Вкус свинца

– А кто он, твоя дядя?

– Совсем недавно был хозяином лесопилки. Высший класс, доски шли на экспорт. Весьма обеспеченный мужик… Был. А что теперь, после национализации, не знаю. Наверно, какую-то заначку сохранил. Погоди! Совсем забыл! А что мы пить-есть будем? Провиантом надо запастись. Иначе для чего я эту торбу взял?

Похоже, все окрестные торговцы – старые кореша Рудиса. Разживаемся деликатесами, которых и близко нет на полках магазинов. Наполнив сумку, грузимся в восьмой трамвай и едем на место. В Пардаугаве мне всегда куда уютнее, да и Торнякалнс неподалеку. Тут даже с чужим паспортом не так жутко, как в центре города.

Дверь отворяется, и мы входим в залитую солнцем четырехкомнатную квартиру.

– Неплохо.

– Да. В центре такую большую не разрешили бы. Я буду спать в той комнате, атыв этой.

Наконец можно дух перевести. Жарю яичницу с копченой грудинкой, пока Рудис накрывает на стол и открывает бутылки с пивом.

– Может, позвонить какой-нибудь цыпочке?

– Ну, ты еще куда ни шло, а я… глянь – в каких лохмотьях. Только шапку в руку – и подаяние клянчить на углу.

– А по-моему, не так все страшно, но, если хочешь, подберем что получше. Альберт примерно твоего роста. Фрак не желаете? – Рудис открыл шкаф и перебирает вешалки.

– Нет. Хочу белый смокинг. Все-таки лето.

– Непрактично. Не пройдет и часа, как будет в пивных пятнах.

– Эт-точно. Завтра в Аркадии бал. Будет играть объединенный джазовый оркестр Штрома и Рубениса. Может, сходим?

– Во фраках?

Мы ржем, как кони. Рудис вынимает из шкафа фрак и раскладывает на кушетке.

– Когда-нибудь надевал?

– А ты?

– Случалось. А ты, я вижу, нет. Ну, можно же раз в жизни вырядиться господином.

– Можно. Смеха ради.

– Ха! Дело серьезное. Шутки в сторону! Так… – Рудис еще что-то ищет. – Если фрак, то и остальное должно быть по высшему разряду. Вот, брюки…

Он находит белую рубашку, белую жилетку, белую бабочку и черные носки.

– Туфли… где у него туфли? Не в лаковых же он уехал грязь месить. А, вот они где. Примерь, подойдут ли. Вот еще… – Рудис роется по ящичкам трюмо, открывает шкатулочки, пока не находит то, что искал. – Не золотые, но будут в самый раз, – он подает мне запонки с жемчужинами.

Ух! Страшновато надевать такую красоту. Перво-наперво иду в ванную и только потом прикасаюсь к белоснежной рубашке. Пока одеваюсь, Рудис с видом знатока оценивающе ходит кругами, отряхивает пылинки с лацкана, поправляет бабочку, похлопывает по спине, чтобы я выпрямился. Туфли великоваты, но с ног не сваливаются.

– Ну, старик, прямым ходом к королю Георгу. Надо бы немного мясца нарастить, а в остальном – отлично, – друг, отступив на пару шагов, улыбается. – Посмотрись в зеркало.

Ого-го! Такой утонченный господин, сам себя не узнаю. Готовый апаш во фраке. Все выглядит роскошно, и все-таки настолько непривычно, что хочется поскорее снять хвостатый костюм.

– Уже снимаешь? Постой! – восклицает Рудис. – Потерпи немножко, к фраку нужно привыкнуть. Через час будешь чувствовать себя, как настоящий аристократ, уж поверь мне. И ничего другого уже не захочешь.

– Именно это меня и пугает. Советский человек не должен привыкать к капиталистическим тряпкам. Они приводят к моральной деградации и подрывают стремление строить коммунизм… Не понимаю, что тут смешного. Мне кажется, я уже начинаю привыкать. Пожалуйста, подайте мне сигары и бренди! – элегантным движением откинув в стороны полы фрака, я опускаюсь в мягкое кресло. – И побыстрее!

– Да, милорд. Разумеется, пиво и фрак несовместимы. Посмотрим, что у него тут есть.

Рудис, похохатывая, проводит ревизию буфетных полок.

– Простите, сэр, но сигар нет. Вспомнил, хозяин этого дома не курит. Зато есть настоящий арманьяк.

– Как это – нет сигар? – бросаю на Рудиса осуждающий взгляд. Почему мне вдруг кажется, что с ним что-то не так? И тут же понимаю, в чем дело. – Слушай, а у твоего дяди нет еще одного фрака? Мне кажется, вы слишком неприлично одеты, чтобы пить коньяк в одном помещении со мной.

– Ты смотри-ка, действует! Я же сказал, что быстро освоишься.

– А в самом деле! Если б ты тоже нарядился, мы бы провели этот вечер, как два джентльмена. Правда, тут уже какие-то цыпочки из предместья не подойдут, придется искать настоящих леди.

– Ха-ха-ха… посмотрим, – Рудис еще раз пересматривает шкаф и вытаскивает смокинг. – Как насчет этого?

– Ну… конечно, не так торжественно, но все же лучше, чем пиджачок цвета паштета.

– Как вы суровы!

– Такой уж я. Тем более во фраке.

Рудис переодевается в одежду дяди только частично. А брюки на нем весьма сносные, да и дядины вряд ли бы подошли – Рудис плотнее. Смокинг маловат, но налезает, и потом – для такого кривляния больше и не требуется. Забавно, однако, опустив глаза на белые манжеты и жемчужные запонки, чувствую себя торжественнее, хочется говорить неспешно и достойно, а напиток смаковать неторопливо, по глоточку, по капельке…

К двум бутылку прикончили, я начинаю задремывать, но через мгновение снова просыпаюсь.

– Ты уже носом клюешь, – шепелявит Рудис. – Давай на боковую.

Расслабившись, глубоко утопаю в кресле, похоже, вряд ли смогу подняться на ноги. А уж добраться до кровати в другой комнате кажется так же трудно, как Антыню забраться на Стеклянную гору[46]. Да и как тут было не выбиться из сил, когда столько приключений в один день. Довольно часто доносится шум машин, причем совсем неподалеку. Поначалу удивляюсь, но потом вспоминаю – мы рядом с улицей Бариню, где оживленное движение не затихает ни днем, ни ночью. Но все-таки – уже далеко за полночь.

Из дремы нас вырывает скрип тормозов. Этот звук мы уже слышали, поэтому вскакиваем как ошпаренные. Снаружи раздаются звуки, которые не сулят ничего хорошего. Рудис бросается к окну, я – за ним. Успеваем разглядеть только грузовой фургон и красноармейца, хлопает входная дверь и на лестнице слышен топот. И через мгновение уже настойчивый стук в нашу дверь. Рудис на секунду замирает, и этого хватает, чтобы принять решение.

– Шевелись! – он хлопает меня по плечу, и мы мчимся через всю квартиру.

Вбежав в хозяйскую спальню, Рудис распахивает окно и вскакивает на подоконник.

– Прыгай за мной!

Не думая, следую за другом. Всего-то второй этаж, но теряю равновесие и падаю на все четыре.

– Цел?

– Да.

Мы бежим через двор к сарайчикам, которые соседствуют с территорией соседнего дома. Поленницы невысоки, помогая друг другу, быстро забираемся на крышу. С перепугу не могу думать связно, но руки сами находят, за что ухватиться, а ноги, как оттолкнуться. Спрыгнув в соседний сад, на миг замираем.

– Стой! Стрелять буду! – до нас доносится возглас.

Не видно, но, похоже, кричащий стоит у окна, через которое мы только что сбежали. Вот же громилы, даже дверь им не преграда!

– Быстро к сараям, им больше негде спрятаться! Бабы далеко не убегут, – командует кто-то другой.

Клянусь прахом предков, эту глотку я уже слышал раньше. Да, двух мнений быть не может, это тот бородач, который напал на Колю с ножом и к горлу которого я потом прижал тот самый тесак. Вот так совпадение – в течение суток два старых врага появились поблизости. И каждый в новом обличье. Кто бы мог…

– Слышал? Бабы, – Рудис толкает меня локтем. – Они пришли за Лидией и Байбой… за Ульбертом. Не нас они ищут.

– Все равно, сматываемся. Не найдут их, так скрутят нас.

– Пожалуй. Они нас не видят, но нельзя, чтоб услышали.

На цыпочках добираемся до забора, который граничит с улицей Талсу. За спиной остается грохот рассыпанных поленниц и брань преследователей. Перемахиваем через забор и, вжимаясь в стены домов, быстрым шагом направляемся в сторону улицы Нометню. Время от времени делаем передышки, вбегаем в подворотни, замирая в нишах или за стволами деревьев. Убедившись, что опасности нет, спешим дальше.

– Куда мы бежим?

– Мы еще не бежим куда-то, мы бежим от.

– Тогда побежали в Торнякалнс, а не в другую сторону.

– Хорошо. Но Агенскалнский рынок все-таки обойдем стороной, слишком уж открытое место.

По улице Пилсоню достигаем улицы Вентспилс, потом сворачиваем влево на улицу Марупес, по которой можно наяривать не сворачивая до самой железной дороги. Правда, улица широковата и хорошо просматривается, и по ней то и дело проносятся легковушки и грузовики. Поскольку неясно, кто в них разъезжает, решаем, что не стоит маячить в свете фар. Возвращаемся на улицу Вентспилс, чтобы добраться до Аркадии и улицы Алтонавас, но на Малой Нометню опять неприятный сюрприз – машины подозрительного вида курсируют еще чаще.

– Куда они едут? Не похоже, чтобы в сторону города.

– Останови и спроси.

В миг, когда нет ни одной машины, перебегаем через Малую Нометню и оказываемся на улочке, название которой меняется так часто, что уже и не понятно, где ты находишься – долго была улица Мейстару, потом с год носила имя Ниды, теперь улица Коклес.

– Не мешало бы промочить горло.

– Да, жаль, что пруд Мары остался на той стороне.

– Дурак, из помпы в каком-нибудь дворе.

– Шум поднимем. Если твой живот не будет привередничать, можем хлебнуть из Марупите.

– Мне все равно, но в горле пересохло.

С улицы Коклес на улицу Херманя, еще три шага, бегом через трамвайные пути и мы в Аркадии. Скорее к мостику, где плещется водопад. Пьем взахлеб, не боясь намочить изысканную одежду. Утолив жажду, Рудис поднимается и, вслушиваясь, вертит головой в разные стороны.

– Слышишь?

– Что?

– Похоже на какую-то возню, не могу понять.

– Успокойся, это вода шумит.

– Нет, тут что-то другое. Там, – Рудис показывает в сторону станции Торнякалнс.

– Что там может быть? Наверно, вагоны загружают.

– Так, как на базарной площади. Голоса слышишь?

– Грузчики перекликаются.

– Погоди… прислушайся! Так громко, как будто женщины плачут. Слышишь?

Станцию заслоняют деревья, кусты и забор, и, кроме вагонов, которые виднеются сквозь зеленую листву, ничего толком не разглядеть. Как-то незаметно светает. В полумраке утра Аркадия выглядит причудливо, а посреди мы, как два призрака – один в смокинге, другой во фраке. Внезапно мне становится так жутко, что все тело покрылось гусиной кожей. Наверно, с похмелья.

– Давай подойдем поближе.

– Да…

Раздвигаем кусты, но увидеть больше не удается – только то, что происходит в промежутках между вагонами и в обоих концах состава, но этого хватает с лихвой, чтобы дыхание перехватило. А когда приходит осознание происходящего, ноги сами подкашиваются. Становится ясно про эти ночные рейсы – кого и куда везли. Машины все прибывают и привозят новые грузы. Так и есть – загружают вагоны[47]. Их битком набивают еще теплой кровью, отчаявшимися душами и самыми горькими слезами в мире. Почему?! За что?! Куда?! Удивление и смятение быстро сменяются гневом и ненавистью. Хочется орать во весь голос, хочется мчаться, бить, пинать, душить вооруженных военных, которые вталкивают в вагоны невинных людей. С губ срывается непонятный хрип, и я инстинктивно бросаюсь вперед.

– Тихо! – Рудис, удерживая меня, шепчет в ухо. Мотнув головой, он показывает влево.