Родовой кинжал

7

Женщина, которая не гладит своему сыну шнурки, недостойна называться матерью! Сударыня фон Клоц о силе материнской любви

Когда я проснулась, то первое, что увидела, — это пристально смотревшее на меня чудище. Торчащие на небольшой голове двумя лопухами уши, вздыбленные клочковатые короткие волосы непонятного цвета, непропорционально большие глаза, выпирающие скулы, маленькие тонкие губы и длинный нос…

С трудом подавив вскрик, я подождала, пока успокоится бешено бившееся сердце, и осторожно спросила:

— Что с тобой случилось, Даезаэль?

— Я же говорил! Я же говорил! — Где-то рядом весело заржал тролль. — Это моя котя, гони монету, Персик, ты продул! А сам верещал, как поросенок, ха-ха!

— А что случилось? — Я приподнялась на локте. Фургон плавно катил по дороге; я проснулась последней. Все, даже Персиваль, уже были умыты и причесаны. — Почему меня не разбудили? Мы что, сегодня не бегаем?

— Я решил, что тебе следует дать выспаться, — объяснил Драниш. — Мы сегодня приезжаем в город, поэтому бегать не будем. А на монетку мы с гномом поспорили, ждали, какой будет твоя реакция. Молодец, котя, не подвела! Я тебе леденцов на эти деньги куплю. Кстати, как тебе новая стрижка Даезаэля? Правда, я талант?

— Эммм… — замялась я.

— Талант! — вскричал целитель. — Талант! Да ты меня изуродовал! Моя жизнь кончена!

— Наоборот, — возразил тролль, шумно почесывая грудь, — начинается та жизнь, о которой ты всегда мечтал — унылая и гадкая. То есть уже конкретно унылая и совсем гадкая, гы-гы-гы!

Эльф схватился руками за остатки волос и отвернулся.

— Думаю, — обняла я его за плечи, пытаясь успокоить, — в городе ты сможешь найти приличного цирюльника, он помоет голову и сделает приличную стрижку.

— Приличную стрижку! Ты когда-нибудь видела эльфа с короткими волосами? Нет, есть, конечно, изгнанники, но даже у них волосы до плеч! Даже у младенцев волосы длиннее!

— Ты еще забыл добавить, что мнение о красоте эльфов значительно преувеличено, — с милой улыбкой вставила Тиса. — Если до этой ночи ты был ничего, то сейчас просто уродец. Особенно уши. У нас таких дома лопухоидами дразнили.

— Слишком умное слово для такой дуры, которая грамматику освоить не может, — огрызнулся эльф.

— Так это не она придумала, — сказал тролль. — Это еще Яриков папаша в бытность свою пацаном придумал, вот и прижилось. Тиса бы на этом слове мозг сломала.

Я посмотрела на хихикающего гнома, трясущего бороденкой и глядящего на тролля с обожанием, на привычно обменивающихся угрозами Тису и Драниша и с изумлением спросила:

— Ребята, вы что? У Даезаэля же горе! Неважно, о чем вы думаете, но ведь для него потеря волос — это настоящая трагедия! Мы должны поддержать его, разве не так? Смеясь над ним, вы только усугубляете его печаль!

— Почему это я должен поддерживать Даезаэля? — спросил гном. — Без волос он выглядит смешным, вот я и смеюсь.

— Но ведь во время пробежек он залечивал твои раны и не смеялся! — Сказав это, я осеклась. Мой призыв быть милосерднее пропал впустую, ведь это именно Даезаэль был лидером по насмешкам над окружающими, и сейчас остальные были явно настроены взять реванш.

— Смеялся! Вы все надо мной смеялись! Так почему я теперь не могу посмеяться? — возразил гном, капризно надув губы.

— Котя, — лениво сказал тролль, — перестань разводить тут морали-шморали. Для этого у нас капитан есть, этот не упустит случая выставить других дураками.

Резко развернувшись, я обожгла Драниша сердитым взглядом. Не то чтобы я рассчитывала на его поддержку, но он, опытный воин, должен знать, насколько важна моральная обстановка в отряде. Но троллю мой взгляд был как укус комара. В ответ я получила лишь усмешку.

Стремясь справиться со своими чувствами, я отправилась на передок к капитану — на задней площадке что-то уныло бормотал эльф, и утешать его мне сейчас совершенно не хотелось.

Волк взглянул на меня и молча подвинулся, освобождая часть спинки на лавке. Я была благодарна ему хотя бы за это.

Мы въезжали в Хвостовск, наш первый инспекционный город, в полном молчании. День был в самом разгаре. На небе ни облачка, оно было таким голубым, что казалось, вот-вот наступит жаркое лето. Только свитер и свежая молодая листва напоминали о том, что еще нужно было как-то пережить сезон весенних гроз, который я никогда не любила. Каково это будет — пережидать грозу в фургоне?

Повозка катилась очень медленно, лавируя между телег, пешеходов и уличных торговцев, запрудивших улицы города. Капитан полностью сосредоточился на управлении. Вслед нам летел взволнованный шепоток горожан. То ли они ни разу не видели такой фургон и обсуждали, кто это мог быть, то ли они знали о приезде королевских гласов и предвкушали расправу над вороватыми местными чиновниками. Что чиновники подворовывали, я знала даже без инспекции документов, потому что еще не родился на свет тот, кто, вынимая деньги из государственной казны, случайно не клал их в свой карман. Исключительно по рассеянности или по недосмотру!

За телегой стайкой бежали мальчишки, и с задника был слышен рык тролля, который отгонял настырных детей, желающих прокатиться. Хотя Драниш рычал грозно, я четко слышала в его голосе смешливые нотки, и от них мне самой хотелось улыбаться.

Мы выехали на главную площадь, на которой стояло величественное здание городского совета. Своими стенами, аккуратно облицованными яркой плиткой, оно выделялось среди домов, окружающих площадь, — на их стенах краска облупилась, не выдержав зимы, которая в этом году выдалась препаршивой. Фургон остановился возле ратуши, капитан привстал, оглядываясь.

— Здесь где-то должен быть центральный постоялый двор, — объяснил он мне. — Мы остановимся там. Но что-то я не вижу вывески…

Его слова заглушил пронзительный и въедливый, как крик громовицы, вопль:

— Сыночек! Сыночек!

У Ярослава натурально отвисла челюсть. Впервые за две недели нашего знакомства я видела на его обычно невозмутимом лице настолько неприкрытое выражение эмоций.

— Что за?.. — За нашими спинами из крытой части фургона с шумом выскочил тролль. — Гномья мать!

Сударыня фон Клоц неотвратимо, как камень, выпущенный из катапульты, неслась через площадь. За ней с трудом поспевали слуги, несущие сумки и саквояжи.

— Сыночек! — Гномиха не смогла вовремя остановиться и врезалась в фургон так, что он закачался. — Ох!

— Мама! — пискнул Персиваль, высунувшийся из фургона.

Капитан, который так и не смог согнать с лица остатки изумления, спрыгнул на мощеную площадь и подал гномьей матери руку.

— Сударыня, как вы нас нашли? — спросил он, с усилием помогая фон Клоц подняться.

— Меня вела материнская любовь! — гордо возвестила она, отряхивая платье от пыли.

— Да-а-а? — протянул Волк таким голосом, будто только что перед ним станцевали десяток голых дрыхлей, и он не знает, стоит ли в верить этому или списать все на галлюцинации.

— Я просто узнала, в какую часть страны направили ваш отряд, а уж понять, в каком городе вы остановитесь, нетрудно, — объяснила гномиха, жадно разглядывая сына. — Мы ехали, не останавливаясь даже на сон!

Изнуренные лица наконец-то подбежавших слуг подтверждали слова сударыни фон Клоц, хотя на ней тяжелое путешествие совершенно не отразилось.

— К чему такая спешка? — поинтересовался тролль.

— Я ходила к предсказательнице, и она сказала, что грядет резкое похолодание, а вы, — палец дородной женщины уставился в грудь капитана, — отобрали у моего сына теплые подштанники!

— А… — слабым голосом сказал капитан, — подштанники. Так вы проделали этот путь только ради подштанников?

— Нет, конечно, — оскорбилась гномиха. — Я еще привезла теплые свитера и утром успела испечь любимые пирожки Персиваля. И еще мне было необходимо посмотреть, как вы обращаетесь с моим сыном, не обижаете ли его, хорошо ли он кушает, спит и…

— И какает, — с серьезным видом добавила воительница.

— Да! И что? Вот родишь своего, поймешь, насколько это важно!

— Мама, — простонал багровый от смущения гном, пока Драниш и Тиса хохотали так, что слезы на глазах выступили.

Капитан тоже едва сдерживал улыбку, но все же строго сказал:

— Сударыня, такая материнская преданность весьма похвальна, но ваш сын сейчас состоит на королевской службе. Давайте все вопросы с подштанниками и пирожками вы решите тогда, когда у него будет выходной?

— А когда он будет? — спросила заботливая мать, так многозначительно уперев руки в боки, что стало ясно, что капитану следует назначить выходной как можно скорее, иначе ему придется испытать на себе всю силу материнского негодования.

Судя по тому, каким серьезным взглядом окинул Волк тучную гномиху, размер угрозы он оценил.

— Выходной будет сегодня. — Капитан приветственно махнул рукой приближающемуся бургомистру.

— Господин Волк? — Бургомистр был одет в желто-зеленую форму государственного служащего, только в отличие от нашего, коршунинского градоправителя, одевавшегося на службе тускло и неприметно, а во время отдыха — ярко и очень богато, хвостовский глава не пожалел денег на шелк и был таким пестрым, что аж в глазах рябило. — Для нашего города большая честь встречать вас здесь! Я — Русан Сычёв, лично провожу вас и ваших… А это что?!

Мы обернулись, чтобы проследить за взглядом Сычёва. На скамье управителя восседал Даезаэль с таким траурным видом, будто оплакивал гибель всего эльфийского народа.

— Кто, — поправил капитан. — Это эльф.

— Да? А я думал, что…

Ярослав склонил голову к левому плечу. Взгляд у него всегда при этом становился настолько колюче-внимательным, что я не позавидовала бургомистру.

— Ничего, — стушевался Русан. — Я провожу ваш отряд на постоялый двор.

— Благодарен, — коротко ответил капитан и указал рукой на козлы: — Прошу.

Бургомистр прикинул высоту, на которую придется залезать, и заискивающе улыбнулся:

— Я лучше так, пешком. Здесь недалеко.

Капитан пошел рядом с Сычёвым, а тролль подвинул на скамье унылого Даезаэля и сел рядом, положив руки на кристаллы управления.

— Ну вот, теперь меня даже за эльфа не признают, — скучным голосом заметил целитель.

— Ничего, сходишь в цирюльню, и все будет хорошо. Не мешай, а то сейчас под колеса попадет кто-то, сам будешь кишки со спиц счищать.

Мне не хотелось глазеть по сторонам, поэтому я вошла в фургон. Там уже хныкал в подушку Персиваль.

— Что с тобой? — спросила я, впрочем не бросаясь его утешать.

— Мама приехала. Как только ее увидел, понял, как мне без нее было плохо! Так домой хочу! Ты домой хочешь? К маме?

— Нет, — резко ответила я.

— Ой, прости. — Гном даже перестал хлюпать носом. — Ты ведь о ней ничего не говорила. Она, наверное, умерла, да?

— Нет.

— А почему ты тогда к ней не хочешь?

Я промолчала.

— Ну почему? — пристал гном, как репей. — Я вот не понимаю, как можно не хотеть вернуться к маме. Это же мама! Мама — самое близкое, родное и любимое существо. Мы связаны с ней навеки!

— Значит, ты и не поймешь, — серьезно сказала я. — В какой-то момент нужно перерезать пуповину, соединяющую с мамой, даже если не хочется.