Чужак из ниоткуда

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ. «Афганец». Космонавт Валерий Быковский. Государственная награда

Успеем или нет?

Был бы я один, такого вопроса даже не возникло бы — достаточно на минуту-другую войти в орно, и никакая лошадь не догонит. Но я был не один. Со мной товарищ, а товарищей не бросают. Да и демонстрировать при нём сверхскорость… Плохая идея. Поэтому я просто бежал изо всех своих земных мальчишеских сил. Тимак не отставал.

Когда до вершины сопки и нашего спасения оставалось не более десяти метров, случилось одновременно два непредвиденных события.

Сначала с юго-запада ударил ветер. Да так, что мне пришлось наклониться вперёд, чтобы не упасть. Вокруг резко потемнело. Исчезло голубое небо. Вместо него клубилась красноватая мгла, сквозь которую едва пробивался солнечный свет. Это была пыль, которую принёс ветер. Океан пыли. Она была везде — летела в глаза, лезла в рот и в нос, мешала смотреть и дышать. Ветер был такой силы, что бежать уже было нельзя — только идти, сильно наклонившись вперёд. Он вырвал, сломал букеты тюльпанов в наших руках. Тимак, а вслед за ним и я, застегнули на «молнии» воротники наших «олимпиек»[19], натянули снизу на лица до самых глаз. Дышать стало легче.

Но вот с обзором была совсем беда.

Несколько раз на Гараде я попадал в снежную бурю. Страшная штука. Особенно для тех, кто неподходяще одет, не имеет нужного снаряжения и находится вдали от укрытия.

Здесь было то же самое. Только вместо снега — пыль. Пыльная буря. Или «афганец», как здесь говорят. Мне рассказывали, что он всегда налетает вдруг, может бушевать от нескольких часов до нескольких дней и в это время лучше сидеть дома.

— «Афганец»! — перекричал свист ветра Тимак, подтверждая мою догадку. И добавил непечатное слово.

Мы ступили на вершину сопки. Здесь ветер ещё усилился. Видимость упала окончательно.

Уже на расстоянии трёх шагов перед глазами клубилась сплошная, жёлтая, с красноватым оттенком, пыльная муть. Приходилось отворачиваться, чтобы хоть как-то защитить глаза. Тут хорошо бы пригодились специальные очки, да только их у нас не было. Даже обычных не было.

Откуда-то сзади долетело жалобное ржание лошади, а через несколько секунд послышался крик:

— Помогите! Пацаны, сюда!!

Мы как раз наткнулись на велосипеды, подняли их и собрались спуститься вниз, в ложбину, чтобы хоть как-то укрыться от бешеного ветра и пыли.

— Помогите! — снова донёсся крик. — Сержанта придавило!

Не сговариваясь, мы бросили наши двухколёсные машины и поспешили назад.

— Где вы⁈ — крикнул я. — Мы вас не видим!

Перед глазами всё так же клубилась жёлтая муть, но по жалобному ржанью лошади и крикам пограничника вскоре мы вышли к нужному месту.

Одна из лошадей лежала на боку, придавив собой человека — солдата-пограничника с нашивками сержанта и жалобно ржала. Сержант лежал под лошадью неподвижно, не подавая признаков жизни. Второй солдатик, рядовой, в натянутой по самые уши солдатской панаме и рвущейся по ветру плащ-палатке, стоял рядом с товарищем на коленях и растерянно смотрел на нас. На его груди висел автомат АК-47. Другая осёдланная лошадь покорно стояла рядом, развернувшись к ветру задом.

— Слава богу! — воскликнул солдатик, увидев нас. — Лошадь упала, придавила сержанта, он головой ударился о камень! Сильно ударился, там кровь! — он показал правую руку. Пальцы были испачканы тёмно-красным.

— Тихо, — сказал я, опускаясь рядом на колени. — Без паники, товарищ рядовой. Рация есть? Вызывай помощь.

— Не работает! Помехи страшные! «Афганец» же!

— Первый год служишь? — спросил я.

Он кивнул испуганно.

— Как звать?

— В-валера.

— Ясно. Всё будет нормально, Валера, не ссы. Тимак, можешь посмотреть, что с лошадью?

— Ага, сейчас.

Я быстро ощупал сержанта. Он был жив, но без сознания, о чём я тут же сообщил испуганному воину и Тимаку.

Вот и камень, о который погранец ударился головой во время падения. Неприятный камень, зараза, острый. Об такой и убиться недолго.

Заржала лошадь.

— У неё нога сломана, — доложил Тимак. Как сын начальника горной погранкомендатуры, он худо-бедно разбирался в лошадях. — Левая передняя. Попала в нору сурка на скаку. Жалко.

— Кого? — спросил я.

— Обоих. Но лошадь больше. — он покачал головой. — Тут только один выход.

— Какой? — испуганно спросил товарищ рядовой Валера.

— Пристрелить, чтобы не мучилась, — сказал Тимак.

— Кого? — пыль нестерпимо секла лицо, но это не помешало глазам рядового на мгновение превратиться в два блюдца.

— Ты совсем дурак? — осведомился я ласково. — Лошадь, конечно. Сержант выживет. Надеюсь.

Основания для надежд были. Сержанту повезло. Если можно назвать везением трещину в черепе и рваную рану на голове. А мог бы и голову проломить, как я недавно. Я бы, конечно, и в этом случае постарался его вытащить, но…

— Индивидуальный пакет есть?

Первогодок кивнул, покопался под плащ-палаткой и протянул мне пакет. Я сунул пакет в карман штанов.

— Тимак, Валера, — приказал я. — Вы приподнимите лошадь, а я вытащу сержанта. Хотя нет, погоди, сначала её пристрелить надо, чтобы не дёргалась, а то ещё сильнее сержанта придавит. Валера, у тебя автомат, давай.

Валера сглотнул, переводя жалобный взгляд с меня на Тимака и обратно.

— Я… я не могу, — пробормотал он.

— Тебя должны были этому учить, — сказал Тимак. — Ты же пограничник. А мы — дети.

— Меня не учили стрелять в лошадей! — взвизгнул Валера. — Я только по мишеням стрелял! Не могу! Как хотите — не могу!

Я видел, что он опять близок к панике. Чёрт знает, кого берут служить в погранвойска.

— Ладно, — сказал я и снял с сержанта автомат. — Тогда мы сами.

— Справишься? — спросил Тимак. Мне понравилось, как он себя вёл в эти минуты, — не паниковал, не истерил, был собран и готов действовать.

— А куда деваться? Выхода нет.

На прошедшей неделе у нас как раз был урок военного дела с изучением АК-47. Принцип действия. Разобрать. Собрать. Ничего сложного и очень вовремя. А стрелять Кемрар Гели и Серёжа Ермолов, как сын советского офицера, умели оба.

Я передёрнул затвор, перевёл флажок предохранителя на стрельбу очередями.

Словно предчувствуя дальнейшее, лошадь жалобно заржала.

Я положил ладонь ей на лоб, послал долгий успокаивающий импульс. Лошадь закрыла глаза.

Поднялся, навёл ствол, прижал покрепче приклад к плечу:

— Прости, родная.

Оружие задёргалось в моих руках. Грохот выстрелов на несколько мгновений заглушил свист ветра. Запах сгоревшего пороха ударил в ноздри.

Убрал палец со спускового крючка, посмотрел. Лошадь была мертва. Кровь из простреленной головы тёмным ручейком сбегала в зелёную траву.

Я поставил автомат на предохранитель, положил рядом, и мы занялись сержантом.

Вытащить из-под лошади.

Сделано.

Аккуратно, но плотно перевязать голову.

Сделано.

Войти в орно и немного подпитать ауру.

Сделано.

Теперь самое сложное. Я понимал, что даже втроём при таком ветре нам не удастся посадить сержанта на вторую лошадь, а это был единственный способ доставить его к людям. Сидеть же на месте и ждать, пока утихнет «афганец» или пока нас найдут, было плохим решением.

Во-первых, он только начался и может дуть несколько дней.

Во-вторых, сержанту действительно нужна медицинская помощь и чем скорее, тем лучше.

В-третьих, заставлять себя искать множество людей, когда можешь выбраться самостоятельно, неправильно.

— Валера, твоя лошадь умеет ложиться по команде? — спросил я.

— Может, и умеет, — ответил рядовой. — Но я таких команд не знаю.

— Как её зовут?

— Ласка.

Я сходил к велосипеду, достал из коричневого бумажного пакета, притороченного к багажнику, шоколадку, развернул, отломил часть. Ветер не утихал. Вокруг по-прежнему ничего не было видно и казалось, что вся пыль мира поднята в воздух и несется на нас с единственной целью — забить глотку и глаза, замести, похоронить под собой.

— Врёшь, не возьмешь, — прошептал я.

Вернулся к лошади, погладил ей лоб, протянул на ладони шоколад.

Ласка осторожно взяла его губами, съела.

— Умница. Теперь тебе нужно лечь.

Я заглянул в её темные глаза, вошёл в орно, ясно представил, что я — это она, лёг на землю, подогнув под себя передние ноги.

Ласка покорно легла.

— Умница, — повторил я и скормил ей ещё один кусок шоколада. — Теперь берём сержанта, — сообщил Тимаку и рядовому Валере.

Мы усадили сержанта на Ласку так, что он ничком полулёг на её шею. С помощью солдатского ремня Валеры и поводьев, снятых с убитой лошади, закрепили его в седле, чтобы не свалился.

— Ну, пошли потихоньку. Ласка, вставай. Валера, автомат сержанта не забудь. Тимак, лайбы пока бросим, потом заберём.

— Ясное дело, — сказал друг. — Тут бы самим выбраться… Куда идём — на заставу или в Кушку? В Кушку ближе, сразу говорю.

— Значит, в Кушку — сказал я. — Держимся направления северо-запад. Попадётся слишком крутой склон — обходим и снова на северо-запад.

Компас у нас был. Хороший наручный офицерский компас. В случае нужды я бы вышел куда надо и без компаса, но зачем лишний раз демонстрировать своё превосходство над обычными людьми? Также имелась вода в четырёх полулитровых алюминиевых солдатских флягах, четыре бутерброда с маслом и колбасой, полторы шоколадки (целая у Тимака и половинка у меня), два автомата АК-47 и четыре магазина патронов к ним. Вполне достаточно, чтобы выжить.

Порядок движения был следующий. Первым, ведя лошадь с сержантом в поводу, шёл я. За мной, время от времени сверяясь с компасом и давая направление, Тимак. Замыкал мини-колонну рядовой Валера, груженый двумя автоматами и подсумками.

Так через два с половиной часа и вышли к Кушке.

Так и прошествовали по абсолютно пустой улице Карла Маркса мимо моего дома к дому Тимака. Зашли во двор, потом во двор комендатуры и сдали сержанта, лошадь и рядового Валеру обалдевшему лейтенанту-дежурному.

— Ну вы даёте, — только и сказал лейтенант. — Тут уже заставы в ружьё собрались поднимать. Наряд не вернулся, ещё и дети пропали!

— Всё в порядке, товарищ лейтенант, — сказал я. — Никто никуда не пропал. Вот только товарищу сержанту нужна срочная медицинская помощь. Озаботьтесь, пожалуйста. И ещё. Если дадите карту, я покажу, где лежит дохлая оседланная пограничная лошадь. Пришлось пристрелить, она ногу сломала.

Лейтенант посмотрел на меня дикими глазами и потянулся к телефону.

«Афганец» не помешал нашим с Тимаком родителям встретиться в тот же вечер восьмого марта у нас и отметить счастливое возвращение детей, а заодно и женский праздник.

— Извини, мам, — сказал я маме. — С тюльпанами не вышло. Но я вас с Ленкой всё равно поздравляю и люблю.

— Горе ты моё, — вздохнула мама. — Домой вернулся живой и здоровый — это для меня лучший подарок.

За столом, где нам с Тимаком даже налили по глотку вина, от нас потребовали подробного рассказа о происшедшем. Мы и рассказали. Благо придумывать ничего не пришлось, ещё в сопках решили, что правда лучше всего. А что скрывать? Всё равно вылезет. Наряд-то не просто так пострадал — за нами гнался.