Всегда помните о сути вещей… Искусство размышлять

Еще особую ответственность вызывала земля, вернее, владение ею.

«Чудовищный участок, которым владеет наша семья в Теннесси, был куплен моим отцом немного более 40 лет назад. Он приобрел все эти 75 тысяч акров за один раз. Обошлись они ему, вероятно, долларов в 400. По тем временам это была весьма значительная единовременная выплата наличными – во всяком случае, так считалось среди скал и сосновых лесов Камберлендских гор в округе Фентресс на востоке штата Теннесси. Когда мой отец уплатил эти огромные деньги, он остановился в дверях джеймстауновского суда и, оглядев свои обширные владения, сказал:

– Что бы со мной ни случилось, мои наследники обеспечены; сам я не доживу до той минуты, когда эти акры превратятся в серебро и золото, но дети мои до нее доживут.

Вот так, из самых лучших побуждений, он возложил на наши плечи тяжкое проклятие ожидаемого богатства. Он сошел в могилу с глубоким убеждением, что облагодетельствовал нас. Это была печальная ошибка, но, к счастью, он об этом не узнал».

Дела семьи Клеменс шли плохо. Старшие дети – Орион и Памела – работали, мать в городе Ганнибал, куда они переехали, держала пансион (в комнатах их дома жили люди, им полагалось питание, уборка помещений, все это нужно было приготовить, проконтролировать – цикл обслуживания пансиона был непрерывным), пансионеры платили исправно, но денег все равно не хватало.

«После смерти отца мы изменили наш образ жизни, но на временной основе, – собираясь окончательно все устроить после продажи земли. Мой брат занял 500 долларов и купил не приносящую дохода еженедельную газету, считая так же, как и мы все, – что не стоит ни за что браться всерьез, пока мы не разделаемся с землей и не сможем окончательно определить свою судьбу. Сперва мы сняли большой дом, но продажа участка, на которую мы рассчитывали, не состоялась (покупателю требовалась только часть нашей земли, а мы, посоветовавшись, решили продавать ее целиком либо не продавать совсем), и нам пришлось удовлетвориться домом похуже».

Сэмюэл заболел корью, лечение было длительным, дорогим. Мальчик все-таки выздоровел – но в школу уже не вернулся. Нужно было зарабатывать на жизнь. Тринадцатилетний Сэм стал учеником наборщика в газете «Ганнибал курьер», где ему предоставили жилье и кормили. Денег пока будущий писатель не зарабатывал. Но отсутствие еще одного ребенка облегчало жизнь матери. Сэм получил необходимый опыт работы корректора и даже помощника редактора. Через два года старший брат Орион купил еженедельник «Джорнэл» с типографией и основал газету «Ганнибал вестерн юнион», в которой печатали новости. Сэм перешел на работу к брату.

Однажды Орион уехал и оставил Сэма на месте главного редактора. В числе прочих в газете печатали местные новости и анекдоты. Вот где будущий писатель смог развернуться! Сэмюэл самостоятельно выпустил несколько номеров. В одной своей юмореске он описал попытку редактора конкурирующей газеты утопиться. А также присочинил еще пару историй про жителей города. Каждый из номеров разлетелся «на ура». А герои рассказов узнали себя и двинулись в редакцию, чтобы уничтожить редактеришку. Когда же они увидели подростка, то попросту надрали ему уши, чем сохранили для человечества великого писателя Марка Твена.

В 1851 году в газете «Филадельфия пост» было напечатано первое художественное произведение Сэма – юмореска «Храбрый пожарный». Гонорара писатель Клеменс не получил, но начало карьеры было положено.

«…У меня было призвание к литературе, причем низшего сорта – к юмористике. Тут нечем гордиться, но это мой самый сильный козырь, и если бы я прислушался к максиме, которая утверждает, что нужно приумножать те два или три таланта, которыми Всевышний тебя одарил, я давно бы перестал браться за занятия, к которым от природы непригоден, и стал бы всерьез писать, чтобы смешить божьих тварей… Ты видишь во мне талант юмориста и настоятельно советуешь мне его развивать… теперь, когда редакторы газет на далеком Востоке меня ценят, а ведь они не знают меня и не могут быть ослеплены пристрастностью, я действительно начинаю верить, что во мне что-то есть… Я перестану заниматься пустяками, перестану тосковать о невозможном и начну стремиться к славе, недостойной и преходящей…»

Орион Клеменс не ценил талантов брата. Хотя Сэм мог справиться с любой работой и делал ее очень хорошо, денег ему в газете «Ганнибал вестерн юнион» не платили.

В 1852 году Сэм уезжает из родного города и какое-то время работает в типографиях и газетах разных городов, зарабатывает небольшие деньги и умудряется отсылать часть матери. Ну и, конечно, пишет заметки и юморески.

Его псевдоним в то время – большая бука W, или «Сын Адама», и «Томас Джефферсон Снодграсс», еще будет «Джош», «сержант Фантом», а уж только потом «Марк Твен».

А потом Сэмюэл Клеменс стал лоцманом. Он с детства, как и многие его друзья, мечтал об этом. Ну и о море тоже.

«Когда я был мальчиком, у моих товарищей, в нашем городишке на западном берегу Миссисипи, была одна неизменная честолюбивая мечта – поступить на пароход».

Сэм понимал, чтобы стать лоцманом – надо много учиться. Поэтому мечтал стать сначала юнгой или матросом…

«Желание попасть на пароход вечно томило меня. Сначала я хотел быть юнгой, чтобы можно было выскочить на палубу в белом переднике и стряхнуть за борт скатерть с той стороны, с которой меня могли увидеть все старые друзья; потом меня больше стала привлекать роль того палубного матроса, который стоял на сходнях со свернутым канатом, потому что он особенно бросался в глаза. Но все это были только мечты – слишком прекрасные, чтобы стать реальными. Как-то один из наших мальчиков исчез. О нем долго ничего не было слышно. И вдруг он вернулся учеником механика, «подручным» на пароходе! Это событие окончательно подорвало мою веру в то, чему нас учили в воскресной школе. Ведь этот мальчишка был весьма неблагочестив, не мне чета; и вот он оказывается вознесенным на вершину славы, в то время как я пребываю в печали и безвестности. В своем величии этот парень был совершенно лишен великодушия. Он всегда припасал какой-нибудь ржавый болт, чтобы чистить его именно тогда, когда судно стояло в нашем городке, и тер его, усевшись у поручней, – там, где мы все могли его созерцать, завидовать ему и ненавидеть его»…

Профессия лоцмана очень ценилась в то время, а зарплата составляла до 1000 долларов. Это были огромные деньги. С другой стороны, лоцманам приходилось нелегко – трудно было провести грузовое судно мимо отмелей, ведь освещения на берегах рек не было. Но лоцман был безраздельным хозяином корабля, как только отходил от причала.

Сэмюэл смог преодолеть все сложности учения. Лоцманом стал. И наслаждался своей профессией.

«Достаточно было пароходу выйти в реку, и он поступал в единоличное и бесконтрольное распоряжение лоцмана. Все поступки лоцмана были абсолютно свободны; он не советовался ни с кем, ни от кого не получал приказания и вспыхивал, как порох, при самой невинной попытке подсказать ему что-либо».

Весной 1858 года Сэм начал работать на большом пароходе «Пенсильвания», куда смог устроить помощником счетовода и своего брата Генри. Сэма ценили на судне.

«Если капитану попадался лоцман с особенно высокой репутацией, он всячески старался удержать его у себя. В те времена ставка лоцмана у верховьев Миссисипи составляла 400 долларов в месяц, но я знавал капитана, который держал такого лоцмана на полном окладе целых 3 месяца без дела, так как река замерзла. И надо помнить, что в те дешевые времена оклад в 400 долларов был почти фантастическим. Не многие на берегу получали такой оклад, а если получали, то все смотрели на них с чрезвычайным уважением. Когда лоцманы с низовья или верховья реки попадали в наш маленький миссурийский городок, их общества искали самые избранные красавицы, самые важные люди, и относились к ним с восторженным почтением. Стоять в гавани, получая жалованье, – это было занятие, которое многие лоцманы любили и ценили; особенно если они плавали по Миссури в дни расцвета своей профессии (канзасские времена) и получали 900 долларов за рейс, что равнялось примерно 1800 долларам в месяц.

В силу долголетней привычки командовать у лоцманов вошло в обыкновение заменять любую просьбу приказанием. До сих пор мне как-то неприятно выражать свое желание жалкой просьбой, вместо того чтобы бросить его в сжатой форме команды».

В 1860 году из-за смены начальства Сэм покидает работу. А брат остается на корабле, на котором через месяц взрываются котлы, и Генри, получив страшные ожоги, умирает в больнице.

«Было шесть часов жаркого летнего утра. «Пенсильвания» шла севернее Корабельного острова, миль за 60 до Мемфиса, на малом ходу, таща за собой баржу с дровами, которые быстро разгружали. Джордж Илер был в рубке – кажется, один; второй механик и сменный кочегар стояли на вахте в машинном отделении; второй помощник – на палубе; все служащие – Джордж Блэк, мистер Вуд и мой брат – крепко спали; спал и Браун, и старший механик, плотник, старший помощник и один из кочегаров; капитан Клайнфельтер сидел в кресле парикмахера, и тот собирался его брить; на пароходе находилось довольно много каютных пассажиров и 300–400 палубных пассажиров, как было сообщено в свое время, но очень немногие бодрствовали. Когда с баржи разгрузили почти все дрова, Илер дал в машину звонок идти полным ходом, и в следующую же минуту четыре котла из восьми взорвались с громовым треском, и вся носовая часть судна взлетела на воздух. Большая часть всей этой массы, вместе с трубами, обрушилась снова на корабль грудой исковерканных, бесформенных обломков, и через несколько минут вспыхнул пожар.

Многих отшвырнуло на большое расстояние, и они попадали в реку. Среди них был мистер Вуд, мой брат и плотник. Плотник все еще держался за свой тюфяк, когда упал в воду, в 75 футах от парохода. О лоцмане Брауне и о старшем конторщике – Джордже Блэке – так никогда больше и не слыхали: после взрыва их никто не видел. Кресло с сидящим в нем совершенно невредимым капитаном Клайнфельтером осталось висеть прямо над бездной… все впереди – пол, стены – все исчезло, а обалдевший парикмахер, который тоже остался невредим, стоял, выставив носок башмака над бездной, и машинально взбивал мыльную пену, онемев от страха.

Когда Джордж Илер увидел, как перед ним взлетели трубы, он понял, в чем дело: он закрыл лицо полами пиджака и крепко прижал их руками, чтобы пар не попал в рот или в нос. Ему на это вполне хватило времени, пока он летел в небеса и обратно. Он очутился на верху одного из невзорвавшихся котлов, на 40 футов ниже бывшей рубки, а за ним обрушился его штурвал и целый поток всяких предметов, окутанных клубами раскаленного пара. Все, кто вдохнул этот пар, поумирали, ни один не спасся. Но Илер пара не вдохнул. Он выбрался на свежий воздух как только мог поскорее, а когда пар рассеялся, он вернулся, снова влез на котлы и терпеливо подобрал одну за другой все свои шахматные фигуры и разрозненные части своей флейты.