Зимняя бухта

16

О, эта мягкая ласка, сестры и братья! Мне и Смурфу было по семь лет, мы полдня играли в недавно сгоревшем в Слагсте сарае. Домой я пришел не коричневым. Я пришел домой черным. Мама велела мне встать у двери, на коврике из кокосового волокна. Там я начал раздеваться, а когда разделся догола, мама отвела меня в ванную.

Она намыливала мои ладони и руки, она намыливала мне подмышки, и я хихикал, она гладила меня мыльными руками по шее, спине, по ягодицам, по животу и ляжкам. Она гладила меня, о сестры и братья, она гладила меня так, что с тех пор я всегда носил в кармане коробок спичек, чтобы поджечь первый попавшийся сарай, вываляться в углях и еще раз быть вымытым.

Такова, о сладчайшие мои сестры и драчливые мои братья, такова ласка!

Домой я пришел еще слегка не в себе. Голова налилась тяжестью, шея побаливала. Мама стояла на кухне, протирала тряпкой стол возле мойки. Из гостиной доносился звук телевизора.

— Смурф зашел. — Мама кивнула в сторону гостиной.

Я подошел к Смурфу. Он сидел в углу дивана так, будто его туда налили. Полулежал, длинные ноги исчезли под журнальным столиком, а руки раскинулись по спинке. Смурф кивнул мне и снова перевел взгляд на экран.

— Давай его сюда сейчас же, — сказал он, не глядя на меня. Я потянулся к телевизору и сделал погромче.

— У меня его больше нет.

— Не бреши.

Под левым глазом у него красовался здоровенный фонарь. Смурф заметил, что я его рассматриваю.

— Это тот черномазый, — он указал пальцем на глаз.

— У меня его нет.

— Не пори ерунду, давай его сюда!

— Телевизор потише! — крикнула мама из кухни.

Я убавил звук.

Смурф поднялся и какое-то время стоял, сердито поглядывая на экран. Показывали какой-то полицейский сериал. Двое легавых дрались на крыше. Один упал. Смурф засмеялся.

Мы отправились ко мне, я закрыл дверь и включил радио. Смурф уселся на мой стул — единственный в комнате.

— Я знаю, кто они такие, — сообщил он, копаясь в носу.

— Кто?

— Черномазые, которые на нас налетели.

— Владельцы лодки.

Смурф вынул палец из носа, осмотрел добытое. Вытер палец о подошву ботинка.

— Не расшвыривай здесь свои козявки!

— Я же о ботинок вытер.

— Когда пойдешь, попадет на пол и присохнет.

Смурф притопнул ногой, словно отбивал ритм одному ему слышной музыки.

— Владельцы пиццерии, — продолжил он. — Итальяшки. Итальяшек всегда узнаешь. Пижоны.

Он указал на многоцветное образование под глазом: Во, гляди! Вылезли из какой-то помойки, явились сюда — и что творят! Суки черномазые. Давай мне револьвер, нашпигую ту свинью.

Он протянул руку.

— У меня его нет.

— Давай сюда.

Во взгляде Смурфа было одновременно что-то жесткое и просительное. Он и правда хотел, чтобы я отдал ему револьвер.

— У меня его нет, — повторил я. — Я его продал.

— Продал! — Смурф растянул губы в подобие улыбки. — Неужто?

— Да, продал.

— Кому?

— Кому-то в центре города, сегодня после обеда.

— И сколько тебе дали?

— Тысячу.

— Тысячу! За револьвер! Он же гораздо дороже.

— Я хотел от него избавиться.

Смурф откинулся на спинку стула и посмотрел на меня.

— На деньги можно взглянуть?

Я достал десять сотенных из тех, что получил от Франка. Протянул Смурфу, он собрался было цапнуть их, но я отдернул руку.

— Это же деньги из Броммы, — сказал он.

— Это деньги, которые я выручил за револьвер.

— Не верю. Ты его где-то спрятал.

— Не хочешь — не верь.

— Ты его где-то спрятал. Давай его сюда. Я знаю, где он. — Смурф направился к моему шкафу и вывалил оттуда мои старые рубахи, штаны, свитера и кроссовки, из которых я вырос, зимнюю куртку, которую я носил в седьмом классе, и прочее барахло.

Опустошив шкаф, Смурф заполз под кровать и пошарил по пружинной сетке. Свалил книги и комиксы с книжной полки, но ничего не нашел.

Снова плюхнулся на стул.

— Где он?

— У меня его нет. Я его продал.

— Тоже мне друг, — прошипел Смурф. — Не понимаю, как я до сих пор тебя не пришиб.

Я не смог удержаться от смеха.

— Да ладно тебе, Смурф!

— Надо было поставить тебе отметину. Предать товарища из-за каких-то черномазых.

— Дурак. Нельзя палить в людей из-за того, что они обозлились, когда у них украли лодку.

— Суки черномазые, приперлись в нашу страну и возомнили о себе черт знает что.

— Фильтруй базар. Я тоже черномазый. Забыл, что ли? Посмотри. Помнишь, как в третьем классе один пятиклассник обозвал меня черномазым и ты дрался с ним за меня?

— То другое. Ты тогда был мне товарищ. А теперь сраный предатель.

— Хватит, Смурф.

— Тогда давай деньги. — Смурф протянул руку.

Я помотал головой:

— Нет.

— Деньги сюда.

Смурф щелкнул пальцами. Что я ему — собака?

— Давай сюда.

— Зря ты его спер, — сказал я.

— Что я там спер, тебя не касается. Давай сюда.

Он снова щелкнул пальцами.

Я помотал головой.

— Ты меня обманул, Смурф. Бросил пушку на кровать, чтобы я подумал, что ты ее оставил. А потом, у меня за спиной, все-таки прихватил ее. С друзьями так не поступают.

— Ты что, серьезно? — Смурф изучал меня.

— Да.

— Тогда ты мне больше не друг.

Я чуть не захохотал.

— Смурф, черт тебя раздери, мы же с детского садика друг друга знаем.

— Ты мне больше не друг, — повторил он. — И ты об этом еще пожалеешь.

— Да приди ты в себя, Смурф!

— Я и новых друзей могу найти, — прошептал Смурф, словно делился тайной. — Найду себе настоящих друзей, которые не сдриснут в нужный момент.

Он встал и пнул кроссовки, которые я носил пару лет назад. Потом открыл дверь и направился в гостиную. Я пошел следом.

— Смурф, ну ты чего! — Я пытался поймать его, но он вырывался. Не глядя на меня, не прощаясь, он рывком открыл входную дверь и побежал вниз по лестнице.

Не успел я закрыть за ним дверь, на пороге появилась Лена. Бледная, уставшая. Я посторонился, и она вошла.

— Смурф ушел? — крикнула мама из кухни.

— Да, — крикнул я в ответ. — Лена вернулась.

Мама появилась в прихожей. Лена бросилась ей в объятия, начала взахлеб рыдать. Мама тоже заплакала. Они стояли обнявшись и плакали. Я не знал, куда сунуться, поэтому отправился к себе, закрыл дверь и включил радио погромче. Ненавижу слушать, как люди плачут.

Я лежал, стараясь придумать тему для импровизации, но мысли завязли на одном месте.

Раньше такого не было. Меня в школе всегда хвалили за сочинения. Говорили, что у меня живое воображение.

Когда-то, в восьмом классе, шведский у нас вел учитель на замене. Религиозный, и звали его Лунд. Я написал длинное сочинение, как я провел летние каникулы. Написал о «береге, на который камни положила рука, что больше моей».

Лунд решил поговорить со мной. Спросил, часто ли я думаю о Боге. Я сказал: «Иногда». Лунд кивнул.

Через несколько дней Лунд проводил родительское собрание, а мы со Смурфом тем временем угнали его машину. Маленький красный «фиат». Надо было только залезть на крышу, надавить ногой — и дверца открыта. Мы носились по проселкам возле Туллингешён, как психи. А потом вернули машину на парковку за школой.

На следующий день Лунд спросил нас, о чем, по нашему мнению, думают те, кто присваивает чужую собственность.

Я сказал, что они вообще не думают, что их сбила с пути истинного зацикленность общества на потреблении.

В ту четверть я был по шведскому первым в классе. Так сказал Лунд.

«Ты мой лучший ученик», — объявил он. Я ответил, что считаю его хорошим учителем, потому что он объясняет всегда по делу.

Он как будто понял, что я имею в виду. А я сам не понял. На экзамене мы подарили ему цветы, а я сказал речь.

На следующий день после выпускного мы опять угнали его машину. Лунд жил во Флемингсберге. В бардачке лежали два новеньких ключа.

«Спорим, это от его квартиренки», — сказал Смурф.

И мы вскрыли Лундову квартиру.

Лунд жил внизу, и все оказалось как думал Смурф. Ключи подошли к входной двери. Наверное, Лунд сделал их для кого-то из своих знакомых.

Оказавшись в трехкомнатной квартире, мы стали искать деньги. В гостиной стоял белый кожаный диван, глупо большой для такой комнаты. В пару к дивану — два громадных кожаных кресла, тоже белые. Мебель походила на спящих зверей. Между диваном и креслами стоял стеклянный столик, а над диваном висела огромная картина с изображением горы. Гора высилась на фоне красного неба, вдали угадывались береза и лодка.

Смурф принялся обшаривать спальню. Я сел в кресло и стал смотреть на картину. Потом открыл балконную дверь. Этому нас научил Курт. Затеял обворовать кого-нибудь — позаботься о путях отступления.

«Иди сюда, погляди!» — позвал Смурф из спальни.

Я пошел к нему.

Смурф выволок откуда-то огромную картонную коробку с надписью «Электролюкс». Коробка оказалась набита газетами, и все они были одного рода. Напечатанные на толстой глянцевой бумаге, с фотками мужчин в тесных кожаных штанах; мужчины были усатые и все в шапочках-пидорках с надписью «Харли-Дэвидсон».

Потом мы со Смурфом услышали, как за дверью кто-то смеется, и быстренько выбрались через балконную дверь. Но такую историю ведь не расскажешь, имея в распоряжении всего две минуты и один стул.

Я снова пошел на кухню. Мама с Леной сидели за столом напротив друг друга.

Я достал молоко, смешал себе стакан какао. Потом подсушил четыре тоста, намазал маслом. И уселся за стол.

— Как в новой школе? — спросила Лена и откинулась на спинку стула.

— Вроде неплохо, — сказал я. — Нам на завтра дали задание. По импровизации.

— Это что?

Я объяснил, и Лена предложила изобразить, как я в пять лет учился плавать по-собачьи.

— Ну не знаю, — сказал я. — Ничего в голову не лезет.

— Ты всегда был такой стеснительный, — заметила мама.

— Может, в классе есть симпатичная девочка? — поддразнила Лена.

Я уставился в стол — не хотел, чтобы она что-нибудь заметила, но Лена заметила.

— Глядите-ка, и правда есть! — воскликнула она. — Вот поэтому и трудно. Ты стесняешься симпатичной девочки!

Лена рассмеялась и откусила от моего бутерброда.

— Помнишь ту девочку, из начальной школы? — спросила мама.

— Лену Турелль?

— Ты из-за нее стеснялся.

— Мне ты говорил, что женишься на ней. Тебе было всего восемь. — Лена опять нацелилась на мой бутерброд и я отдал его ей. — Вы со Смурфом целовали Лену Турелль, ага? Хотя ей это не нравилось.

— Ее отец потом звонил, жаловался, — добавила мама.

— Ну скажи, о чем будет твоя импровизация, — пристала Лена.

— Я изображу, как выгнал Навозника.

Веселье у мамы с Леной как ветром сдуло. Зря я это сказал. Они переглянулись, и мама покачала головой.

— Ему не всегда было легко в жизни, а в детстве и вовсе пришлось несладко.

— Да что за… Вы-то почему должны из-за этого страдать?

— Мне кажется, ты не до конца понимаешь. — Мама закурила.

Чего я не понимаю? Чего не улавливаю? Он живет здесь, хороводится с моей матерью, а трахает мою сестру. Чего я не понимаю?

— Не говори так, — попросила Лена.

— Как «так»?

Лена уткнулась головой в руки, плечи у нее задрожали.

Она опять расплакалась.

— Чего я не понимаю?