Генрих фон Офтердинген

Так божественная Ночь оказывается истинным светом, а смерть — высшей степенью жизни, тоска по которой воспевается в заключительном, шестом, гимне:

Из царства света вниз, во мрак!
Иная жизнь в могиле.

«Гимны к Ночи» основываются в конечном счете на евангельской притче о десяти девах, из которых пять были мудры и заранее запаслись маслом для светильников, а неразумные, взявши светильники свои, не взяли с собой масла и не были допущены на брачный пир. Ночь Новалиса и есть свадебная ночь, на которую допущены мудрые.

Перевод осуществлен по изд.: Novalis. Hymnen an dia Nacht // Schriften: In 4 Bd. mit einem Begleitband. 3. Aufl. Darmstadt, 1977. Bd. 1. S. 130—157.

ГИМНЫ К НОЧИ

(Рукописная версия)

Кто, наделенный
Жизнью и чувством,
В окружении всех явных
Чудес пространного мира
Не предпочтет им
Всесладостного света
В струях и потоках,
В его многоцветных проявленьях,
В нежном возбужденье
Вездесущего дня!
Его тончайшей
Жизненной стихией
Одушевлена
Великая гармония небесных тел,
Неутомимых танцоров, омытых этой стремительной голубизной,
Одушевлен самоцвет,
Сосредоточенно наливающийся колос
И неукротимая
Сила подвижных,
Причудливых зверей, —
Одушевлены многоцветные
Облака, ветры
И прежде всего
Чаровники странствующие
С вещими очами,
Плавной поступью
И звучным сокровищем уст.
Владея всем земным,
Король природы,
Свет вызывает превращенья
Начал различных,
И одним его присутствием
Явлено дивное великолепие
Горнего царства.
Долу обращаю взор
К святилищу загадочной,
Неизъяснимой, таинственной ночи.
Вселенная вдали,
Как бы в могильной бездне,
Пустынный,
Необитаемый предел!
В томлении глубоком
Дрогнули струны сердца.
Исчезнувшие тени минувшего,
Юношеские порывы,
Младенческие грёзы,
Мгновенные обольщенья
Всей этой долгой жизни,
Тщетные упованья
Возвращаются
В сумеречных облаченьях,
Как вечерние туманы,
После заката
Солнца.
Мир в дальней глубине
Со всею пестротой своих восторгов.
В других странах
Раскинул свет
Свои веселые намёты.
Неужто никогда не возвратится свет
К своим преданным детям,
В свои сады,
В свой дом великолепный?
Но что за ключ там бьет
Отрадной свежестью,
Исполнен чаяний
Под сердцем,
Упиваясь
Тихим веяньем томленья?
И у тебя тоже
Человеческое сердце,
Ты темная ночь?
Что ты скрываешь
Под мантией своей,
Незримо, но властно
Трогая мне душу?
Лишь кажешься ты страшной —
Сладостным снадобьем
Кропят нас маки,
Приносимые тобою.
В сладостном опьянении
Ты напрягаешь онемевшие крылья души
И радости даруешь нам,
Смутные и несказанные,
Тайные, как и сама ты,
Радость, позволяющая нам
Небо почуять.
Каким жалким и незрелым
Представляется мне свет
Со своими пестрыми вещами;
Как отрадны, как благодатны
Проводы дня.
Итак, лишь потому,
Что переманивает ночь
Приверженцев твоих,
Ты засеваешь
Мировое пространство
Вспыхивающими шариками
В знак твоего всевластия,
Недолгой отлучки,
Скорого возврата.
Истинное небо
Мы обретаем
Не в твоих меркнущих звездах,
А в тех беспредельных зеницах,
Что в нас ночь отверзает.
Им доступны дали,
Неведомые даже чуть видным разведчикам
В твоих неисчислимых ратях, —
Пренебрегая Светом,
Проницают они сокровенные тайники
Любящего сердца,
И воцаряется неизъяснимое блаженство
На новых высотах.
Слава всемирной владычице,
Провозвестнице
Святынь вселенских,
Покровительнице
Любви блаженной;
Приходишь ты, любимая,
Ночь, ты здесь —
Восхищена моя душа —
Земной день миновал,
И ты снова моя.
Смотрю в твои глубокие, темные очи
И вижу лишь блаженство и любовь.
Мы никнем на алтарь Ночи,
На мягкое ложе —
Ниспадает покров,
И нежным теплым гнетом разожженный
Вспыхивает сладостной жертвы
Чистый жар.

————

Неужели утро неотвратимо?
Неужели вечен гнет земного?
В хлопотах злосчастных
Исчезает ли небесный след ночи?
Неужто никогда не загорится вечным пламенем
Тайный жертвенник любви?
Положен свету
Свой предел
И бденью —
Но в бессрочном ночь царит,
Сон длится вечно.
Сон святой!
Не обездоливай надолго
Причастных Ночи
В тягостях земного дня.
Лишь глупцы тобой пренебрегают,
Не ведая тебя,
Довольствуясь лишь тенью,
Которую ты сострадательно
Отбрасываешь в нас,
Пока не наступила истинная ночь.
Они тебя не обретают
В золотом токе гроздьев,
В чарах масла
Миндального —
В темном соке мака
Не ведают они,
Что это ты
Волнуешь
Нежные девичьи перси,
Лоно в небо превращая, —
Не замечают они
Как ты веешь из древних сказаний,
Приобщая к небу,
Сохраняя ключ
К чертогам блаженных,
Неисчерпаемой тайны
Безмолвный вестник.

————

Однажды, когда я горькие слезы лил, —
когда, истощенная болью, иссякла моя надежда
и на сухом холме, скрывавшем в тесной своей темнице
образ моей жизни, я стоял, одинокий,
как никто еще не был одинок, неизъяснимой гоним
боязнью, измученный, весь в своем скорбном помысле, —
когда искал я подмоги, осматриваясь понапрасну,
не в силах шагнуть ни вперед, ни назад,
когда я в беспредельном отчаянье тщетно держался
за жизнь ускользнувшую, гаснущую, тогда ниспослала мне даль голубая
с высот моего былого блаженства пролившийся сумрак,
и сразу расторглись узы рожденья, оковы света.
Сгинуло земное великолепье вместе с моею печалью,
слилось мое горе с непостижимой новой вселенной —
ты, вдохновенье ночное, небесной дремой меня осенило;
тихо земля возносилась, над нею парил
мой новорожденный, не связанный более дух.
Облаком праха клубился холм — сквозь облако виделся мне
просветленный лик любимой. В очах у нее
опочила вечность, — руки мои дотянулись до рук ее,
с нею меня сочетали, сияя, нерасторжимые узы
слез. Тысячелетия канули вдаль, миновав,
словно грозы. У ней в объятьях упился
я новой жизнью в слезах. Это пригрезилось мне
однажды навеки, и это прошло, но остался
отблеск незыблемой вечной веры в ночное
небо, где солнце — любимая.