Младший ветер

— Знаешь, сколько раз я в город с заявлением ездил? То-то и оно. Последние разы они даже и разговаривать со мной не стали. Бандиты, одним словом.

— Так к Вам не один раз залезали?

— Каждый день. Иногда, даже при бабке залазят, она ни черта не слышит. А может и заодно с ними.

Тут во мне зародились сомнения.

— А что они у Вас сегодня украли?

— Лампочку подменили. Когда я уходил, то в коридоре, когда свет включал, лампочка ещё целая была, я свет выключил и ушёл. А прихожу из магазина, щёлк выключателем, а лампочку хорошую они выкрутили, а старую вкрутили, перегоревшую. — Он торжествующе посмотрел на меня — Представляешь, какие хитрые?

Я осторожно спросила:

— А вчера, что украли вчера?

— А вчера, я после обеда лёг вздремнуть. На столе подсолнечное масло стояло в бутылке, я ещё заметил, сколько его осталось, а проснулся, так сантиметра на три ниже уровень.

— Так может Ваша жена готовила, масло издержала?

Он рассердился:

— Не готовила она, утром суп сварила. И всё. Говорю тебе, отлили масло! Брюки новые не могу найти. Сразу не заметил, а тут на праздник хотел надеть, так старые какие-то висят, а моих новых нет. Я заметил на одном свои брюки. Да разве докажешь!

Наверху, открылось окно и кто- то выглянул. Потом оно тут же закрылось.

— Вон, уже моя старая тетеря выглядывала, сейчас спустится. Не слышит ни хрена, не видит, а спорит! Я слово, она два. Ты далеко от дома не уходи, а то обворуют.

— Так у меня воровать нечего.

— Найдут!

Из подъезда вышла толстенькая маленькая старушка, в белом платочке, и тоже с тросточкой.

— Что, дед, жалуешься на воров опять? — Спросила она, подслеповата щурясь — А Вы кто? Не узнаю что- то.

— Меня зовут Ольга, я подруга Татьянина. — Сказала я и поняла, что не знаю даже фамилию Татьяны — Приехала свежим воздухом подышать, после больницы восстановиться. Так что теперь я Ваша соседка. А как Вас зовут?

— Нина Тимофеевна. — Она показала на окна на втором этаже — Вон наша квартира, напротив Ларисы живём. Не слушайте Вы его, совсем из ума выжил, никакого покоя с ним нет. Со всеми уже перессорился. Всё у него за квартирой нашей следят, кругом одни воры.

Дядя Алим, сердито ворча на неё, опёрся на свою трость, поднялся и заковылял к магазину. Нина Тимофеевна присела рядом со мной, потрепала Бобика под ушком и горестно вздохнула:

— Старость не радость, раньше нормальным был, работал в жилконторе, уважали его. Конечно, народ уже знает, что у него не все дома, стараются не обращать на него внимание. Это наши, поселковые. А в городе же его не знают, вот он и в том году нам учудил! Нам пришлось даже с сыном в город срочно ехать, его из милиции забирать. А дело было так. Сын подарил ему на 23 февраля деньги игрушечные, пятитысячные, с фотографиями Алима на них, десять штук. Посмеялся ещё, говорит, отец, это твои именные деньги, их никто не украдёт у тебя. Нашёл с кем шутить! А Алим, как увидал столько денег, дальше уже и не слышал ничего. Взял свой паспорт втихаря и уехал в город, чтоб, значит, своё богатство в банк положить. Там зашёл в банк, сказал, что хочет вклад открыть. Ну, ему и поверили, деньги-то не стали у него проверять. Договор составили, всё честь по чести оформили. Зашёл он в кассу, чтобы деньги положить, протянул эти бумажки кассиру, та их взяла, увидела на них портрет деда, и говорит ему, что не настоящие деньги. А он ведь какой? У него же вокруг все воры. Он там разорался, что дал настоящие деньги, а ему кассирша подменила на фальшивые. Охрана сбежалась, кассирша за сердце схватилась. Им пришлось банк закрыть, ревизию сделать. Ну и милицию, понятно, вызвали. Позора мы столько натерпелись. Ладно, в Железнодорожном отделении уже все его знают. Надоел он им там, хуже горькой редьки. Раньше, когда пошустрее был, так каждую неделю ездил, всё заявления писал на воров и бандитов, пока не решил, что они тоже воры. Там тоже расскандалился, кричал, что у него капюшон от куртки своровали, пока он с дежурным разговаривал. А участковый наш, когда видит Алима, на другую сторону переходит. Вот ведь как он его уже замучил!

— Я сначала на самом деле напугалась, когда он про воров и бандитов начал говорить. А на самом деле здесь спокойно?

— Да как сказать, видела, сколько забулдыг возле магазина околачивается? Это они ещё не все выползли. Вечером или песни поют или дерутся. Тоже спокойствием не назовёшь. Нормальные-то все в город уехали, работают. А ты что, надолго здесь?

— Посмотрю по самочувствию, думаю пару недель пожить. Ну, вроде в подъезде у вас тихо. Таня меня познакомила с бабой Маней и Ларисой Николаевной. Приличные люди.

— Приличные. Мы ведь дружно живём между собой. Помогаем друг другу, если надобность возникает. Как без этого? Все уже старые. Дети разъехались.

— Но вот к Ларисе Николаевне сын каждую неделю ездит. Да и у неё подружка сейчас живёт, помогает ей.

— Да, уже полгода живёт. Только она с нами мало разговаривает, эта подружка. Всё молчком да молчком. Да и Лариса теперь в гости не заходит. Раньше, бывало, то я к ней, то она ко мне. Вместе фильмы смотрели, в магазин ходили, в город ездили. А теперь они всё больше дома сидят. Вечерами прогуляются, да опять домой.

— А где у вас тут прогуляться можно, у меня ведь собака, её выгуливать надо. Куда они ходят?

— Они всё больше к брошенным складам ходят, — она махнула рукой вдоль улицы — с километр до них. Я один раз от подруги вечером возвращалась, темно уже было. Вышла на улицу, а они впереди меня идут, не торопясь, обе головы опустили. Я ещё, прости Господи, подумала, как с похорон. И всю дорогу молчали. Странная такая подруга у неё.

— А у них тихо в квартире? Не шумят?

— Да ты что! Какое там, шумят. Скажешь тоже. Даже ни одного звука не доносится.

— И никто к ним не ходит?

Она помолчала.

— Не знаю. Мне тут показалось, что Павлик приезжал посреди недели, я ещё думаю, что это он не работает. А он, оказывается не приезжал. А я слышала голос мужской из-за их двери. Может и не он вовсе. Потом подумала, может телевизор громко работал. Или вот ещё. Недавно сижу здесь на лавочке, жду деда. Слышу, как будто в окно кто стучит на втором этаже, повернулась, а на Ларисином окне, будто паук большой сидит, стучит. А потом пригляделась, так тень. Вот, подводят меня глаза. Пойду, посмотрю деда, что-то давно в магазине торчит.

Она встала, и, опираясь на тросточку, пошла к магазину. Я тоже встала, отпустила Бобика на землю, и пошла вдоль улицы, в том направлении, которое мне показала Нина Тимофеевна.

Посёлок до сих пор живёт в своём, ещё советском мире. Рядом с домами были площадки с натянутыми верёвками, на которых сушилось выстиранное бельё. На обочине стояло несколько машин, настолько старых, что на параде ретро-автомобилей, они бы забрали все призовые места. Но были и приметы современной жизни — почти на всех окнах были спутниковые антенны. Все жители посёлка, которые я встретила в тот вечер, обязательно здоровались. До конца улицы было всего шесть домов. За ними находился пустырь с разбросанными везде пустыми бутылками, разрушенными кирпичами, остатками каких-то деревянных ящиков и сломанной мебелью. Пустырь сплошь зарос высоким бурьяном. Пройдя его, я увидела полуразрушенный бетонный забор, за которым была котельная, с наваленными под высоким навесом кучами угля. Рядом с открытой дверью сидел пожилой мужчина в майке и курил. Все руки его были синими от наколок. На шее, на крупной цепи, висел крест. Я поздоровалась. Он поздоровался в ответ. Когда мы с Бобиком почти уже прошли мимо него, он меня окликнул:

— А ты откуда? Смотрю, не местная.

— Из Екатеринбурга. К подруге приехала.

— Что, достопримечательности смотреть?

— Воздухом дышать.

— В городе испортили воздух, теперь у нас приехали портить?

Шутник какой. Я ничего не ответила и пошла дальше. Дорога была из бетонных плит, кое-где потрескавшихся, но зато ровная и чистая. Похоже, по ней давно никто не ездил. С обеих сторон к дороге вплотную подступал берёзовый лес. Щебетали птицы, прыгая с ветки на ветку, и Бобик носился от дерева к дереву, как угорелый. Показались большие металлические строения. Это, скорее всего, и были заброшенные склады. Их было три. Огромные, метров пятнадцать в высоту, глухие, без окон, только распахнутые ржавые ворота открывали тёмную пустоту этих никому не нужных уже строений. Между складами были металлические эстакады, покрашенные серебристой краской, напоминающие мосты. Я заглянула в первый склад, он был совершенно пустой, на полу его были разбросаны металлические стружки и пустые мешки.

Я только хотела повернуть обратно на улицу Комарова, как услышала гулкий стук в стену склада. Я вздрогнула. Бобик залаял. Подумав, я решила обойти склад снаружи. Складская площадка была засыпана мелкой щебёнкой, уже поросшей травой и репьём. Бобик сразу же подцепил с десяток колючих шариков. Я тоже. За складом была открытая площадка, которая раньше была огорожена сетчатым забором. Некоторые секции забора лежали на земле, а от склада шла хорошо протоптанная тропинка за территорию. Я пошла по ней. Сначала тропка шла через редкий берёзовый лес, потом вышла в открытое поле. Метрах в ста от меня стояло одинокое дерево, подойдя ближе, я увидела, что это осина. Ствол его был настолько закручен, будто его специально выворачивали, при этом тонкие ветки его росли под немыслимыми углами. Я остановилась возле него. Что-то притягивало мой взгляд. Несчастное дерево будто нашептывало мне жалобный рассказ о своей жизни. Я протянула руку, чтобы погладить по стволу, но вспыхнула небольшая искра на нижней ветке, потом другая, потом дерево вспыхнуло и загорелось. Огонь был белый, слепящий и жаркий. Я отшатнулась. Дерево выгибалось и трещало от огня. Пылающие листья отрывались от дерева и белыми яркими хлопьями падали на землю. Веток уже не осталось, только толстый кривой ствол полыхал, как восковая свеча. Я оглянулась, чтобы найти Бобика, но он спокойно бегал по кромке леса. Когда я снова повернулась к дереву, оно стояло всё такое же зелёное, как будто не было этого молниеносного пожара. Мои ноги словно приросли к земле. Что это за представление для одного зрителя? И кто автор такого чуда?