Мадонны Красного Креста

Выписавшись из госпиталя, я пошла через лес в станицу Калужскую. Примерно в полдень на полянке увидела солдат у костра и лежащую рядом зарезанную лошадь. На костре в ведре варилось мясо (слышно было по запаху). Думаю, неужели не позовут? Если не позовут – подойду сама. Позвали. Запах щекочет в носу. Если не угостят – попрошу сама. Угостили вкуснейшим супом из конины. Поблагодарила и пошла дальше. Поздно вечером пришла в разбитую станицу. В разбитой хате горел костер, вокруг сидели солдаты. Спросила разрешения переночевать с ними. Лейтенант дал брикет концентрата, я натопила воды из снега, сварила кашу, наелась, и на душе стало теплее.

На рассвете двинулась дальше. Кругом лес, еле видна тропинка. Одна забота – не заблудиться. В лесу я никогда не была, выросла в степи. Впереди увидела развилку, куда идти? Пошла на грохот орудий и поняла, что я заблудилась. Впереди горящая землянка, на которой тлеет немецкий мундир, валяется немецкий котелок. Заволновалась, неужели тут немцы? Успокаиваю себя: «Не волнуйся, Женя, все будет хорошо». Встретился наш капитан, рассказал, что идти надо прямо по тропинке. Вернулась в село, переночевала в группе солдат и утром пошла дальше. Иду голодная, кушать очень хочется. Уже стало темно в лесу, но продолжаю идти.

И вдруг услышала далекий собачий лай. Прислушалась, снова собака лает. От радости слезы покатились из глаз. Тропинка вывела на заснеженную дорогу. Встретила дедушку на санях, он подвез меня до станицы, рассказал, где расположен госпиталь. Увидела белый флаг с красным крестом и успокоилась. Все обошлось благополучно. Было уже 12 часов ночи. Шла я три дня.

В станице Калужской было очень много раненых. Лежали они почти в каждой хате на соломе, грязные и вшивые. У нас не хватало продуктов питания и медикаментов. Девять дней ели рисовый суп и рисовую кашу без соли и сахара. Обильные дожди расквасили кубанский чернозем так, что даже боевая техника не могла двигаться. Подвоза продуктов и медикаментов не было, эвакуации раненых не было.

С самолета стали сбрасывать нам медикаменты,

продукты. Стало легче. Медперсонал и раненые воспряли духом. Большую помощь оказывали местные жители: мужчины-инвалиды, 15-летние девочки. Женщины и подростки помогали кормить, поить, обмывать раненых. Местные жители из-за перевала приносили в госпиталь продукты питания, медикаменты или собирали в лесу, куда их сбрасывал самолет. Эти мужественные женщины и девочки на своих хрупких плечах через перевал, по раскисшей дороге, приносили боеприпасы и продовольствие для солдат, которые воевали в окопах.

Местные ребята читали раненым книги, да и я читала рассказы и стихи, фельетоны, стараясь отвлечь их от тяжелых мыслей.

За период пребывания в станице Калужской особенно запомнились станичные женщины: пожилые и молодые, крепкие и слабенькие. Как только прилетал самолет, они бежали в лес. А потом вереницей брели по камням и грязи, еле передвигая ноги, согнувшись под тяжестью тюков с грузом, который сбрасывали для полевого госпиталя.

Холявко-Стрелина Антонина Федоровна, Речкина Серафима Никитична, Корсун Пелагея Ильинична, Иващенко Ольга Игнатьевна и другие награждены Почетными грамотами за активную помощь фронту по уходу за ранеными советскими бойцами 56-й армии при освобождении станицы Калужской.

Иваненко Никита Федорович и Мирошниченко-Юхно Лидия Борисовна награждены Почетными грамотами за активную помощь фронту 56-й армии по доставке боеприпасов от ст. Пятигорской на передний край ст. Дмитриевской и большую помощь по уходу за ранеными. Я видела этих женщин и в поле. О таких, как они, написала Надежда Медведева в стихотворении «Бабы»:

Они своих не помнили заслуг,

По семеро впрягались бабы в плуг,

Чтоб хлеб родили минные поля,

Чтоб ровной стала рваная земля.

Когда увидишь, что идут они,

Встань. Перед ними голову склони!

Вскормила эти хлебные поля

Залатанная бабами земля!

Когда установилась летная погода и позволила дорога, раненых эвакуировали самолетами и машинами.

Помню молоденьких, худеньких, изможденных, закопченных солдат, которые по горным склонам, в непроходимой чаще лесов прокладывали путь и доставляли боеприпасы на передовую. Проходя мимо станицы, увидев белый флаг с красным крестом, они заходили к нам. Сбросив в сарай груз, приходили в приемную – сортировочную палату и со словами «Сестра-джан, доктор-джан, сем раз болной, курсак пустой» опускались на солому. Два, три дня отлеживались, подлечивались, брали свои боеприпасы и двигались на передовую. Кормить особенно было нечем: рисовая каша и рисовый суп. И то помощь нашим солдатикам.

Все вместе: русские, украинцы, азербайджанцы, грузины, армяне и другие национальности переносили все тяготы проклятой войны. Все защищали Родину от врага. Сила наша была в дружбе народов СССР. Калужанки говорили: «Немцы были такие холеные, упитанные, а их победили наши закопченные и худые солдатики».

Но были и хитренькие ходячие солдаты. Выпишут их из госпиталя, они целый день ходят по станице, просят еду. А вечером, ночью, когда мороз покрепче, мочат пальцы ног водой или уриной до тех пор, пока пальцы ног не обморозят, а утром снова идут в госпиталь, и мы их лечим.

После станицы Калужской госпиталь дислоцировался в станице Северской. Наши войска освобождали станицу Крымскую, поток раненых был большой. Раненые лежали в больнице, в клубе, у хозяев в доме и просто на носилках под деревьями. Я дежурила в клубе-палате. Бойцы лежали по периметру вдоль стены, посередине клуба и даже на сцене. Их было человек 200. Дежурили две сестры и две санитарки. Нагрузка была очень большая, все лежачие. Всех надо накормить, напоить, дать лекарство, написать письмо, сказать доброе слово, успокоить. Рядом с нашими парнями лежали раненые военнопленные немцы, и за ними был хороший уход. Они удивлялись, что им уделяется такое же внимание, как и нашим солдатам. Такова миссия медиков – быть милосердными, лечить и друзей, и врагов, и преступников.

Раненые, попадая в госпиталь, продолжали жить жизнью своего подразделения, переживая за исход боя. Если успехи наши были хорошие, они очень радовались, а если нет, то очень огорчались. Интересовались, где идет бой, продвинулись или отступили, взяли в Крымской консервный завод или нет. Вот мы и бегали в сортировочную, узнавая у вновь поступивших раненых, как идут дела на том или ином участке боя. Но кроме этих парней, болевших за успехи на фронте и храбро сражавшихся за Родину, были и «СС» – эсэсовцы, то есть самострелы. Они ранили себя в руки, ноги, чтобы попасть в госпиталь, в тыл на излечение, и таким образом отсрочить свое возвращение на фронт. Что было, то было.

В станице Северской к нам пришли две девушки, жительницы станицы. Эти родные сестры – Люба и Рита Башпаковы – стали санитарками. На работу в аптеку взяли провизором Надю Кутакову. Они очень скоро привыкли к армейской дисциплине и добросовестно работали.

Когда госпиталь дислоцировался в станице Северской, ко мне приехала (пришла пешком – 160 км) моя мама. Какая была радость от этой встречи! Мы поехали в ст. Пашковскую. Первое впечатление – удручающее. Библиотека, где я работала, стоит в развалинах, дома не ухожены. Многие дома в городе, в т. ч. мой любимый, уютный драмтеатр, разрушены. С трудом нашли тетю Марусю, погоревали, поплакали, но были рады встрече и тому, что мы еще живы. Мама мне рассказала, как она пешком из станицы Крыловской шла в Краснодар в августе 1942 года, чтобы узнать, где я и что со мной. Моя дорогая, добрая, любимая мамочка рассказала, как она добиралась пешком в оккупированной Кубани до Краснодара. Сколько унижений, страха она пережила, пока прошла туда и обратно. Прости меня, мама, за все переживания и огорчения, которые я тебе принесла. В Краснодаре она ничего обо мне не узнала и была очень огорчена. Одни говорили, что на переправе погибла девушка с косами, другие разные версии рассказывали. Обо мне родители узнали, лишь когда освободили Краснодар и ст. Крыловскую. Из станицы Калужской я написала короткое письмо о себе, и оно «цыганской почтой» дошло до родителей. И за меня они уже не так волновались.

В хуторе Новошкольном нас поразили голые деревья. Лето, а на них ни листочка. Когда освобождали хутор, птицы улетели и гусеницы поели всю зелень.

По трое суток мы не выходили из палат. Раненые лежали на глиняном полу, на соломе, и мы ползали на коленях от одного к другому.

Когда проезжали станицу Нижне-Баканскую, увидели ее разбитой. Торчали кое-где печные трубы и там копошились женщины с детьми. Горько было смотреть, как эти женщины на кирпичиках готовили пищу для себя и детей. Были разбиты и другие станицы.

В станице Верхне-Баканской у меня палатой был клуб, пациентов человек 200, но все ходячие, легкораненые. Они помогали носить из кухни завтрак, обед и ужин. Помогали мыть посуду, убирать палату.

Замполит Литвинов приходил к ним, рассказывал о положении на фронте, оставлял газеты, журналы, а я устраивала громкие читки. Все были веселые и радостные, ждали распределения по частям и отправки на фронт.

Кроме солдат в госпитале лежали дети с ампутацией рук, ног, ранениями в голову. Маленькая девочка была без обеих ножек ниже колен. Некоторые были ранены при бомбежке, другие разбирали гранаты, патроны, бросали их в огонь и в результате покалечились.

Во время высадки десанта на Керченский полуостров мы принимали раненых в станице Фонталовской. Станица была разбита, и госпиталь располагался в палатках. Кругом танки, пушки, солдаты, офицеры. Дождь, сильный ветер валил палатки прямо на раненых моряков-десантников. Соломы не было, лежали они на земле, на колючем курае, покрытом пологом. Вода текла в палатки, под ногами хлюпала грязь. Раненые ругали всех, кто приказал в такую погоду высаживать десант. Досталось и нам: «Что это за госпиталь, где кровати?» – вопрошали они, но нам было сложно им объяснить, что это полевой подвижной госпиталь. Успокаивали их, что скоро им сделают операцию, перевязку и эвакуируют в тыл. По трое суток дежурили в палатах, а хирурги сутками делали операции. Но раненым было еще труднее и обиднее. Очень мы уставали, но приходилось переносить все тяготы войны.

В станице Фонталовской слышим гул артподготовки. Ждем прибытия раненых. Среди них был молодой, рослый, красивый моряк, тяжелораненый в грудь. «Сестра, подержи на руках», – просил он. Я присела на колени и, продев руки между мокрым бушлатом и носилками, притянула его к себе. Вся юбка и все белье были в крови. Он просил: «Напишите маме, что я храбро воевал и погиб за Родину». Потом он бредил в забытьи под впечатлением недавнего боя. Так он и умер на наших глазах.

Помню комсорга полка десантника Ваню Алексеева. Освобождая г. Новороссийск, он водрузил знамя на крыше электростанции. Он подробно рассказывал о десанте на поселок Эльтиген в Крыму, где они были в окружении 36 дней и как вышли из окружения через гору Митридат.

Помню отважного летчика, которому ампутировали правую руку, и он очень сокрушался, ведь по профессии он был мирным архитектором и другого занятия для себя просто не мог представить. И, конечно, помню юношу, который перед смертью просил поцеловать его. Как все они хотели жить! Не могу забыть эти умоляющие глаза. И как мы санитарки, медсестры, хирурги хотели облегчить их страдания, помочь выжить! Не забудем вас, дорогие Защитники, Освободители, Победители.