Серенький волчок

Я смотрел на Катеньку и не слышал, как Куприн читает рассказ. Потом он отложил листок. Катя замерла, словно перед приговором. Я – тоже. Писатель похвалил ее. У меня гора свалилась с плеч. А Катя чуть не упала от счастья – такой восторг был на ее лице!

– Поздравляю тебя, сестренка! Ты самая лучшая, – сказал я.

Передача закончилась.

В голову лезли разные мысли. Я представлял состояние Катюшки после разговора с писателем. Потом подумал: а если Куприн ошибся или просто хотел показаться любезным? Вдруг в дальнейшем Катеньке все-таки посоветуют бросить литературу? Как-никак дислексия… Стал гнать эти страхи. Упорства и терпения сестре хватало. Я ведь тоже когда-то поначалу полагал: никогда не достигну уровня Муштакова! А в последнюю нашу встречу мастер признался, что ему больше нечему меня учить…

Подставка для планшета была готова. Я обернул ее цветной бумагой и перевязал ленточкой, сверху прикрепил большой бант. Катюшка не переваривала все эти розовые куси-пуси, поэтому бант я сделал темно-желтый. Отнес подарок к себе в комнату, убрал в тумбочку. Пошел в кухню…

Я заканчивал обедать. Зазвонил мобильник. Номер был незнакомый. Я подумал, что это кто-то из новых клиентов. Но услышал голос сестры. Она плакала.

– Вова! Вовочка!

Меня как жаром обдало.

– Катя, что случилось, где ты?

Катя говорила быстро, сквозь слезы.

– Вовочка, все кончено! Куприн убил меня! Он… он…

Я ничего не мог понять.

– Катя, ты в порядке? Скажи!

Сестренка снова зарыдала.

– Куприн оказался такой сволочью… я была дурой… никакой писательницей я никогда не стану… я уродка, понимаешь?

Катенька кое-как рассказала, что Куприн на передаче расхвалил ее рассказы. Но это я и так знал. А вот потом, после эфира, она, оказывается, пошла за ним на автостоянку. Там случайно услышала, как писатель разговаривает со знакомой. Он откровенно сказал той женщине, что просто пожалел Катю, что ее рассказы натуральное дерьмо и сразу видно, что автор не дружит с головой, и все в таком духе.

Связь оборвалась. Я тут же перезвонил. Ответила незнакомая девушка.

– Где моя сестра?! – закричал я.

Девушка возмутилась.

– Что вы на меня голос повышаете! Я дала позвонить ей, она уже ушла. Выручишь человека, а тебе еще и претензии предъявляют.

Я постарался взять себя в руки. Сказал:

– Пожалуйста! Моя сестра попала в беду. Ее зовут Катя. Она не могла далеко уйти, помогите, пожалуйста!

Она согласилась.

– Ладно. Я видела, куда она пошла. Попробую догнать, повисите на связи…

На минуту она замолчала. И эта минута была адской.

Потом сказала:

– Вижу. Идет очень быстро. Вот, побежала…

Я слышал, как девушка закричала сестренке:

– Катя, стойте! Ой, да куда же ты! Стой!.. Ох, мамочка… Нет!..

Меня как парализовало. В трубке послышались крики и сигналы машин.

Девушка заговорила:

– Вы меня слышите?

Я кивнул. Не соображал, что она меня не видит…

– Вашу сестру сбила машина…

Дальнейший разговор я помню плохо. Я заорал, чтобы она не смела уходить, что я сейчас приеду. Бросился к машине, помчался в Москву. Вдруг сообразил, что не знаю, куда ехать. Перезвонил. Девушка ждала меня. Объяснила, где авария. Это случилось на Земляном Валу, недалеко от Курского вокзала. Я понятия не имел, как туда попала Катя с Новоостаповской улицы. Но в таком состоянии она могла поехать куда угодно…

Потом девушка перезвонила. Сказала: Катю увезла «Скорая». Назвала адрес больницы. Я не знал, где это, и проклял себя, что никогда не хватало времени поставить в машину навигатор. К счастью, девушка, ее звали Оксаной, была коренной москвичкой. Она стала моим проводником, пока я колесил по Москве.

Я добрался до больницы. Забежал внутрь и бросился к приемной.

– Катя Колесова…шестнадцать лет…моя сестра… авария возле Курского вокзала! Что с ней?

Женщина не успела ответить. Подошел пожилой врач. Он положил мне руку на плечо. Посмотрел в глаза.

– Черепно-мозговая травма. Крепись, сынок. Твоя сестра скончалась, не приходя в сознание.

Мне очень тяжело вспоминать, что было дальше. Я не помню, кто отвел меня в морг, как я вышел оттуда… Запомнил только белое лицо Катеньки и рану на голове…

Я просидел в машине возле больницы до вечера. Звонил телефон, кто-то стучал в стекло, но мне было все равно. Тупое безразличие не покидало меня. Потом я поехал домой.

Какая-то часть сознания отделилась от меня и равнодушно наблюдала со стороны. Человек, сидящий за рулем, был одновременно и мной, и кем-то другим. Не знаю, достаточно ли ясно я объясняю это сейчас, но ощущения возникли именно такие.

Тот, кто внезапно теряет близких, задает себе вопрос: как могло такое случиться? Только что был человек – и его уже нет. Сразу после утраты мозг не в состоянии осознать этого. Неожиданная смерть – это всегда подлый обман.

Я не могу и не хочу вспоминать подробности тех дней. Я ездил в морг, в похоронное бюро, разговаривал с полицией, кому-то звонил и что-то говорил.

В похоронном бюро мне сказали, что одежду лучше привезти светлую. Юбочку, кофточку. Но Катенька терпеть не могла такие наряды. Я выбрал черные брюки и кружевной черный джемпер. Сестра очень любила их.

На похороны приходили одноклассники с учителями, соседи. Кладбище находилось недалеко от поселка. День был тихим и сумрачным. Накрапывал дождь. Катюшина погода. Такая же грустная, как и все ее истории. Я положил сестренке на грудь листочки с рассказами.

После похорон прошло несколько дней. Я сидел в комнате Катеньки. Перебирал вещи. Взял в руки ее телефон… И вдруг меня пронзило отчетливое понимание: сестры больше нет. Я упал на кровать и завыл. Сначала мама, потом учитель, теперь Катюшенька. Я один…

Я пролежал до позднего вечера. Поднялся, открыл окно. Воздух был душным, я задыхался. Оперся руками на подоконник, пока приходил в себя. Глянул в сумрак. Тот огромный дом… На его террасе горел фонарь. Света хватало, чтобы разглядеть внедорожник возле клумбы с цветами. Рядом кто-то стоял.

Я схватил бинокль. Сразу узнал их: Куприн с женой. Катюша показывала мне в интернете их фотографии. К тому же писаку я видел на той проклятой передаче.

Они зашли в свои хоромы. Через несколько минут снова показались на террасе. Куприн держал за руку маленького мальчика. Второй ребенок, почти младенец, был у жены. Они сели в машину, сторож открыл ворота. Внедорожник медленно вывернул на дорогу, попал на кочку, свет его мощных фар скользнул по окну, я отпрянул за штору.

Решение пришло мгновенно. Как и с моим папаней. Их машина еще не доехала до нашего дома, а я уже понял, как заставить Куприна заплатить за содеянное.

Меня могли бы спросить: а водитель, который сбил Катю? Нет. Им занялся суд. Свидетели, и Оксана тоже, видели: Катенька бросилась на дорогу в неположенном месте. Для меня этот водитель являлся лишь следствием преступления Куприна, но не причиной гибели сестры. Никому же не придет в голову судить выпущенную преступником пулю? Виноват Куприн. Если бы он честно выложил Кате, что думает о рассказах, об их качестве, она бы справилась. Он сильно ранил бы ее – да, но не смертельно. А то, что он сделал… Своим поступком писателишка убил мою сестренку. Я уверен: Катюша не намеренно кинулась через дорогу. Она была в шоке и не видела ничего вокруг.

Я стал думать.

Подкараулить Куприна в тихом закоулке и прибить – это никуда не годилось. Такой поступок ничем не отличался бы от слепой мести какого-нибудь абрека. После смерти ему было бы все равно. Я же намеревался уничтожить гада изнутри, вырвать с корнем из души все то, что составляло его сущность. Я хотел погрузить проклятого автора в его же выдуманные кошмары, создать ему персональный ад, отняв самое дорогое – семью. Меня не ужасало, что придется убить трех невинных людей, двое из которых – дети. Моральная сторона вопроса решилась просто: когда все закончится – я уйду вслед за Катенькой.

В последующие дни я листал книжки Куприна. У Катюши их было штук десять. Не знаю, почему многие восторгались этой писаниной: больше походило на глупое подражание Лавкрафту. Я хотел выбросить их. А потом передумал: к страницам прикасались пальцы Катеньки…

Требовалось дождаться переезда Куприна с семьей. Мой план сработал бы только здесь, в поселке.

Я заставил себя вернуться к работе.

К осени я понял: Куприны в этот год не переселятся. Слишком много недоделок осталось снаружи дома, наверное, и внутри. В интернете ходили слухи о строительстве. Возле поместья появлялись фотографы.

Однажды днем я выходил из местного магазинчика и столкнулся с журналисткой. Она совала под нос моей соседке диктофон: мол, что вы думаете о переезде в ваш поселок такого знаменитого писателя, и прочее. Я отвернулся, проскользнул мимо. Не хотел, чтобы журналисты меня запомнили. Так, на всякий случай.

Наступила весна. Была середина марта. Я возвращался из Москвы от клиента. Заказ получил очень сложный и большой: гарнитур в стиле барокко. И требовалось заранее промерить все на месте, определить габариты мебели.

При выезде из Москвы я остановился заправиться, зашел в магазинчик за минералкой. На полке, возле продавца, стояли журналы. На обложке одного была фотография Елены Куприной. Я купил этот журнал и для отвода глаз еще парочку каких-то.

Дома я первым делом пролистал его. Обычное чтиво для домохозяек. Внутри нашел еще одну фотографию Куприной и длинное интервью. Начал читать. Дошел до середины – и меня затрясло. Я увидел знак. Судьба подсказала мне лучшее решение.

В интервью были вопросы о детях. Елена хвалилась журналистке, что знает колыбельную о сером волчке от начала до конца, что часто поет ее сыновьям, особенно любит ее старшенький – Алеша.

Я отшвырнул журнал. Посидел немного, обдумал все и пошел наверх. Мне нужен был чердак.

Дверь не хотела подаваться: от времени ее заклинило. Мы с Катей не поднимались на чердак много лет. Я принес стамеску и молоток. Открыл. Лампочка была исправной. Под толстым слоем пыли валялся разный хлам. Что-то собрал дядя, какие-то вещи притащили мы, после переезда.

Чучело волка стояло в дальнем углу. Я сдернул ткань и столкнулся взглядом со зверюгой. Его глаза потускнели от времени, но вид по-прежнему был чудовищный.

Я спросил:

– Ну что, дружище, поможешь мне восстановить справедливость?

Потом потащил его в мастерскую.

Я боялся, что дядя показывал чучело кому-нибудь из поселковых. Если бы кто-то знал о нем – меня вычислили бы потом очень быстро. Но я вспомнил про тайник. В волке хранились деньги, а значит, дядя молчал о монстре.

Самым простым оказалось отделить башку от туловища. Я отрезал ее низко, захватил холку и грудь, оставил кусок шкуры побольше. А вот чтобы встроить в голову механизм, мне пришлось буквально разобрать ее на части. Я спилил кусок черепной коробки, аккуратно разделил верхнюю и нижнюю челюсти. Целая неделя ушла только на обдумывание крепления для металлических частей, разных шарниров. Челюсти должны были крепко сжиматься и быстро разжиматься для повторных укусов.

Не буду вдаваться в технические подробности. Скажу только: я сделал это с помощью мощных пластинчатых пружин и возвратно-спускового механизма. Почти два месяца я собирал голову заново. Хоть волк и был огромным, но башку пришлось увеличить, чтобы я мог надеть ее на себя. Вместо прежних пластмассовых глаз я вставил большие желтые стекляшки, помазал их прозрачной фосфоресцирующей краской. Вид у волка стал совсем потусторонний.