднажал – и машина выкатилась из снега. Я подскочил к дверце. Писатель вылез. Я протянул ему руку, пытался рассмотреть выражение лица. Чувствовалось: он не заметил фотографию.

Мы поговорили пару минут. Видимо, Куприну надоела игра в доброго барина, он сухо попрощался и уехал.

Дома первым делом я поставил купленный телефон на зарядку. Сим-карту, предосторожности ради, я вытащил еще в Москве.

Прогноз обещал к началу марта сильнейший снегопад и невиданную вьюгу. Я рискнул подождать. Такое ненастье было мне на руку: идеальная ситуация проникнуть в дом Куприных незамеченным.