Зимняя бухта
- Автор: Матс Валь
- Жанр: Зарубежная современная проза
- Дата выхода: 2021
Читать книгу "Зимняя бухта"
33
О, сестры мои и братья, такова потеря! Когда я понял, что ее больше нет, что она ушла из моей жизни, подкралось оно. Оно пришло, как туман из земли и от деревьев. Оно смешалось с желтым и красным осени, оно пожирало меня, словно огонь. Оно стало водой, что заливала меня, камнем, что отягощал меня. Оно стало звездным небом, что готово расплющить меня, и вечностями, что оставляли меня один на один с ядом, которым напитана потеря. Яд этот зовется печалью.
О, братья мои, о мои сестры.
Такова она — потеря!
Был один их тех ясных дней, когда по утрам воздух колючий, но днем уже тепло, а небо синее; в окно автобуса я видел березы с желтеющими верхушками и людей с какими-то странными взглядами — словно они ждали то ли великой тьмы, то ли великого света. В первой половине дня мы ставили сцену. Я ждал Элисабет — обычно она прибегала с электрички в своей потертой замшевой куртке и рубашке вроде моей, но Элисабет все не появлялась.
Мы начали работать, но Элисабет не пришла и к обеду.
— Где Элисабет? — спросил Стаффан (Улла ушла, ее тошнило), и я ответил, что не знаю.
— Заболела, наверное, — строил предположения Стаффан. — Учитывая, сколько она курит, — неудивительно. По пачке в день. Очень вредно.
Он свернул одну из своих некурибельных сигарет и попытался вдохнуть в нее пламя жизни.
— Я курю по одной на каждой перемене и еще три вечером. Тоже многовато.
— Твои же вечно гаснут, — заметил я. — Так что ты вне опасности.
Стаффан поднял палец с таким видом, будто давно ждал, что я открою ему эту тайну.
— Мы с Уллой устраиваем вечеринку. Надеемся, вы придете.
— Обязательно. — Я ощупал пинг-понговый шарик в кармане куртки.
И вот урок шведского языка.
Янне говорил о царе Эдипе, который убил своего отца и женился на собственной матери, но я слушал вполуха. Я думал только про Элисабет и все смотрел на крышку парты, туда, где обычно лежала ее рука. Меня охватило беспокойство — как в детстве, когда играешь и вдруг слышишь пожарную машину или скорую помощь. Я тогда страшно пугался и, чуть не задыхаясь, бежал домой — посмотреть, не у нас ли горит.
После обеда Фалькберг проводила опрос по теме нацизма в Германии в тридцатые годы. Мне достался вопрос о депрессии; моим ответом Фалькберг осталась недовольна, начала задавать наводящие вопросы.
— Надо было почитать свои записи, — сказала она после урока.
— Надо, — согласился я и вышел.
На лестничной площадке ошивалась целая бейсбольная лига. Один показал мне средний палец, но я сделал вид, что не заметил.
— Куда дел свою проститутку? — крикнул он мне в спину, но я молча зашагал к автобусу.
Дома было пусто и тихо. Хорошо, что никого нет. Я выпил молока прямо из пакета, съел пару бутербродов, а потом пошел к маме в комнату и улегся с телефоном на кровать.
— Элисабет, — ответила Элисабет.
— Привет, это я. Заболела?
— Ты не поверишь! Ты понятия не имеешь, что со мной произошло!
— Что с тобой произошло?
Я слышал, что Элисабет на взводе.
— Я утром проспала. Я никогда не просыпаю, а сегодня проснулась в девятом часу. И когда была в ванной, услышала звуки из комнаты Фредрика. Пошла туда — а там какой-то мужик возится под кроватью. И рядом на полу — наши картины. Я как закричу: «Ты что здесь делаешь?!» Он поднялся на колени, и я увидела, что у него нож в руке. Тогда я схватила биту Фредрика и врезала ему по башке. Он упал без единого звука. И я увидела, что в руке-то у него была отвертка. Я побежала к маме, она плавала в бассейне. Мы заперлись на кухне и вызвали полицию. Полицейские приехали тут же. Мужик так и лежал наверху, не шевелился. Меня от страха вырвало, полицейские вызвали скорую. Мужика увезли, а потом две женщины из полиции допрашивали нас с мамой. Папа пришел и рассказал про взлом, и женщины эти полицейские сказали, что мужик, которого я ударила, скупщик краденого и барыга. Наверное, он после того взлома забыл картины под кроватью Фредрика и теперь вернулся за ними. Все было так быстро. Да я еще в одной футболке. Я так испугалась, что у него нож! А когда увидела картины, поняла, что он вор. Наша соседка, врач, дала мне снотворное, только я не стала его принимать. Представляешь, какой кошмар? Мама звонила в больницу, спрашивала про того мужика, но ей не сказали, потому что она не родственница. Поэтому в больницу позвонила женщина из полиции, ей сказали, что он без сознания уже два часа, его положили в интенсивную терапию…
— Вот черт! — Руки у меня сделались ледяными, кожу на лице стянуло, меня замутило. — Как он выглядел?
Вдруг это Раймо?
— Совершенно обычный мужик. Небритый, волосы грязные, но вообще — обычный. Красная рубашка, желтый шейный платок.
— Ох, черт. Бедная…
Элисабет сокрушила Навозника.
— Подожди немножко, — сказал я, — надо выключить воду, я кофе собрался варить.
— Ага.
Я потащился в ванную. В зеркале себя не узнал. Черные круги под глазами. Я умылся, попил из-под крана и вернулся.
— Бедная ты, ну и дела. Стояла полуголая перед мужиком с ножом!
— Хотя это оказалась отвертка. Но когда так страшно, восприятие отрубается.
— Что отрубается?
— Восприятие.
— Оно и понятно. Ты, наверное, до смерти перепугалась.
— А вдруг он не придет в норму? Вдруг останется инвалидом? — Элисабет всхлипнула.
— Да ладно тебе, — утешал я. — Выдержать можно больше, чем кажется.
— Ты что, бейсбольную биту никогда не видел?
— Видел, конечно.
— Ну вот! А я его ударила изо всех сил. Попала по шее. Чуть повыше — и я бы ему череп раскроила, он бы умер на хрен! — Элисабет зарыдала.
— Элисабет, — позвал я. — Элисабет!
— Все, не могу больше.
— Пока, — сказал я, но она уже положила трубку.
Я встал, посмотрел на отметину в стене — там, куда попала пуля.
— Придурки! — заорал я и пнул столик, на который Навозник обыкновенно ставил стакан с пивом. Потом пошел к себе и закрыл дверь. Но в комнате мне было тесно. Стены как будто готовились упасть на меня. Я заплакал.
— Придурки хреновы! — повторил я, уткнувшись лицом в подушку. Потом встал, надел спортивный костюм, вышел на лестницу. Встретил мальчишку, того, что вечно на улице. На нем висел пояс с кобурой, он выстрелил в меня из пугача.
— Я тебя убил! — крикнул он. Я толкнул подъездную дверь и выбежал во двор.
Я бежал до самой дороги на Слагсту. Ноги будто свинцом налились, мысли носились по кругу. Я хотел сосредоточиться на беге, но силы словно вытекли из меня. У самой воды я остановился и посмотрел туда, где стоял ее дом. Сколько до него? Несколько километров? Я видел ее перед собой — как она лежит на кровати, пьет снотворное. Лежит, сцепив руки на животе.
— Офелия! — заорал я над водой, бросился вверх по склону, потом помчался вниз, потом вверх и все плакал, плакал, и вот я уже сам не помнил, сколько раз пробежал вниз и вверх.
Выдохшись, уселся на обочину. От воды поднимался какой-то бегун в голубом костюме с белыми лампасами и в трикотажной шапочке. Лет ему было, наверное, сто, с подбородка свисала белая бороденка. Он пробежал мимо меня, обернулся и крикнул:
— С тобой все в порядке?
Я кивнул, и он скрылся за поворотом. Я поднялся и побежал дальше. Они ждали. По какой-то дебильной причине они не сделали этого сразу. Машина сломалась? Раймо страдал похмельем? Почему они поперлись туда только сегодня? «Я никогда не просыпаю», — сказала Элисабет. Именно сегодня.
Я заставил себя пробежать еще круг, хотя ноги бунтовали. Если она узнает, думал я, если только она узнает, что он жил с нами, что его она назвала моим «отчимом», все кончено. Мне впору прыгнуть в море.
Одни и те же мысли зудели в голове. Я с ума сойду, думал я. Я не выдержу.
После второго круга я спустился к дороге и трусцой пробежал мимо боксерского клуба. Морган как раз направлялся к двери. Увидев меня, он остановился.
— Не пойдешь на тренировку?
— Некогда, — крикнул я ему, а потом из последних сил поднялся к Альбю.
Когда я открыл дверь, Лена была уже дома. Из ее комнаты доносилась музычка вроде той, что крутят в развлекательных телепрограммах. Я стянул кроссовки, она вышла из комнаты.
— Закрой дверь! — сказал я — Лена оставила дверь открытой, и мерзкое музло сыпалось по всей квартире, как сахарный песок.
— Ты чего раскомандовался?
— Закрой дверь, я сказал!
— Не ори на меня!
Она попятилась к себе и захлопнула дверь; я стал набирать ванну. Взял Ленину пену и налил ванну до краев. А в голове безостановочно стучало: «Она обо всем узнает». Лена опять открыла дверь, я услышал, как она идет на кухню. Музло потоком грязной воды вылилось в прихожую и гостиную, просочилось через хлипкую дверь ванной.
— Выключи! — заорал я.
— Сколько хочу, столько и слушаю!
— Выключи, иначе разнесу твой сраный магнитофон. Слышишь?! В окно выброшу!
Ленины шаги простучали по прихожей, и музыка стала тише.
— Я тоже здесь живу! — крикнула Лена через дверь.
— Пошла нахрен!
— Какой ты милый, — пробурчала Лена, и я погрузился в воду с головой. Лежал так, пока хватало воздуха, потом вынырнул, отфыркался. И необязательно она все узнает, подумал я. Она же ему не родня. Она не может позвонить в больницу и спросить, как он там. В больнице ей ничего не скажут, она сама говорила. Она даже не узнает, как его зовут. А уж адрес — и подавно. И она не знает, где я живу. Она никогда не подумает, что я с ним как-то связан, даже если бы и узнала его адрес. Мой-то она ведь не знает.
— Я маме расскажу, как ты себя ведешь! — кричала Лена через дверь.
— Иди в жопу. — И я снова погрузился с головой. Потом отправился к себе и лег на кровать, завернувшись в купальный халат. Халат мне мал, и я заполз под одеяло, чтобы ноги не мерзли. Слышал, как Лена бахнула входной дверью.
— Всего хорошего, дебил, — крикнула она на прощание.
Мы падаем вместе с мотоциклом Курта; под нами что-то похожее на реку Гудзон. Я шуршу туристической картой — выясняю, туда ли мы упадем.
— Эмпайр-стейт-билдинг! — объявляю я и показываю пальцем. Мы приводняемся, но я словно приклеился к сиденью и не могу освободиться. Воздух вот-вот кончится; когда я высовываю голову из воды, легкие едва не взрываются.
Оказывается, я в бассейне. На бортике сидят Франк, Навозник и папа. На всех троих — шорты в клетку, длиной до колена. Элисабет подает Навознику яблоко. Он вытирает его о рубашку, откусывает. Под яблоней Курт играет на саксофоне «Love Me or Leave Me». Когда мелодия кончается, Элисабет подходит к нему. Курт обут в мои беговые кроссовки с обрезанными носами.
— Как здорово ты играешь, Йон-Йон, — говорит Элисабет.
Я хочу крикнуть из бассейна, что Йон-Йон — это я, а его зовут Курт, но не могу издать ни звука.
— Жаль, что ты так заболеешь, — говорит Элисабет Курту, и я вдруг понимаю, что он совершенно изможден, глаза ввалились. И еще понимаю, что это я.
— Господи, что ты говорил во сне! — У двери стояла мама.
— Правда? Я бегал.
— А со стороны посмотреть — ты в основном спишь.
— Я принял ванну, а потом уснул.
— Лена была дома?
— Да. Недавно ушла.
Мама села на край кровати.
— Вчера вечером я видела Рольфа. Он объяснил, что произошло. Он на тебя не сердится. И скоро вернется к нам.