Чужак из ниоткуда

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ. Орни. Песня. Острый нож. Пулемет. И снова тетя Фира

Первое лечебное воздействие я провёл сразу же. Незаметно, на дистанции. Просто, чтобы проверить, как пойдёт дело. Оказалось — идёт. Возможно, не так хорошо, как получилось бы в моём прежнем теле, но тоже вполне приемлемо. Десять минут, и несколько грязно-бурых пятен с левой стороны, где их было явно больше (это значило, что левое лёгкое сильнее поражено болезнью), к концу сеанса побледнели и уменьшились в размерах.

Я мог бы продолжить, но решил, что на первый раз достаточно. Как для Эсфирь Соломоновны, так и для меня.

Вышел из орно, допил компот, поднялся из-за стола.

— Поду-ка прогуляюсь, — сообщил. — Воздухом подышу.

— Иди-иди, — сказал дед, — что с нами, стариками, скучать. А мы ещё посидим, выпьем. Песни попоём, а, Юзик?

— Можно и песни, — согласился бывший танкист. — Наливай.

— Тебе бы только выпить да песни петь, — проворчала бабушка.

— Праздник у нас, — сказал дед, берясь за бутылку. — А песня, как известно, нам строить и жить помогает.

— Она как друг и зовёт, и ведёт, — поддержал Иосиф Давидович.

— И тот, кто с песней по жизни шагает, — продолжил дедушка, разливая.

— Тот никогда и нигде не пропадёт! — с энтузиазмом закончил дядя Юзик.

— До темна не гуляй, — сказала мне бабушка. — Скоро чай пить будем.

Сразу за калиткой проходила улица Металлургов, ограниченная с одной стороны частными жилыми домами, а с другой — железнодорожной насыпью. Я нашёл утоптанную тропинку и перебрался по ней на другую сторону насыпи.

Перед моими глазами раскинулась впадина пересохшего озера, покрытая кочками с пучками травы и редким кустарником. В отдалении криво торчал ржавый остов пятиметровой вышки для прыжков в воду. Чуть в стороне, неподалёку, я заметил два старых, тоже поржавевших, турника и такие же брусья. Видимо, когда-то была спортплощадка. Теперь, когда озеро пересохло, стала не нужна. Нет людей — нет спорта.

Ничего, мне нужна.

Солнце ещё не зашло, но уже наступил вечер, и на фоне закатного горизонта были хорошо видны густые фабричные дымы, тянущиеся к небу. В воздухе явственно ощущался привкус ядовитых промышленных выбросов. В концентрации достаточной, чтобы навредить здоровью. Не сразу, но в течение нескольких лет — запросто. Интересно, сколько уже здесь живут Фира с Юзиком? Да и дедушка с бабушкой вернулись зачем-то. Плохо было на Украине, в Новограде? Там, помнится, и речка чистая, и воздух, и леса вокруг. А здесь… Место, прямо скажем, не лучшее для летнего отдыха, и вообще для жизни. Ну да ничего, в конце концов, я не отдыхать сюда приехал. Работать надо. Антиграв сам себя не соберёт.

Я постоял ещё немного, наблюдая, как солнце опускается в мутную дымную фабричную пелену, понял, что хочу чаю, и пошёл обратно.

Ещё не дойдя до ворот, услышал низкий раскатистый голос деда:

— Ревела буря, дождь шумел,
Во мраке молнии блистали,
И бес-пре-рывно гром гремел,
И ветры в дебрях бушевали…

Это была песня. Раньше я её не слышал (а если и слышал, то забыл). Не простая песня, кстати, с торжественной и даже какой-то величественной мелодией.

Ко славе страстию дыша,
В стране суровой и угрюмой,
На диком бреге Иртыша
Сидел Ермак, объятый думой.

Баритон деда взлетал в нужных местах и снова опускался на рокочущие низы. Он фальшивил, но совсем чуть-чуть, в пределах допустимого. Ему в терцию чисто вторили бабушка Зина с Эсфирь Соломоновной. Дядя Юзик тоже пытался подпевать, но получалось не очень, маловато голоса было у бывшего танкиста.

Товарищи его трудов,
Побед и громкозвучной славы
Среди рас-ки-ну-тых шатров
Беспечно спали средь дубравы.

Я тихонько открыл калитку и так же тихонько вошёл, бесшумно закрыв калитку за собой. Присел на скамейку у ворот, где обычно сидела прабабушка, не желая мешать песне.

Страшась вступать с героем в бой,
Кучум к шатрам, как тать презренный,
Прокрался тайною тропой,
Татар толпами окруженный.
Мечи сверкнули в их руках,
И окровавилась долина,
И пала, грозная в боях,
Не обнажив мечей, дружина.

Это была длинная красивая и мощная песня про то, как погиб Ермак — покоритель Сибири. Я сидел и завороженно слушал. У деда, бабы Зины и Фиры хорошо получалось. Даже дядя Юзик не особо мешал, — его почти не было слышно.

Ревела буря… вдруг луной
Иртыш кипящий осребрился,
И труп, извергнутый волной,
В броне медяной озарился.
Носились тучи, дождь шумел,
И молнии ещё сверкали,
И гром вдали ещё гремел,
И ветры в дебрях бушевали.

Песня кончилась.

— Эх, хорошо, спели, — услышал я деда. — Ну что, по последней и на чай перейдём?

Фира и Юзик ушли, когда уже стемнело. Фира несколько раз повторила, что сегодня чувствует себя на удивление хорошо. Юзик этому радовался и пригласил меня завтра зайти к ним, выбрать книги.

— Дед твой с бабушкой читать не особо любят, а у нас большая хорошая библиотека. Полное собрание Джека Лондона. Марк Твен. Александр Беляев. «Продавец воздуха», читал?

— С радостью приду, — пообещал я. — Книги — это очень хорошо.

Видимо, сил за сегодняшний длинный день я потратил много, потому что уснул сразу, как только голова коснулась подушки, и спал без сновидений до самого утра.

Проснулся отдохнувшим, оделся и, пока остальные ещё спали, выбежал со двора.

Кросс по пересечённой местности, разминка, турник и брусья (не такими уж и ржавыми оказались). На всё про всё — час пять минут. Когда вернулся, бабушка уже хлопотала на кухне; прабабушка несла вахту на своём неизменном месте у ворот; а дед курил во дворе за чаем и свежей газетой, которую бросил в почтовый ящик рано утром почтальон.

— Внук! — воскликнул он, увидев меня. — Доброе утро! Ты где был?

— Доброе утро! — поздоровался я со всеми. — Как это — где? Я теперь бегаю каждое утро, деда. Бег, разминка, силовые упражнения. Там, у высохшего озера, есть турник и брусья, очень удобно.

— Ага, — глубокомысленно изрёк дед. — Ну… хорошо, коли так.

— Сейчас омлет будет, — пообещала бабушка, выглянув из кухни.

— Отлично, я быстро в душ.

Вышел из душа, сел за стол, втянул ноздрями изумительный запах омлета. Намазал хлеб маслом, схватил вилку и принялся за завтрак.

Пока ел и пил чай, прикидывал дальнейшие действия.

Сначала — Фира и Юзик. Деду, бабушке и прабабушке здоровье подкачать тоже не помешает. Это даст мне право и основание для дальнейших действий. Главное — мне поверят. Скажу, что после травмы изменился, появились способности целителя, а схема антиграва буквально во сне явилась. Родителям пока не говорил, не хотел их пугать раньше времени. Но скажу обязательно.

Проблемы, конечно же, возникнут, как без них. Они всегда возникают, если делать дело. Чем оно крупнее и значимее, тем крупнее и проблемы. В моём случае, чувствую, одна из главных проблем будет целительство. Как говорится, дар и проклятье. Колдунов и знахарей, слава аллаху (отдадим дань второй крупнейшей и не менее гонимой, чем православие, религии в стране), уже не сжигают на кострах. Впрочем, и не сжигали никогда в России, насколько я успел узнать. Тем не менее. Медицина здесь, скажем мягко, на довольно примитивном уровне по сравнению с гарадской. Не только в Союзе — во всем мире. Поэтому, как только просочатся слухи, что есть народный целитель, мальчик, способный излечить рак и другие болезни, хлынут такие толпы… С одной стороны — неиссякаемый источник заработка, денег точно хватит, на что угодно, если правильно к вопросу подойти. С другой — это трудности с законом и, главное, со свободным временем.

С законом-то ладно — у всякого начальства найдётся проблема со здоровьем, которую можно решить в обмен на то, чтобы тебя не трогали. Не говоря уже о том, что я несовершеннолетний и по сути вообще могу делать, что хочу ещё пять лет, не беспокоясь о юридических последствиях и руководствуясь исключительно законом совести.

А вот второе — главное.

Ну не могу я всем помочь, извините. У меня совсем другие задачи в приоритете. Хотите быть здоровыми и жить так же долго, как на Гараде? Милости прошу. Летим на Луну. Возводим базу. Устанавливаем Дальнюю связь и думаем, как людям и силгурдам встретиться для вечной дружбы и полезного обмена опытом. Кстати, прототип нуль-звездолёта, пилотом которого я должен был стать, вовсю строится и относительно скоро, думаю, начнутся испытания. Даже название ему уже дали: «Горное эхо».

А я здесь сижу!

Пока заканчивал завтрак, размышляя над всеми этими материями, из кухни раздался какой-то стук, а затем громкий вскрик бабушки:

— Лёша, помоги!!

Дед оставил газету и бросился в дом. Я — за ним.

Бабушка стояла посреди кухни, прижимая к левой руке полотенце, которое на глазах пропитывалось кровью.

— Палец, — сообщала она со слезами на глазах. — Кажется, я палец себе отрубила…

— Что⁈ — воскликнул дед.

Я бросил взгляд на кусок мяса, лежащий на разделочной доске и топорик рядом. От доски через стол и пол тянулись капли крови.

Всё ясно. Рубила мясо, хотела кость перерубить, а попала по пальцу.

— Ну-ка, ба, сядь, — я решительно усадил бабушку на стул, сел рядом на табуретку, взял за руку .

Так, первым делом остановить кровь. Это просто.

Я надавил подушечкой большого пальца на рану, подержал несколько секунд.

Кап-кап-кап… кап-кап… кап. Кап.

Остановилась. Хорошо.

Теперь посмотрим. Ничего страшного, кожа и мышцы на указательном пальце левой руки перебиты, но кость уцелела.

— Сейчас вылечим, ба, — сказал я. — Будет немного больно, потерпи. Деда, есть что-то обеззараживающее?

— Настойка календулы, — сказал дедушка. — Мы ей всегда пользуемся.

— Давай.

Смочил вату настойкой, промокнул рану, снова зажал пальцем.

— Бинт? — спросил дедушка. — Можно сначала подорожником обернуть, он хорошо раны заживляет.

— Обойдёмся, — сказал я. — Хочу, чтобы вы посмотрели. Это важно для нашей общей совместной жизни. Деда, засекай время.

Рану бабушки я, находясь в орно, затянул ровно за двенадцать с половиной минут, по часам. Гарадец Кемрар Гели справился бы, пожалуй, минут за семь-восемь. В прежнем теле.

О чём это говорит? Форма и способности возвращаются и довольно быстро.

Вышел из орно. Убрал палец. Смочил чистую ватку водой, вытер кровь. На месте раны остался только розоватый шрам.

— Ну-ка, согни-разогни, — сказал я.

Бабушка подчинилась, с изумлением глядя на собственный, свободно двигающийся палец.

— Болит?

— Н-нет. Не болит…Совсем не болит!

— Что б тебя дождь намочил! — ругнулся дед своим, как я помнил, самым крепким выражением. — Внук! Как ты это сделал⁈

— Так, деда, баба, давайте сядем, и я вам всё расскажу. Сразу говорю, вы будете первыми, кто это услышит. Родители пока не знают. А вот прабабушка… Я плохо её знаю, как считаешь, деда, звать-нет?

— Смотря что ты хочешь нам поведать.

— Секрет. Даже, пожалуй, тайну. Большую.

— Прабабушка твоя — терская казачка, — сказал дед. — Такое видела-слышала-пережила, что и я не всё знаю. И с головой у неё всё в порядке, и болтливой никогда не была. Зовём.