Снежный великан

ГЛАВА 6

— Я иду на ту сторону, — Адриан и сам не знал, почему объявил об этом матери так громко — ведь между ними царил режим радиомолчания.

С тех пор как две недели назад он с силой захлопнул дверь, ведущую на террасу, и пропустил визит к врачу, они говорили друг другу только то, о чем нельзя было молчать. Когда на выходные приехал отец и начал обычным тоном рассказывать о своих студентах и о пребывании в маленькой съемной квартирке, в которой он жил в течение рабочей недели, его слова показались Адриану такими громкими, словно грузовик высыпал целый кузов щебня прямо в тишину этих ужасных недель.

Недель, в течение которых не было произнесено почти ни одного слова.

Однако сейчас Адриан вновь пробормотал:

— Я иду на ту сторону.

И без надобности добавил:

— Я иду к Стелле, — на что его мать лишь устало кивнула.

Но теперь он точно знал, почему он сказал «на ту сторону» и почему добавил «я иду к Стелле».

Теперь его разочарованная мать стала свидетельницей, слышавшей собственными ушами его заявление, теперь она заметит, если он не пойдет в соседний дом. Кроме того, он и сам услышал свои слова — с этого момента он не может повернуть назад; в любом случае он должен пойти к Стелле, и в любом случае он сделает это — немедленно, как можно скорее, пока ему на ум не пришла одна из миллиона причин посчитать эту идею сумасбродной.

Адриан сунул ноги в башмаки, в которых ходил по террасе, и уже хотел открыть дверь, но внезапно почувствовал, что не может сдвинуться с места: какая-то тяжесть мешала ему. И эта тяжесть была у него в груди и в животе — тонны камней накалялись там.

И в стеклянной двери Адриан увидел отражение матери, которая смотрела на него почти с любовью, — но даже от ее взгляда камни не растворились. Тогда он забрал их с собой и наконец открыл дверь, отодвинув отражение матери. Пылая внутри и едва волоча ноги, Адриан пошел по террасе, по этому скрипучему ноябрьскому снегу, чтобы вскоре снова снять башмаки на кухне семьи Мараун.

Но там никого не оказалось. Стоящий на столе чайник выбрасывал неприятно пахнущие клубы пара, что могло означать только одно: миссис была дома. Никто другой не пил эту травяную бурду, и даже Стелла, которая искренне любила свою бабушку, потешалась над ее чайными смесями и была уверена, что иногда миссис добавляет к травам немного ванильного табака.

На пути к Стелле Адриан, проходя мимо комнаты миссис Элдерли, услышал какие-то непонятные звуки и не сразу понял: там внутри кто-то тяжело дышал. Может быть, бабушке Стеллы стало плохо — вдруг она упала и сейчас лежит на полу, с трудом переводя дыхание, или что-нибудь сломала себе?

— Миссис Элдерли? — спросил Адриан через закрытую дверь.

— Метр девяносто, входи, — тяжело дыша, отозвалась та.

Адриан открыл дверь и обнаружил миссис в блестящем лиловом гимнастическом костюме, ее суставы были неестественно вывернуты. Казалось, она сидела на корточках, но при этом опиралась не на ступни, а на руки; ее тело было приподнято и висело в воздухе. Все это выглядело довольно артистично.

— Йога? — спросил Адриан, и миссис, не меняя позы, прохрипела:

— Ты и это знаешь!

Адриан мог бы ответить, что он действительно знал о ее привычке заниматься йогой, хотя, по правде говоря, никогда не видел, что именно она делала. Но вместо этого он просто сказал:

— Ну, тогда я пошел, мне надо уладить еще кое-что, пока.

Внезапно миссис опустилась на ноги и как-то странно и очень серьезно посмотрела на Адриана.

— Метр девяносто, — сказала она, — послушай-ка меня. На занятиях йогой мы поступаем следующим образом. Если ты не можешь продолжать упражнение, у тебя все болит и совсем нет сил, тогда надо сделать три вдоха и три выдоха — именно три, это важно. И только после этого ты признаешь себя побежденным. Если вообще признаешь.

— Зачем ты мне это говоришь?

— Если вообще признаешь себя побежденным, Метр девяносто. Запомнил?

После этих слов миссис перешла к новому упражнению, приняв следующую, не менее сложную позу. Адриан, пробормотав на прощание что-то нечленораздельное, вышел из комнаты и направился к Стелле с тяжелым сердцем. И хотя оно и без того билось, очень громко, тем не менее Адриан взял на себя труд и постучал в дверь.

— Миссис, это ты? — донеслось из-за закрытой двери.

Голос Стеллы.

Совсем рядом.

Адриан откашлялся, распахнул дверь и увидел Стеллу, сидящую на кровати, небрежно скрестив ноги, — эта свободная поза не шла ни в какое сравнение со сложными позами йоги миссис Элдерли. Вокруг Стеллы было разбросано столько одежды, сколько Адриан еще никогда не видел в ее комнате. И здесь было еще кое-что новенькое.

Взгляд Стеллы оказался совсем другим.

Когда она поняла, кто стоит в двери, то совсем ненадолго, на краткий миг, разочарованно опустила уголки рта — и именно это решило все. Теперь она могла сколько угодно улыбаться и говорить всякие приятные вещи, но по-настоящему имели значение только эти полторы секунды недовольства, только они.

— Адриан, это ты, — произнесла Стелла, не скрывая разочарования, но, по крайней мере, ее слова не прозвучали неприветливо. Она на мгновение задумалась, а потом сказала в свой мобильник: — Давай прервемся, я перезвоню тебе попозже.

— Что у нас новенького? — спросила она, улыбаясь, затем бросила на Адриана короткий взгляд и продолжила рыться в своих шмотках.

— Это я, — сказал Адриан.

— Ты, — сказала Стелла, даже не подняв головы.

Она внимательно осмотрела синий свитер, приложила его к джинсам, покачала головой и вытащила из горы шмоток другую вещь — зеленую, слишком тонкую футболку. Затем, обращаясь непосредственно к этой футболке, спросила очень по-взрослому:

— Могу я что-нибудь сделать для тебя?

И Адриан подумал: «Да, действительно, найдется парочка или десяток мелочей, которые можно было бы сделать для меня прямо сейчас. Ты могла бы меня спросить, не хочу ли я нарисовать твой портрет — ведь сам я этого никогда не сделаю; могла бы в любой день позвонить мне, крикнуть перед дверью моей комнаты: “Давай, поторапливайся!”; могла бы посидеть на качелях со мной и миссис и ничего не делать; ты могла бы громко заявить: “Дато — что за дурацкое имя!” или “Как может кто-то носить имя Дато?!”; могла просто посмотреть на меня; ты могла бы назвать меня “Метр девяносто”; могла бы сказать: “Мне очень жаль, что по недоразумению я совсем не вспоминала о тебе, такое никогда больше не повторится ”».

— Нет, — сказал Адриан. — Все отлично. Просто в последнее время у меня не было ни одной свободной минуты, ты же сама знаешь, как это бывает, когда ты в запарке.

Его сердце. Ему не хватало воздуха, оно билось.

Билось.

Но Адриан продолжил:

— Я подумал: дай посмотрю, все ли у тебя в порядке — но, кажется, у тебя все в полном ажуре. С кем ты только что разговаривала по телефону?

Стелла посмотрела на какую-то новую вещицу, которую выудила из горы одежды, и улыбнулась ей:

— Да, ты всегда куда-то спешил!

Новая вещица осталась нема как рыба, и тогда Адриан спросил:

— Так с кем ты разговаривала по телефону?

Стелла удивленно посмотрела на него и даже не потрудилась ответить полным предложением:

— Подруга, школа, ты не знаешь.

И вот опять эта ужасная ситуация со школой, точнее — с двумя школами. А ведь Адриан с самого начала знал, что это была ошибка: в одиннадцать лет он поступил в гимназию, а Стелла нет. Но теперь уже было нельзя ничего изменить. Миссис как-то сказала ему: «Адриан, не придавай этому большого значения, так будет даже лучше. Поверь мне, если вы будете видеться и в школе, рано или поздно вы начнете только действовать друг другу на нервы, так всегда происходит». К сожалению, эти слова его совсем не утешили.

Стелла приветливо посмотрела на Адриана, почти ласково, и сказала:

— Сейчас у меня совсем нет времени, мне уже пора уходить.

— К подруге?

Стелла принялась кусать губы, и только сейчас Адриан заметил, как зарделись ее щеки и как ярко засияли ее глаза. Он чувствовал, что это плохой знак: сияние предназначалось не ему — и никто не смог бы его переубедить.

— Я иду в дом напротив, — тихо сказала Стелла. — Я илу к Дато.

— В… Дом Трех Мертвецов? — спросил Адриан упавшим голосом.

— Послушай, не называй его так, пожалуйста. В каждом доме когда-нибудь кто-то умирает.

— Да, — сказал Адриан, — но не три человека один за другим. Мы же всегда говорили, что это уж слишком. А что с четвертым трупом? Я пойду с тобой!

— Адриан!

— Мы же хотели все выяснить, ты не забыла? Решено, я иду с тобой.

Просто удивительно, как быстро покрасневшее лицо может побледнеть. Глаза Стеллы погасли и недоверчиво уставились на Адриана. Но он знал, что надо было делать: вдох, выдох, вдох, выдох, вдох, выдох. Он смотрел Стелле прямо в глаза и не собирался сдаваться, хотя в эти минуты его присутствие здесь было ему так же ненавистно, как ненавистно оно должно было быть и его соседке.

Вдох, выдох.

Вдох, выдох.

Вдох, выдох.

И потом не сдаваться, только не сдаваться.

Однако в этот момент лицо Стеллы снова изменилось, теперь ее глаза стали одновременно печальными, чужими и даже испуганными. Она попробовала улыбнуться и тихо сказала:

— Ну хорошо. Пойдем со мной.

Ее голос опять зазвучал громче:

— Но теперь выйди на минутку из комнаты, мне надо переодеться, ты же сам видишь.

Адриан выиграл. Вот только, к сожалению, он не чувствовал себя победителем, он все еще ощущал огромную тяжесть в желудке и в груди. Был совершенно опустошен, его длинные руки безвольно повисли вдоль тела, и он сказал:

— Да мне все равно надо еще раз сходить на вашу кухню, там стоят мои башмаки.

Когда он пришел туда, то обнаружил не кого иного, как миссис Элдерли. Если бы не ее блестящее гимнастическое трико, ни один человек не догадался бы, что она совсем недавно изгибала свое тело в сложнейших позах йоги. Миссис сидела на стуле сгорбившись, из-за чего на ее животе появились узкие лиловые валики. Она выглядела внезапно постаревшей на добрый десяток лет; закрыв глаза, она пила маленькими торопливыми глотками свою бурду и, казалось, слушала радио.

Чтобы не мешать ей, Адриан тихонько проскользнул к своим башмакам, схватил их и на цыпочках двинулся к лестнице. Он мог бы поклясться, что миссис не слышала, как он вошел, но когда Адриан уже почти вышел в коридор и еще раз обернулся в ее сторону, она заговорила, не открывая глаза:

— На твоем месте я бы осталась дома. Передавали штормовое предупреждение. Я только что слышала это собственными ушами. Буран, собачий холод, все по полной программе.

— Да мне только перейти улицу, — заверил ее Адриан и посмотрел ей в лицо — как оказалось, напрасно: она продолжала сидеть с закрытыми глазами.

— И все же, — сказала миссис, — на твоем месте я бы остерегалась. Поверь старой женщине. С морозом шутить не стоит.

И внезапно Адриан увидел это. Тревогу, которая распространилась по всему липу миссис Элдерли — со лба до самого подбородка. Ей не нужно было даже открывать глаза и слепой заметил бы эту большую, морщинистую, пепельно-серую тревогу.