Мадонны Красного Креста

Приехав в Пашковскую, пошли в библиотеку, которая находилась в сквере на Комсомольской площади. Весь сквер был заполнен военными, отдыхающими на траве. В 12 часов я открыла библиотеку, читателей не было. Почтальон принесла почту, и мы, сидя на скамейке в скверике, читали газеты. Работало московское радио. К нам подошел мой бывший читатель капитан Зайцев и стал уговаривать нас покинуть станицу. В противном случае нас – комсомолок – немцы убьют или увезут в Германию на каторжные работы. И он нас уговорил. Я показала, где я живу на квартире. Капитан обещал, что он получит пополнение на вокзале, заедет за нами и поможет выбраться через переправу на другой берег Кубани.

С содроганием сердца вспоминаю переправу через реку Кубань. В 9 часов вечера капитан Зайцев заехал за нами, погрузили мы свои вещи и поехали. Было темно, и стрельба кругом усиливала беспокойство за исход нашей переправы. По дороге капитан рассказал, что у переправы есть немецкий десант, и там идет бой с немецкими войсками.

«Надеюсь, прорвемся. Но если завяжется бой, спасайтесь сами, как сможете, на нас не надейтесь», – утешал он.

Подъезжая к переправе, военные уложили нас в повозку, укрыли шинелями, лицо закрыли пилотками. Началась частая проверка документов. Нам было приказано в разговор ни с кем не вступать, притвориться спящими. Ездовой отвечал: «Это наши медсестры, они устали, не будите их, документы у командира, он едет следом».

На переправе был порядок. Офицеры регулировали, кто за кем въезжает на плот: машины, повозки, пехота. Иногда при проверке нам открывали лицо, но убедившись, что это женщины-медсестры, пропускали вперед. Паники не было, офицеры хорошо руководили потоком отступающей армии. Иногда слышалась грубая брань. Гражданского населения не было, только военные. Так мы переправились на другой берег Кубани. А утром переправа была взорвана.

Дошли до аула. Хозяйка дома дала нам казанок, затопила печку, и мы из концентратов сварили кашу для всей команды капитана Зайцева. Пешком мы дошли до г. Горячий Ключ. Капитан Зайцев с бойцами остался оборонять город, а мы с Ниной двинулись дальше к г. Туапсе. Всю свою жизнь благодарна капитану Зайцеву за его заботу о нас, девчонках, и за то, что помог выбраться из города в такое тяжелое время.

С грустью вспоминаю пыльный и горячий август 1942 года, глухие разрывы бомб и снарядов. Лицо и одежда покрыты пылью. Отступали вместе с войсками через перевал. Солдаты кормили нас из своих котелков, ведь на довольствии мы не стояли, а своих продуктов у нас не было. Немцы бомбили и обстреливали отступающих. В одну из таких бомбежек мы потеряли свои узелки с вещами. Остались, в чем были. Я в легком костюмчике, а Нина в сарафане с фигаро. Я шла босиком, пыли по щиколотку, тапочки мои совсем развалились. Ноги расцарапаны до колен колючками и камнями. Прошли Индюк-гору. Встретилась полупустая полуторка, которая довезла нас до села Дефановка. Уставшие, голодные мы осели в этом селе. Хозяйке, которая нас приютила, помогали стирать белье и печь хлеб для солдат. При каждой проверке документов (по 3–4 раза за ночь) патрули приводили меня и Нину в комендатуру. Ведь мы не были местными жителями. Наш внешний вид не внушал доверия.

Много раз мы просили, чтобы нас взяли в армию, но никто и слушать нас не хотел. В комендатуре нас знали как своих, советовали ехать в г. Туапсе.

В очередной привод в комендатуру 1 сентября 1942 года военный со шпалами в петлицах тяжело вздохнул, вызвал младшего командира и приказал отправить нас в запасной полк № 189. Здесь мы сделали шалаш из веток и спали там на голых ветках. 5 дней мы ходили строем в лес, собирали дикие груши и кислицы для столовой, рвали ветки деревьев на корм лошадям. Сапожник починил мои тапочки, лейтенант-фельдшер, моя бывшая читательница в ст. Пашковской, дала мне красивую шелковую рубашку своего мужа, летчика, и стала я похожа на барышню с пышной золотистой косой.

Качается рожь несжатая,

Шагают бойцы по ней.

Шагаем и мы –

девчата,

Похожие на парней.

Нет, это горят не хаты –

То юность моя в огне.

Идут по войне девчата,

Похожие на парней.

Юлия Друнина

Худенькой нескладной недотрогой

Ты пришла в окопные края,

И была застенчивой и строгой

Боевая молодость твоя.

***

Когда проходят батальоны,

Ревнивым взглядом провожая строй –

И ты шагала так во время оно

Военной медицинскою сестрой.

Эх, юность, юность! Сколько отмахала

Ты с санитарной сумкой на боку!..

Ей-богу, повидала ты немало

Не на таком уж маленьком веку.

Но ничего прекрасней нет, поверьте,

(А было всяко в жизни у меня!),

Чем защитить товарища от смерти

И вынести его из-под огня.

Благословенна доброта

госпиталей и медсанбатов!

Мадонны Красного Креста,

доныне

мы вас

помним свято!

В. Подкопаев

5 сентября 1942 года 25 девушек из запасного полка повезли в госпиталь. Отобрали 13 человек медсестер и санитарок, в числе которых была и я. Так я стала санитаркой Хирургического полевого подвижного госпиталя № 623 56-й армии. Приняли меня хорошо. Учили, как ухаживать за ранеными, быть чуткой к их страданиям и переживаниям. Не обижаться на их грубые слова, быть милосердной. Все старались облегчить мое стрессовое состояние и помогали войти в ритм армейской жизни.

Из воспоминаний старшей медсестры Кати Паниной-Котиковой:

«Хирургический полевой подвижной госпиталь № 623 начал формироваться в июле 1941 года в г. Ростове-на-Дону. В октябре 1941 года он вошел в состав действующей 56 армии. Первых раненых принимали в боях под г. Таганрогом. В ноябре отступали вместе с армией от города Ростова и в первых числах декабря возвратились в г. Ростов. Наша армия стремительно отбросила немецкие войска. Раненых в Ростове было много. Мы своим малочисленным персоналом (медсестер было 10 человек, в т. ч. операционных и перевязочных) не могли обслужить большое количество раненых. Очень большую помощь по уходу за ранеными нам оказывали жители г. Ростова, за 7 дней пережившие много ужасов немецкой оккупации. Госпиталь простоял в Ростове до мая 1942 года. Это столько наши войска сдерживали фашистов, рвавшихся к Кавказу.

Затем была дислокация в г. Шахты, а оттуда наше горькое незабываемое отступление через г. Ростов-Дон в Кулешевку, Екатерининскую, Белую Глину, Белореченскую, Хадыженскую, х. Шаумян. Под хутором Шаумян, во время налета, госпиталь попал под бомбежку немецкой авиации. Погибли 8 человек, 12 человек получили ранения и были убиты все лошади. Госпиталь был на конной тяге. Это было один раз, когда госпиталь ненадолго вышел из строя. В конце августа госпиталь был доформирован. Осенью 1942 г. до января 1943 года наша армия стояла в обороне. Госпиталь располагался в селе Дефановка, принимал раненых, обрабатывали их раны, делали операции, выхаживали и эвакуировали в п. Джубга и город Туапсе».

Попав в госпиталь, я, не медик, очень трудно привыкала к виду и запаху крови, медикаментов, к виду больших открытых ран, к стону и страданиям раненых бойцов. Еще труднее было переносить смерть раненых. Первый раз, ступив на порог операционной, я потеряла сознание. Но потом понемногу привыкла. Взяла себя в руки, мысленно убеждая: «Другие ведь спасают раненых, а что я – хуже?» Не могла привыкнуть к смерти наших бойцов, их страданиям.

Нашим хирургам приходилось очень трудно. Оперировать приходилось под бомбежкой и обстрелом немецкой авиации. Но хирурги сутками не выходили из операционной. Без отдыха и горячей пищи, стоя попеременно на одной ноге (другая отдыхает на деревянной чурке), они спасали жизни нашим бойцам.

Задача хирурга не только спасти жизнь раненому, но и сохранить ему руки, ноги, сделать так, чтобы после выздоровления он снова мог идти на передний край громить врага. Медиками на всех фронтах было возвращено в строй более 72 % раненых воинов. Многие солдаты и офицеры были ранены по 5–6 раз. Так что войну мы выиграли ранеными.

После операции в палате раненых выхаживали медсестры и санитарки. В госпитале оставались только «тяжелые», нетранспортабельные. Многих поили и кормили с ложечки. Писали письма их родным и близким.

Раненые с ампутацией рук, ног, или руки и ноги часто отказывались от пищи, лекарств, перевязок. Они не хотели жить искалеченными. Вниманием, заботой, ласковым и нежным словом успокаивали бойцов, пытались облегчить их страдания. Мы старались вселить людям надежду, что не все потеряно, даже без рук, без ног эти молодые парни нужны матери, жене, детям, невесте, нужны Родине. Но не все поддавались на уговоры. Некоторые ругали и отталкивали нас, а медсестры и санитарки все равно не отступали и делали свое дело.

Многих мы спасли от смерти, но не всех. Смертельно раненых бойцов привозили с поля боя, хотя спасти их жизнь было невозможно. Они умирали на наших глазах, на наших руках. Некоторые были в полном сознании и знали, что скоро умрут. Просили написать письмо отцу, матери, жене, детям, что они выполнили свой священный долг перед Родиной, что воевали храбро и погибли за то, чтобы после войны все жили счастливо и помнили о них. Все они хотели жить. На наших руках умирали совсем мальчики, которые еще не знали любви, не целовали девушек. Один просил:

«Сестрица, поцелуй меня. Меня еще ни одна девушка не целовала. Приди на мою могилку, принеси цветы».

И я его поцеловала. Не могла удержать слез. Плакали и другие девчонки. Вскоре паренек умер.

Мы часто приходили на могилы бойцов, приносили полевые цветы, веточки хвои.

В ноябре-декабре 1942 года в Дефановке стало очень плохо с продуктами.

Персонал госпиталя в лесу, в горах под сухими листьями собирал сухие груши, кислицы. Варили их без сахара – это был компот. Если добавляли туда свеклу – это был борщ. Ели сами и кормили раненых. Заготавливали ветки деревьев для лошадей.

Небольшое село Дефановка и территория нашего госпиталя подвергались бомбежке и обстрелу немецкой авиацией. В укрытие уйти нельзя, раненых одних в палате оставить нельзя, надо быть с ними. Осколки падают рядом, земля засыпает голову, страшно, но показать вид, что ты боишься, стыдно. Необходимо их успокоить, чтобы не выползали из палатки. В период войны медперсонал не покидал раненых даже в том случае, если знал, что они попадут в плен или будут расстреляны немцами.

В этом селе в наш госпиталь попал мой земляк Труш с ампутацией ноги (имя его не помню), он узнал меня, в школе он учился вместе с моим братом Толей.

Вслед за наступающими войсками мы вышли из гор, брели через Шабановский перевал по страшной грязи, на себе несли медикаменты, инструментарий, перевязочный материал, простыни, одеяла, оружие. Шли голодные, воду пили из луж или следа лошадиного копыта. Дождь, мокрый снег, пронизывающий ветер, обсушиться негде. Ночью в мороз мокрая шинель становилась колом, гремела, как жесть, и примерзала к земле на привалах. Спали на корточках, прижавшись друг к другу.

Переходя горную речку, я упала в воду по грудь и меня понесло. Саша Носиков помог мне выбраться из воды. Отжала свое обмундирование, вылила воду из сапог и пошла дальше. После купанья в холодной февральской воде я заболела. Температура 38,5. Все ушли вперед. А меня Катя Панина и Маркос Маркосян с трудом довели до госпиталя, который располагался в бывшей исправительной трудовой колонии (ИТК). Кормили здесь похлебкой из брюквы, чуть сладким теплым чаем и парой солдатских сухарей.