Статский советник (Горчаков-5)

Глава 14

На деле все оказалось куда занятнее… конечно же. Штурвала “Петр Великий” слушался неожиданно покорно, а вот с рулем высоты я определенно сделал что-то не так. Стоило мне шевельнуть рукояткой, как дирижабль задрожал. Будто бы изо всех сил пытался задрать нос повыше – но не справился и дергано заковылял по воздуху, как подстреленная птица.

– Осторожнее, ваше сиятельство, – простонал кое-как пришедший в себя капитан, – так вы всех нас угробите.

– Уж простите. Давненько мне не приходилось управлять дирижаблем, знаете ли. – Штука вышла так себе, но ничего умнее я не успел придумать. – Не хватает практики.

– Просто не стоит дергать рули высоты, как рычаг передач… здесь все работает иначе. – Капитан вымученно улыбнулся. – Тяните аккуратнее. А если вам нужно подняться еще быстрее – увеличьте подачу газа в резервуары вентилями справа. Но я бы не рекомендовал…

– Премного благодарен, ваше высокородие.

Я по очереди крутанул несколько ребристых колесиков около штурвала. Уверенно – и все же, помятуя замечание капитана – осторожно. Наверняка он хотел предупредить, что слишком быстрый набор высоты дурно скажется на уцелевших пассажиров в гондоле, что это небезопасно и для самого дирижабля…

Плевать. Что угодно будет лучше, чем еще раз попасть под пулеметы.

Впрочем, даже заполнение резервуаров никакого ощутимого эффекта так и не принесло. То ли немецкие пули повредили какие-то трубки или наделали дыр в самой обшивке дирижабля, то ли такая огромная машина в принципе не умела взмывать вверх, как крохотные рядом с ней аэропланы – высота, на которой шел “Петр Великий”, почти не изменилась.

А то и вовсе стала меньше – внизу и по сторонам снова замелькали проплешины в облаках, сквозь которые виднелась земля: поля, ниточки дорог и черная островерхая громадина Кельнского собора – только теперь справа, а не прямо по курсу. Тугая серая пелена, в которой я надеялся спрятать громадину дирижабля, осталась то ли сверху, то ли вообще позади – на острых осколках разбитых стекол заиграло невесть откуда выглянувшее вечернее солнце.

– Да твою ж… – тоскливо пробормотал я, еще чуть подтягивая руль высоты.

Шум чужих моторов снова нарастал. Пару аэропланов я разглядел вдалеке по левому борту, но остальные, похоже, теперь заходили сзади – оттуда, где я не мог их увидеть… особенно теперь, когда на мою голову свалилось еще и управление машиной длиной в четверть километра. И все же я изо всех сил вслушивался в недоброе стальное жужжание, соображая, что именно следует делать дальше. Усатый генерал затих навеки, капитан снова провалился в забытье, а все офицеры “Петра Великого” дружно куда-то подевались и не спешили появляться в рубке. Так что принимать и штурвал, и командование оказалось попросто некому. А Покровский…

С шумом распахнул дверь и ввалился внутрь, вид при этом имея настолько ошалевший, что особой надежды на него уже не было. Сиятельный граф умудрился не только потерять очки, но и где-то оторвать кусок полы пиджака – но с поставленной задачей как будто все-таки справился.

– Я предупредил всех, ваше сиятельство, – затараторил он. – Двое офицеров заняты в машинном отделении, остальные убиты. Люди в кают-компании…

– Прикажите команде подготовить пулеметы к бою. Одаренные пусть займут места у окон гондолы. – Я говорил нарочито-неспешно, пытаясь хоть таким образом чуть успокоить Покровского. – Держите Щиты и атакуйте, когда немцы пойдут на второй заход. Подпускайте поближе и бейте наверняка – нет никакого смысла швырять заклятья с пары сотен метров… И И велите остальным лечь на пол или укрыться за багажом – иначе их наверняка зацепят.

Покровский исчез, не успев даже дослушать мои слова – зато на его месте в рубке таинственным образом возникла Гижицая. Она, похоже, спала чуть ли не до самого начала стрельбы – вид у ее сиятельства был не то, чтобы помятый, но какой-то чуть небрежный… да и вряд ли она при других обстоятельствах решилась бы покинуть каюту без косметики. Впрочем, природной красоты не портила даже едва заметная припухлость глаз, да и оделась Гижицкая, как положено: в идеально выглаженную белую блузку и юбку: целомудренно-длинную и разве что слишком узкую для… пожалуй, для чего угодно.

– Ну, что тут? – Гижицкая изящно и будто бы даже незаметно для остальных чуть приобняла меня за пояс. – Совсем все плохо, да?

– Можно сказать и так, – отозвался я, не отворачиваясь от штурвала. – Лучше спрячься в каюте. Скоро тут станет… не слишком уютно.

– Напомню вашему сиятельству, что я Одаренная, – усмехнулась Гижицая за моей спиной. – Седьмого магического класса формально. И уж как-нибудь смогу о себе позаботиться.

Особой уверенности в голосе я не услышал – но и тревогу графине удалось скрыть, хоть и не без труда. Да и в целом она держалась получше и Покровского, и большей части людей на борту: судя по ругани и воплям из кают-компании, примерно половина пассажиров готова была чуть ли не прыгать за борт – лишь бы спастись от немцев.

– Послушай, – начал я, – ты вовсе не обязана…

– Обязана. – Гижицкая легонько ткнула меня локтем куда-то в поясницу. – И потом – моя помощь все-таки может понадобиться. Даже сиятельному и могучему князю Горчакову.

Я уже открыл было рот, чтобы возразить, но не успел: где-то вдалеке снова застрекотали пулеметы. Пока я видел только вытянутые огненные струи справа и слева – аэроплаты заходили с хвоста “Петра Великого”. Целились в рули – а может, и в сам корпус дирижабля. Гигантский, но хрупкий и уязвимый. Будь он наполнен водородом, а не дорогущим американским, гелием, немцы уже наверняка еще с первой атаки превратили бы нас в огромный летящий к земле факел.

Но пока обшивка держалась – или просто еще не получила достаточно дырок, чтобы выплюнуть весь летучий газ и швырнуть гондолу прямиком на землю. Стрекотание стихло – аэропланы отстрелялись и теперь меняли курс, расходясь в стороны. Один из них мелькнул слева, на самой границе поля зрения – и тут же задымился и, кувырнувшись в воздухе, устремился вниз, разбрасывая куски фюзеляжа. Кто-то из команды “Петра Великого” оказался неплохим стрелком. Пулемет хлестнул следом еще второй немецкой машине – но не дотянулся. Пилот в самый последний момент бросил аэроплан чуть ли не вертикально вниз, разом уходя и от пуль, и от кое-как выпущенных из кают-компании заклятий.

Впрочем, мишеней хватало на всех: сразу три крылатых тени вынырнули откуда-то слева, и я, выпустив штурвал, принялся наводить Свечку. Сложное заклятье заняло чуть ли втрое больше времени, чем обычная Булава или Серп, зато и промаха не дало: пламя возникло прямо перед аэропланом и тут же ударило в винт, а через несколько мгновений охватило весь корпус до кабины.

Еще минус один.

Краем глаза я заметил, как Гижицкая швырнула сначала Копье, потом второе и затем – видимо, от бессильной злости – запустила совершенно бесполезного Горыныча. Огненное заклятье сердито взвыло, вырвавшись из гондолы наружу, от набегавшего потока воздуха дернулось в сторону хвоста – но потом выровнялось и неторопливо устремилось за ближайшим аэропланом. Уверенно и ровно – и все-таки слишком медлительно, чтобы догнать юркую машину.

А вот у придворного, имени которого я так и не удосужился спросить, дела шли неожиданно бодро. Выучки ему явно не хватало, зато мощи оказалось чуть ли не больше, чем у меня: он даже не пытался целиться заклятьями – орудовал чистой силой Дара. Немыслимым усилием дотянулся через сотню метров до двух аэропланов разом, подхватил оба прямо в воздухе – и, с негромким хлопком соединив ладоши, бросил их друг на друга. Удара я не слышал – видел только брызнувшие во все стороны обломки корпуса, оторванное крыло и, кажется, пламя от вспыхнувшего топлива из баков.

И крохотную фигурку, беспомощно трепыхавшуюся в воздухе и летящую вниз, к земле.

Но переживать за немецкого пилота у меня не было ни желания, ни уж тем более – времени: слева на “Петра Великого” заходили еще три аэроплана. Два привычных, серых, с черными тевтонскими крестами-балкенкройцами на крыльях. И еще один – зачем-то выкрашенный в совершенно неуместный в небе кричаще-алый цвет. Из гондолы красная машина казалась куда крупнее остальных и как будто летела чуть быстрее.

Я ударил магией за мгновение до того, как заработали немецкие пулеметы: пули снова месили многострадальную рубку, но и крайний слева аэроплан вспыхнул, поймав Свечку прямо по курсу. Но на “красного” магия не подействовала: то ли я ошибся с потоком Дара, то ли для командира летучего отряда германский канцлер разорился на “глушилку”. Времени разбираться не было – и я просто последовал примеру придворного. Подпустил уцелевшую двойку аэропланов чуть ближе и, подхватив серую машину магией, изо всех сил швырнул ее вбок.

“Красный” начал двигаться даже раньше, чем его бедняга-сосед дернулся, сваливаясь с курса. Чуть задрал нос вверх, крутанулся в воздухе и, не переставая строчить из пулемета, немыслимым пируэтом ушел куда-то в сторону и вверх, избегая удара.

Простому смертному едва ли хватило бы реакции на такой маневр – и я скорее, почувствовал, чем догадался: красной машиной управляет Одаренный. Сильный маг и опытный офицер, наверняка поучаствовавший не в одном сражении. Его аэроплан до последнего расстреливал дирижабль – и лишь чуть ли не перед самой гондолой нырнул вниз.

На мгновение застыл в воздухе, словно парящая хищная птица – и вдруг снова перекрутился, выгибаясь и разворачивая нос к земле. По всем законами физики должен был рухать вниз камнем – но прямо подо мной выровнялся и снова улегся на послушный ветер, напоследок продемонстрировав кресты на красных крыльях. Ловкий, быстрый и до скрежета зубов недосягаемый, немец будто издевался надо мной. Знал, что зацепить мне его уже нечем.

От злости я готов был даже вырвать кусок обшивки, чтобы подбить ему хвост – но, конечно же, не успел.

Дед или многоопытный Андрей Георгиевич на моем месте, пожалуй, и справились, но мне отчаянно не хватало концентрации. Я мог кое-как управлять дирижаблем, держать Щиты, глазеть по сторонам и даже атаковать магией – но уж точно не делать этого одновременно. Не знаю, сколько человек уцелели в кают-компании – криков оттуда уже почти не слышалось. Да и едва ли мне сейчас помогли бы даже все Одаренные на борту вместе взятые.

“Петр Великий” получил достаточно дыр в обшивке – и теперь заваливался на нос и мчался к земле. Винты двигателей еще работали, ускоряя ход, но и без них дирижабль справился бы не хуже. Беспощадная сила тяжести добавляла скорости, и мы понемногу даже обогнали уцелевшие аэропланы.

Не в полете. Кажется, это называется “свободным падением”.

Зеленые квадратики стремительно приближались – да и река больше не казалась блестящей ниточкой. При желании я наверняка бы смог различить и постройки, и даже людей, но почему-то пялился во вновь сошедшие с ума приборы, будто те еще были способны хоть как-то мне помочь.

– Держись! – заорала Гижицкая. – Выровняй эту чертову штуковину, слышишь меня?!

– Пытаюсь!