Комдив

Глава 1

28 декабря 1941 года, Москва.

В себя я прихожу от какого-то неудобства, не сразу понимаю что это, а состояние, как с бодуна, когда мало что соображаешь и помнишь. Первым приходит осознание, что хочется в туалет стравить давление в клапанах. Только где я? Вот в чём вопрос, а где здесь туалет кстати? Открываю глаза, надо мной белый потолок и солнечный зайчик, потолок кстати высокий, и тянет морозной свежестью, видимо открыто окно или форточка. Пытаюсь встать и ничего не получается. Да, а что со мной произошло? Пытаюсь вспомнить, а кроме того, а я кто такой? В голове крутятся две разные личности и вроде каждая из них я, я что, шизофреник?

Тут наш герой ошибается, что не удивительно, слышал звон, да не знаю, где он, просто оба заболевания имеют схожие симптомы. Впрочем, шизофрению и раздвоение личности часто путают, хотя это разные расстройства психики. Шизофренией болеет в среднем 4–6 человек на 1000, а вот раздвоение личности достаточно редкое заболевание.

Наконец мои мозги приходят в норму и я всё вспоминаю, что теперь, я полковник Прохоров, Игорь Николаевич, а вторая моя половина осталась в прошлой жизни и прошлом мире. Вспоминаю и разрыв снаряда неподалёку, и сразу пронзает испуг, я что, парализован⁈ Сжимаю пальцы рук, работают, пытаюсь проделать тоже с ногами, одна нога неподвижна, другую удаётся слегка согнуть в колене, ух, нет, тело слушается, пускай плохо, но тем не менее. Вот только сил приподняться у меня нет. Тут доходит, что в палате, а где я ещё могу быть спрашивается, работает тарелка радио и Левитан зачитывает очередную сводку СовИнформБюро. Жаль, я не историк, а потому понять, как изменилась от моего вмешательства история, я не могу. Разве что остались в живых некоторые командиры, да немцев остановили чуть ли не в сотне километров от Москвы. Тут открывается дверь и в палату входит санитарка, ну что можно сказать, что я пропал. Глядя в её зелёные колдовские глаза, тонкое и красивое лицо хочется только любоваться этим, как произведением искусства. Пытаюсь с ней заговорить, но в горле пересохло, так что в итоге получается лишь нечленораздельный хрип.

— Вы очнулись⁈

Слышу радостный возглас санитарки.

— Сейчас миленький, сейчас, потерпи чуть-чуть.

Санитарка бросается к тумбочке, и взяв поилку, поит меня, при этом одной рукой она приподнимает мне голову, что бы я мог нормально пить. Делаю несколько жадных глотков, сразу становится легче, а главное, теперь я могу нормально говорить, пускай медленно и тихо, но все же.

— Сестричка, мне бы в туалет, помоги встать, будь добра.

— Забудьте больной! Вы ещё очень слабы, вам нельзя вставать.

— Да у меня сейчас пузырь лопнет.

Санитарка наклоняется, и что-то взяв под кроватью, суёт мне под одеяло и только тут я понимаю, что это утка, а она уже пристраивает её мне под моего шалуна. Стыдно, не то слово, а ещё и санитарка совсем молодая, и как потом с ней говорить, вернее ухаживать после такого.

— Ну же, давайте, не стесняйтесь.

Это она мне говорит, а терпеть нет больше мочи и короче делаю это в утку. Делаю, а сам готов под землю от стыда провалится, только выхода другого у меня нету. Заканчиваю и санитарка ловко выдёргивает утку, а я с ужасом думаю, что делать, когда мне по большому приспичит. И ведь ни куда не денешься, одна надежда, что силы быстро вернуться и я смогу сам ходить в туалет. А санитарка шустро уносится из палаты, что бы через пять минут вернуться снова, но уже не одной, а с врачом. Уставший мужик лет под сорок, хотя могу и ошибаться, осматривает меня, проверяет реакцию конечностей, делает ещё несколько только ему понятных осмотров.

— Доктор, долго мне ещё так бревном лежать?

— Думаю недолго, рефлексы у вас в норме, раны заживают хорошо, без осложнений, надеюсь через недельку вы уже сможете вставать, но лежать вам у нас всё равно не меньше месяца. Большего пока вам сказать не могу.

Хреновато, хотя с другой стороны могло быть и хуже, причём намного. Делать нечего, остаётся только лежать и выздоравливать. Встать я смог через три дня и хоть и с трудом, но доковылять до туалета, счастья было полные штаны. Это как раз был Новый Год, силы прибывали, а второго января ко мне пришли Неверов и Коржов. С собой принесли небольшую передачу в бумажном мешке, но меня больше интересовали новости, как там мой полк, а главное, кто им сейчас командует.

— Сергей Иванович, не томи, кто сейчас на полку, ты?

— Нет командир, когда тебя ранило, то через день прислали полковника Громова.

— И как? Как он командует, потери большие?

— Потери существенные, но его вины в этом нет, думаю и у тебя они тоже были бы. Мы в наступление пошли, а там всегда потери больше, но Громов людей бережёт, просто так под пули не гонит. Хороший командир, хотя я честно говоря надеялся, что поставят меня.

— Много потеряли?

— Примерно треть личного состава и половину техники, в основном бронетранспортёры, и так ломаются и в бою их жгут. Мы конечно стараемся новые добывать и старые ремонтировать, но тяжело, это летом нам раздолье было, а сейчас трудно, примерно четверти брони не хватает до штата. Да, тебе все наши привет передают и желают скорейшего выздоровления.

— Спасибо, вы где сейчас?

— Снова под Брянском, хотя уже пришёл приказ возвращаться в Москву на пополнение и переформирование.

— Какое переформирование?

— Да бес его знает, на следующей неделе будет ясно. Мы собственно сегодня приезжали новые казармы смотреть, куда нас определяют, вот воспользовались оказией и к тебе заскочили, так что жди нас через неделю снова в гости и не нас одних.

Долго нам разговаривать не дали и моего начштаба с начальником разведки выгнали взашей. Жаль, что немного поговорили, но главное я узнал, полк относительно цел и будет отведён на отдых и пополнение. И да, стоят сейчас под Брянском, а его вроде гораздо позже освободили.

В реальной истории Брянск был освобождён лишь 17 сентября 1943 года, сейчас эту дату отмечают, как день города.

Главное, что ближе двухсот километров от Москвы немцев нет, так что линия обороны проходила по линии Тверь, Ржев, Вязьма, Ефремов. Я лишь примерно представляю себе эту линию, а главное не знаю, что было в моём времени захвачено немцами, а что нет. Радует лишь то, что полк хоть и понёс потери, но сохранился и что его переводят в Москву, правда на сколько неизвестно и думаю долго ему тут задержаться не дадут. Через две недели меня снова пришли навестить Неверов и Коржов, и от них я узнаю последние новости о моём полке, а они хоть стой, хоть падай, хорошо, что я и так лежу. Это было, как пустым мешком по голове, короче мой полк переформировывается в дивизию. В первый момент я просто впал в ступор, а кто командовать будет, или Громова на первый полк, а я буду, как выйду из госпиталя второй полк формировать, когда Неверов, мне всё разъяснил, он сам это только вчера узнал, когда его вызывали в отдел кадров. На фоне наших успехов, как в рейдах, так и сначала в обороне, а потом и в наступлении, высокое начальство решило на основе моего полка создать отдельную механизированную дивизию, которая будет подчиняться лично ставке. Вот такие пироги с котятами. Полковник Громов, который принял командование полком так и останется его командиром. Командовать вторым полком, который будет сформирован здесь, в Москве, будет полковник Брагин, а я назначаюсь командиром этой дивизии. И вот что теперь с этим делать? Во-первых, я не уверен, что справлюсь, знаний не хватает, а во-вторых, это же сколько у меня завистников появится, и так уже очень многие косо смотрели, считая меня выскочкой, ещё бы, в 23 года уже полковник и командир отдельного полка, а теперь вообще командир дивизии. Я бы честно говоря охотнее остался командиром отдельного полка, хотя бы год ещё, глядишь страсти поутихли бы, но от меня это не зависит к сожалению. И ведь не пойдёшь к начальству с просьбой, а отыграйте вы пожалуйста всё назад, оставьте меня командиром отдельного полка. Теперь вся жизнь будет, как на вулкане, в любой момент взорваться может. Ведь чем выше заберёшься, тем больнее падать, а добрые души, что бы помочь мне упасть найдутся, даже наверняка в очередь выстроятся, что помочь.

Сослуживцы ушли, а я остался в смятении, так как такой новости я совсем не ожидал, зато с санитаркой, которую звали Люда, у меня сложились отличные отношения. Меня только немного смущало, что она подсовывала под меня утку, когда я не мог вставать с кровати, мне было откровенно стыдно этого. Люда ничем не показывала, что её это тяготило, и меня за это не призирала, а как раз наоборот. Короче похоже я её тоже понравился, так что у нас потихоньку созревала любовь-морковь. Кстати фигурка у неё оказалась тоже обалденной, короче всё было исключительно в моём вкусе. Вот так я и поправлялся, время летело быстро, хотя считай единственным моим развлечением, была только тарелка репродуктора на стене палаты, которая всегда была включена. Прошёл январь, я уже уверено ходил, раны затянулись и с меня сняли повязки, хорошо ещё, что обошлось без переломов, так что в середине февраля меня наконец выписали из госпиталя и даже дали десять дней отпуска для поправки здоровья. Вот честное слово, я не знал, что с этим делать. Мой реципиент был, как и я, сиротой, это я позже выяснил, для меня это была отличная новость. Казалась бы, что в том хорошего, что ты сирота, в обычной жизни ни чего хорошего, а в моём случае преимущество. Останься со мной память прежнего Игоря Прохорова и наличие семьи в принципе не принесло бы мне неудобства, а так это были бы совсем чужие люди. Поэтому я не стал использовать этот отпуск, а отправился в расположение своей уже дивизии. Вернее сначала я явился в отдел кадров армии, где мне поменяли удостоверение, а также дали официальное направление в дивизию. Вот я явился туда нежданчиком, причём добираться пришлось самому, хорошо хоть дивизия располагалась непосредственно в Москве. На входе в расположение стоял незнакомый боец, я конечно не мог знать в лицо всех своих бойцов, но вот они меня знали, а этот не знал, значит новенький, так как по словам майора Неверова, располагалась тут только моя дивизия. Часовой остановил меня, после чего вызвал разводящего. Качать права я не стал, часовой действовал правильно, увидев незнакомого командира, который не имел права прохода, вызвал разводящего. Мне даже ждать не пришлось, это ведь не полевой лагерь, тут была настоящий КПП и разводящий вышел сразу, вот только он тоже был новеньким. Пришлось мне на КПП ждать, пока сюда не прибежал дежурный по части, который оказался из старичков и прекрасно меня знал, и я его знал. Только увидев меня, он сразу перешёл на строевой шаг и остановившись передо мной отдал честь и доложил всё по уставу. Часовой с разводящим слегка струхнули, когда поняли, что не пускали в расположение части самого комдива, но я повернувшись к ним, лишь поблагодарил за правильное несение службы. А что, ходют тут всякие, а потом страусы пропадают, а если вместо меня оказался немецкий шпион в нашей форме, тогда что?

Ходят тут всякие, а потом страусы пропадают — фраза из кинофильма Шкура.

Вот так я и попал в свою дивизию, прямо с КПП прошел в штаб, где и состоялась радостная встреча с сослуживцами, хотя было и много новых лиц. К сожалению среди потерь были и командиры, так что кроме командиров вновь формируемого полка были и те, кто пришёл на смену погибшим. Кстати тут я познакомился со своими новыми командирами полков, на первый взгляд нормальные мужики, по крайней мере ни какого чувства неприязни я при знакомстве с ними не испытывал. Надеюсь и позже ни каких противоречий у нас не возникнет. Неверов, который стал начальником штаба дивизии, а это повыше командира полка, дал команду в столовую приготовить праздничный ужин для командиров. Праздновать моё возвращение будем вечером и отдельно, я только дополнил его приказ двойной наркомовской нормой для бойцов по такому случаю, пускай они тоже отпразднуют, для многих из них это будет получше обычного праздничного ужина. Так как вещей у меня не было, с собой я имею ввиду, какие вещи после госпиталя, то я сразу отправился с Неверовым и обоими командирами полков по расположению дивизии. Раньше тут была расквартирована какая то воинская часть, а теперь были мы, но что было хорошо, так это наличие ангаров и ремзоны. Я уже говорил, что жабизм и хомячизм заразны, мои орлы во время наступления затрофеили больше сотни бронетранспортёров, так что в итоге все потери в технике были возмещены и даже более. Короче поменяли все старые бронетранспортёры на более новые, а со старых уже намылились снимать движки, ходовую, трансмиссию, ведь все бронетранспортёры с собой не забрать, слишком много получается, а так получится основные агрегаты снять на замену, но поступил приказ передислоцироваться в Москву и всю технику взять с собой. Кроме того выяснилось, что ко мне приказали свозить все захваченные бронетранспортёры и хотя основная их часть оказалась неисправна, но всё же кое что с них можно было снять. Вот сейчас мои технари в поте лица и без выходных пахали, как негры на плантациях. Половина из них приводила в порядок наши бронетранспортёры, а другая разбирала и дефектовала привезённые. По штату получалось 300 бронетранспортёров на дивизию, это без учёта наших бронеавтомобилей и разных грузовиков. А бронетранспортёры были не только в полках, батальонах и ротах, но и в приданных подразделениях, а именно при штабе, разведке, артиллерийских и минометных дивизионах, да даже при танковом батальоне. Применение им находилось везде. Хотябы вывести с поля боя раненых или привезти топливо и боеприпасы. Броня у них конечно ещё та, но от осколков и пуль защитит. Вот и пахали, как пчёлки ремонтники, они пользуясь появившейся возможностью всё ремонтировали и запасались запчастями. Всем увиденным я остался доволен, а затем мне показали мою комнату. Все командиры были расквартированы тоже тут, имелось общежитие для них с отдельными комнатами и даже несколько москвичей были при дивизии. Единственной поблажкой для них были увольнительные для встреч с семьями, мы же не звери какие, с понятием. Вечером, после ужина был небольшой сабантуй для командного состава в честь моего возвращения, просидели мы почти до полуночи, правда пили мало, не та обстановка. Вот так я и встал на дивизию, дел навалилось немерено, хорошо, что мне помогал Неверов, да командиры полков показали себя только с самой лучшей стороны. Хотя они оба были уже матёрыми мужиками, а я на их фоне смотрелся пестрожопым щеглом, но видимо они оценили мои успехи и состояние моего полка, а потому и приняли моё командование над собой.