Алуим

глава 12

— Тут одну чушь пишут, — говорю Татьяне. — Вообще полная ахинея.

— На других сайтах то же самое. Уже с десяток их просмотрела.

— Зачем люди это придумывают?

— Не знаю. Зачем люди фотографируют еду или кидают себе на страницу рецепты, по которым никогда не будут готовить?

— Это другое, — улыбаюсь я. — Глянь комментарии. Такое чувство, будто все только тем и занимаются, что духов вызывают.

— Может, так и есть. Просто мы отсталые, — смеётся Татьяна. — А вообще ты предвзят. Если кому-то рассказать твои истории, их тоже назовут ахинеей и спишут на наркоманию.

— Ну да…

Мы с Татьяной сидим за её компьютером и просматриваем форумы по приворотам, заклинаниям и способам контакта с умершими людьми. Чего тут только нет: и манипуляции с клоком чужих волос, и пропускание мочи через обручальное кольцо, и многократное повторение вслух имени умершего в полночь перед зеркалом с горящей свечой в руке. Последний вариант, кстати, кажется самым адекватным, но и он мне не пригодится, ведь я не знаю имён ни одного из «гостей». Открываю следующую вкладку браузера…

После вечера с Аллой общаться с Татьяной стало намного легче. Странная арифметика, но всё именно так. Два месяца я сваливал свои плохие черты характера и прошлые поступки на паразита, включив детский гонор, обособляющий от чужих обид и претензий. Мнил себя хорошим, но обманутым, будто весь мир мне что-то должен. Но в прошлую пятницу я снова вспомнил, что я плохой человек. Каждый сделанный выбор — мой личный выбор. Мне надоело метаться между двумя женщинами. И когда на следующее утро я выбросил из головы все остатки сексуальных желаний, дружеское уважение по отношению к Татьяне вернулось само собой. Ну а что касаемо мыслей об отношениях… похоже, я просто никого не умею любить.

— Так что будем делать? — спрашивает Татьяна.

— Вариант всего один.

— Действительно хочешь курить этот порошок?

— Нет. Но придётся.

— Тебя никто не заставляет.

— Старуха не просто так мне его дала.

— Давай хотя бы дома, — предлагает Татьяна. — Зачем в сад-то идти?

— А ты сможешь нормально здесь спать, если у нас всё-таки получится?

— Убедил.

У Татьяны проснулась инициатива в наших мистических делах. Возможно, это признак того, что меня простили. Она перекопала половину интернета в поисках хоть какой-нибудь информации, а когда её мать ушла на работу, заварила сразу две разных старухиных травы и позвонила мне. Конечно, курить сальвию Татьяна не будет, но предлагать ей не присутствовать на эксперименте я уже не имею права.

— Как там отвары? Настоялись?

— Должны.

— Ну что, уже час ночи, — поднимаюсь с кресла. — Давай собираться.

Татьяна выключает компьютер и надевает чёрную олимпийку, в которой она вместе со мной пробиралась в заколоченный дом старухи. В сентябре по ночам прохладно. У меня никак не получается назвать старуху Ядвигой. Странное у неё имя, ядовитое. Странные имена в последнее время не редкость, но я к ним до сих пор не привык. Мы идём на кухню. В двух литровых банках нас ждут остывшие и сцеженные отвары трав. Вариантов оставалось всего шесть, и на этот раз Татьяна заварила две разных травы, сохранивших зелёный цвет. Не знаю, зачем в действительности нужны отвары. Тогда у старухи я выпил целую кружку, но никакого заметного эффекта не ощутил. Моё тело дрожало исключительно из-за влияния паразита. Акульи зубы и разбивающееся об моё лицо небо, после которого я потерял сознание — «бонус» от трёх затяжек сальвии. Однако мы с Татьяной всё равно выпьем, ведь таков регламент. Она — один отвар, я — другой. Татьяна не видела старуху в рухнувшем доме, значит, и сейчас вероятность кого-то увидеть для неё минимальна. Но она хочет участвовать, а не быть сторонним наблюдателем. Забавная. Сохранится ли этот энтузиазм, когда я начну бормотать несуразицу в галлюциногенном бреду?

— Если по факту, я просто решил кайфануть на природе.

Не знаю, какова доля юмора в моих словах. Естественно, удовольствия ожидать не приходится.

Татьяна улыбнулась:

— Ты эстет: не каждый предпочитает курить наркотики среди ночи в саду, сидя в деревянном кресле-качалке.

— Кресло у тебя и вправду зачётное.

Широкое, рассчитанное на двух человек, из тёмной породы дерева, лакированное, с замудрёными завитушками на подголовнике — настоящий раритет. Татьяна говорит, оно досталось им от прошлых хозяев дома.

— Может, сразу здесь отвар выпьем? — предлагаю я.

— Чтобы и в доме пол изгадить? Нет уж, — в памяти ещё свежа уборка после нашего предыдущего эксперимента. — Вытаскивай из кладовки кресло, а я пока возьму всё, что нужно.

В саду темно и тихо. Небо затянуто облаками, луны практически не видно, из-за чего ночь сделалась особенно чёрной. По открытому пространству не гуляет ветер, не врывается в кроны деревьев, не шумит листвой. Даже как-то странно. Тридцать три больших силуэта разной высоты и пышности создают мрачный запутанный лабиринт, молчаливый, волнующий. Яблони, груши, сливы, черешни, персиковые — все они словно бы спят, слегка посапывая. В сторону реки тянется широкая, годами протоптанная тропа, отделяющая землю бабы Лены от владений Татьяны и её матери. Уходить к «могиле» мы не стали, расположились под большой грушей. «Могила» — невысокий холм у дальней границы нашего земельного участка, густо заросший бурьяном. На нём все ближайшие соседи сжигают мусор. Холм находится на приличном расстоянии от домов, и пламя не представляет опасности. Там никто не похоронен, и я не знаю, откуда взялось это название. Но мне нравится, как люди произносят его через «ы» с характерным для Украины, не передаваемым на бумаге звуком «г» — мо «гы» ла.

Притащить кресло оказалось непросто, оно тяжёлое, хотя по виду и не скажешь. Ставлю спиной к нашему дому, предполагая появление «гостей» из глубины сада. Садимся. Жёсткое, но качаться в нём и вправду классно.

— Почти как английский лорд, — демонстративно задираю нос и включаю фонарь, освещаю им снизу вверх своё лицо. Поднимаю взгляд, смотрю, насколько высоко пробивается свет сквозь крону. Это ранний сорт груши, все плоды уже давно сорваны или осыпались. Так что, как Ньютону, на головы нам ничего не упадёт.

— В какой момент тебя перестали пугать встречи с мёртвыми? — спрашивает Татьяна.

Я только хотел ляпнуть что-то про свой «сияющий лик», но открытый рот лишь беззвучно вобрал воздух. Перенаправляю свет в сторону соседей. Татьяна, как всегда, подобрала хорошую формулировку. В какой момент? Перестали пугать? Встречи с мёртвыми? Тут же оглядываюсь по сторонам, прислушиваюсь. Качающиеся ветви деревьев, тихие шорохи, отдалённый лай собак. Я как расхрабрившийся хулиган, которому несколько проделок сошли с рук, и он лезет в ещё более серьёзные передряги, не задумываясь о сути поступков и возможных последствиях.

— Наверное, после того, как прикоснулся к «гостю» и тому, второму. Будто переступил черту.

— Даже представить боюсь, — с содроганием произносит Татьяна. — Пообещай, если они появятся, ты не дашь им ко мне прикоснуться.

— Обещаю.

Хочу что-то ещё добавить, но снова замолкаю. Лишь движением корпуса сильнее раскачиваю кресло.

— Не надо, хватит, — Татьяна понимает, что заставила меня нервничать. Берёт фонарь, кладёт его на землю, не выключая. — Давай пить.

Достаёт из пакета банку и протягивает мне, вторую открывает сама.

— До половины, — говорю я.

— Хотя бы треть осилить.

Согласно киваю, и мы начинаем пить. Отвар идёт тяжело, что-то внутри меня противится его поглощению. Неприятное ощущение в горле и на кончике языка. Так не хочется снова выворачивать наизнанку желудок.

— Как на вкус? — спрашиваю у Татьяны, когда она убирает банки обратно в пакет.

— Немного сладковатая.

— Везёт тебе. Моя — не очень.

— Что теперь?

— Подождём несколько минут, — предлагаю я.

— Только не молчи, — просит Татьяна. — Говори что-нибудь. Так мне будет спокойней.

— Например?

— Сейчас самое время для новых рассказов о космосе.

Сдвигает попу влево и ложится, опустив голову мне на колени. Руки скрещивает под грудью, ноги сгибает и, приподняв их, свешивает с подлокотника.

— Что ж, начинаем очередную лекцию…

Нам полезно поболтать о чём-то совсем отстранённом: лишение Плутона статуса планеты, вода на полюсах Марса и прочие недостижимые горизонты. Когда я говорю о космосе, то увлекаюсь, и любые внутренние зажимы, волнения проходят сами собой. Думаю, Татьяна чувствует это. Моя болтовня позволяет ей на время забыть об окружающей обстановке, ведь находиться ночью в саду в ожидании мистики не многим легче, чем в старом заколоченном доме. К тому же, даже кратковременное молчание напоминает о вечере под виноградными дугами и последующих событиях. Много всего случилось, повырастали барьеры, но они преодолимы. Не важно, кто именно мы сейчас друг другу, главное, что не чужие. Нам нужно говорить, и говорить чаще.

— Слушаю, и мне хочется побывать в том конце галактики, — улыбается Татьяна. — Но как же сильно об этом должны мечтать настоящие астрономы! Они же фанатики. Смотрят в телескопы и изводят себя осознанием того, что им даже пределов Земли никогда не покинуть.

— Я тоже на уроках астрономии об этом грустил.

— Но я так и не поняла: если в центре галактики — чёрная дыра, которая всё затягивает в себя, почему галактика расширяется?

— Дело в том, что…

— Не двигаться, охламоны! — раздаётся голос у нас за спиной.

Татьяна резко вскакивает, едва не спотыкаясь о мою ногу. Мы оборачиваемся.

— Не двигаться, я сказала! — щелкает курок.

На душе отлегло.

— Баб Лен, это мы, — громко и чётко говорю я, медленно поднимаясь с кресла с поднятыми вверх руками.

— Кто «мы»?

— Влад и Татьяна. Опустите ружьё.

Баба Лена, держа в руках двустволку дяди Игоря, подходит ближе. Зрение у неё плохое, да ещё ночь на дворе. Поправляет очки, пытаясь нас разглядеть. Татьяна поднимает фонарь и, сделав шаг в сторону, обдаёт меня светом сверху вниз и обратно.

— Владик, ты? — убедившись, что это действительно я, баба Лена опускает ружьё. — И Танюшка. Не нашли лучше места, где посидеть?

— Наслаждаемся природой, — отвечает Татьяна.

— Вы почему не спите? — спрашиваю я.

— Да вот проснулась и не смогла вспомнить, закрыла ли на щеколду курятник. Вышла проверить, а тут вижу — свет в огороде. Тебя ж дома нет, чтоб на разведку отправить. Ну, решила сама…

С улыбкой делаю несколько шагов навстречу:

— Нельзя сразу за ружьё браться. Дяде Игорю проблем наворотите. Давайте я вас провожу.

Подмигиваю Татьяне, и, приобняв бабу Лену, иду вместе с ней к калитке из некрашеных досок. Ну и напугала же она нас. Чувствую прилив тепла к лицу — влияние выпитого отвара или просто волнение. Закрываю калитку, возвращаюсь обратно в сад. Видимо, курить сальвию всё же придётся. В пакете лежит пустая алюминиевая баночка из-под фанты, которую легко приспособить для таких целей.

— Как себя чувствуешь? — спрашиваю Татьяну и лезу в карман за свёртком. Свет фонаря гаснет. — Мне жарковато стало.

Но Татьяна не отвечает. Подойдя ближе, вижу, что она лежит на земле вдоль кресла, на боку, лицом ко мне. Тело дрожит, голова находится на весу, параллельно земле, отчего даже при тусклом лунном свете заметна вздувшаяся на шее вена. Глаза открыты и чуть ли ни вылезают из орбит. Правая рука согнута в локте, пальцы собраны так, будто держат щепотку соли, и вот этой вот «конструкцией» Татьяна неуклюже тычет себя в левую подмышку. Позади неё склонился мерцающий, переливающийся силуэт. Одной рукой он касается левого бока Татьяны, другой — её затылка. Ещё трое «гостей» стоят рядом.