Моя борьба. Книга пятая. Надежды

* * *

В Бергене не существовало двух менее сходных людей, чем Эспен и Гунвор. По крайней мере, я таких представить себе не мог. Сводить их вместе не имело смысла, их отношения так и застряли на уровне «привет-как-дела», общих тем для разговора у них не было, как и взаимного интереса, даже в зачатке. Поэтому я вел две параллельные жизни, одну с – Гунвор: смысл ее заключался в том, чтобы быть рядом и делать что-то вместе, заниматься любовью, завтракать, ходить в гости к ее друзьям, смотреть кино, гулять, болтать обо всем, что вздумается; в том, что было связано с нашими телами – запахом ее волос, например, вкусом кожи, ощущением, когда лежишь рядом, прижавшись к ней бедром, и куришь; иначе говоря – в том, чтобы делить с ней жизнь. Мы обсуждали братьев и сестер, родителей и друзей, но никогда – теоретиков и теории; и если в наших беседах речь вдруг заходила об университете, то лишь когда кто-нибудь из нас упоминал, как один парень заснул в читальном зале – Гунвор однажды такое видела – и как он вздрогнул и, проснувшись, вскочил, направился к выходу и упал. Меня парализовало! Парализовало! – завопил он; но потом ноги обрели чувствительность – он просто отсидел их, – и парень поднялся с дурацкой улыбкой, а все вокруг хохотали, и Гунвор в том числе, если судить по ее смеху, когда она рассказывала мне эту историю.

Общего языка с Эспеном не нашел и Ингве, их я тоже не пытался свести, и смириться с этим мне было тяжелее, потому что разницу между Эспеном и Гунвор я объяснял тем, что они мужчина и женщина, возлюбленная и друг, это естественно, и с этим можно ужиться, а разница между Ингве и Эспеном коренилась в чем-то ином. Порой я будто смотрел на нас с Эспеном глазами Ингве, и тогда мы превращались в двух ботанов, которые, спрятавшись от мира, читают вслух, играют в шахматы и слушают джаз и так далеки от общей, тусовочной жизни, полной музыкальных групп, девушек и пьянок, что дальше просто не бывает. Ингве видел, что это не настоящий я, и я носил это видение в себе: я обычный парень, который любит футбол и поп-музыку, зачем я выделываюсь со всей этой элитной модернистской литературой? Однако работало оно и в обратную сторону: слова Ингве порой не звучали для меня как непреложная истина, впрочем, сама эта мысль была мучительной, и я старательно отметал ее, стоило ей появиться.