Егерь Императрицы. Граница

— Веди, — кивнул капитан, и обоз отклонился от тракта чуть вправо.

Располагались, как обычно, защищенным бивуаком. Все у егерей за этот долгий путь было давно отработано, и каждый из них знал свое дело. По внешней стороне лагеря ставились десять саней, а между ними размещали связанные между собой рогатины. В центре разжигали костры и устраивали временные укрытия из натянутых на колья парусиновых пологов. На кострах, в медных котлах кипела наваристая баранья похлебка, а рядом травяной отвар. Уставшие люди ужинали и, укрывшись пологами, прижимались друг к другу.

— Алексий, а расскажи нам, как там, в Руссии? — попросила Милица. — А то Катарина, вон, стесняется, а нам ведь это так интересно! Правда, что у вас из-за сильных холодов и метелей народ весь год ходит в шубах, а на площадях и перекрестках каждый день вешают людей и рубят им головы? Что все сплошь безграмотные, а с утра, как только встали, и перед ночным сном все, и даже женщины с детьми, пьют крепкое хлебное вино, чтобы только не замерзнуть?

Лешка замер, немного не донеся ложку ко рту.

— Ну да, а еще у нас по улицам медведи свободно гуляют, а курицы золотые яйца несут.

Девчонки открыли широко глаза и замерли в изумлении.

— Мифы это все, сказки и выдумки, — усмехнулся Егоров. — Россию из-за ее огромности традиционно боятся и не любят, а для невежественных людей специально рассказывают всяческие небылицы. Вы ведь сами культурные дамы? Вот даже и сейчас, пока Живан нас не слышит, мы с вами на турецком языке разговариваем. А ведь я самый что ни на есть необразованный из всех наших офицеров. Один у меня учитель-француз был, да и то он от такого вот ученика через три года сбежал. Вы приняли Российское подданство и едете в огромную, великую страну, которая уже сейчас стала для вас новой Родиной.

Развею для начала ваши мифы. Круглый год в шубах у нас никто не ходит, ибо с апреля месяца в большинстве российских губерний в них просто-напросто запаришься, и надевать их снова можно будет лишь в ноябре, а все это время между вот этими самыми месяцами стоит обычная теплая погода. Ну, она, может, чуть-чуть только прохладнее, чем у вас в Сербии. В южных наших губерниях произрастают виноград, персики, абрикосы, ну и прочие теплолюбивые культуры. Наше место за Бугом как раз вот таким и будет. Казни в Российской империи — явление крайне не распространенное. В последний раз массово рубили головы во время стрелецкого бунта при Петре I, а было это аж чуть ли не сто лет назад, ну, пусть даже немного меньше. За великое какое злодеяние, такое как, например, убийство, злодея казнить, конечно же, могут, но и то после искреннего раскаянья его, скорее всего, отправят в Сибирь на вечную каторгу. Матушка императрица у нас — монарх просвещенный и очень не жалует казни. В отличие, кстати, от Европ, где пачками вешают или рубят головы. У нас для такого приговора это еще сильно постараться нужно, чтобы получить. По грамотности вы и сами уже, наверное, все поняли. Среди людей вольных уровень образования у нас очень высокий, мало какой дворянин не знает несколько языков, на которых он и писать, и читать, и грамотно изъясняться может. Но вот с низшим сословием, таким, например, как крестьянство, тут, конечно же, все хуже. Хотя, сдается мне, в наше время практически всюду простолюдины не блещут большой грамотностью. Вы возьмите вот ту же Османскую империю, в которую Сербия входит в качестве провинции. Или, вон, соседнюю Австрию. Везде ведь все одинаковое.

Ну а по поводу пития крепкого хмельного — это уже и вовсе, я вам скажу, грубый навет. Царские кабаки в стране есть, и, соответственно, пьяницы тоже имеются, но вот подавляющая масса народа к хмельному почти не притрагивается. Только лишь на самых больших праздниках, да и то взрослые мужики, вошедшие в самую силу, чарку-другую только позволить себе могут. Для молодежи из народа это и вовсе непозволительно. Ну, в дворянстве, конечно, немного по-другому, хотя тоже чрезмерного пьянства нет. Я, вон, первый раз только лишь после полгода службы позволил себе выпить хмельного, да и то когда мне первый офицерский чин дали. Хорошая страна — Россия, дорогие дамы, великая, красивая, и народ в ней добрый. Вы примите ее как свою Родину, и самим же тосковать не придется по Сербии.

К костру подошел Живан и на практически идеальном русском языке выразил возмущение:

— Я требую говорить все время только на русском. Все со мной соглашаются и за моей спиной сами же бурчат на чужих языках. А кто-то из тех, кто сам же меня в этом и поддержал, им еще в этом и потакает! Ай-я-яй, как же нехорошо! — укоризненно покачал он головой, поглядывая на Лешку. Тот покраснел, извинился и, сославшись на необходимость проверки караулов, быстро ушел от костра Милорадовичей.

— Эх, Живан, Живан, — вздохнула Милица. — Ну, говори нам теперь сказка перед сном на русский. Ты выгнал такой хороший жених, — и она, фыркнув, закрыла губы ладошками.

В Кишиневе, стоявшем примерно на половине пути, сделали большую двухдневную остановку. Людям нужно было отогреться, помыться и просто отдохнуть в жилье после двух недель дороги. Да и лошади тоже требовали передышки.

Пожалуй, меньше всего удалось передохнуть тыловой команде Ускова. Помимо устройства людей им требовалось запастись провиантом для людей и кормом для лошадей. Их тут удалось прикупить по случаю еще целых одиннадцать голов.

— Видать, с наших кавалерийских полков были ворованы, — кивнул Лужин на стертые клейма. — Вона какое тавро у них на шкурах было выбито.

— А ты почем знаешь, Федька, что они с наших? А можа, они с татарских али даже вообще из турецких табунов, — возмутился Усков. — Чай тут ведь тоже басурмане аж целыми алаями проскакивали, а на их лошадях ведь тоже всякое тавро ставили. Нам, Федя, без подменной тяги совсем худо скоро придется. Сейчас вот припекать солнышко начнет, и скотина тогда быстро из сил станет выбиваться. Чаво, сам, что ли, за оглоблю возьмешься?

— Надо будет, так и возьмусь, и хомут конский на свою шею надену, чтобы все дотащить, — буркнул, насупившись, пластун. — Да ладно, все правильно, Степан, чай далеко уже от большого начальства будем. Не придерется оно к этим клеймам. А нам на кордонной линии хорошо могут лошадки пригодиться.

Восьмого февраля ротный обоз вышел из Кишинева по восточной дороге и уже через два дня переправился через Днестр. Теперь ему было нужно сделать большой полукруг, огибая турецкие владения перед Очаковым. Совсем рядом было море, и, на счастье переселенцев, пока что дул северный ветер, прилично выстужая землю. И только в двадцатых числах февраля перед переправой через реку Телегул он сменился на юго-восточный, и сразу же пахнуло по-весеннему. Время ночевок пришлось сократить, и к Бугу сани подкатили по уже сырой и оплывшей от большой влаги дороге.

— Ну что, Макарович, поглядели, можно будет переправляться? Какой там лед? — спросил у опытного унтера Егоров.

— У берега он со всю ладонь шириной, вашбродь, — доложился старший сержант. — А вот у середки промоины есть, и в нескольких местах там ледок ну совсем уж тонкий. Пешему-то пройти с осторожностью вполне себе можно, а вот с гружеными санями будет рискованно. Опасаюсь я, Ляксей Петрович, можем мы потопить там все. Хуторок рыбацкий чуть выше по течению стоит, так я Федюню к нему послал. Местные же там люди. Неужто на тот берег санями они не ездят? Должны они знать все удобные здесь пути, и где лед понадежней, и где промоин, опять же, на нем нет.

Переправа заняла времени гораздо больше, чем ранее планировалось. Седоусый дед в рваном своем полушубке и в старой овчинной шапке от серебра отказался наотрез и ткнул пальцем в ружье на плече у Данилки.

— Ого-о, а можа, ты еще и штуцер запросишь! — возмутился Лужин.

Дед равнодушно пожал плечами и развернулся в сторону своего хутора.

— Подожди, отец, будет тебе ружжо, — усмехнулся капитан и кивнул Ускову. — Давай, Степан, тащи сюда старую фузею. Да знаю я, что у тебя в заначке пара десятков стволов там имеется. Так что не жмись, главное, это нам надежно переправиться, а себе мы еще хороших стволов потом добудем.

Дед вел обоз по Бугу уверенно, даже и не оглядываясь себе за спину. А за ним с большой дистанцией друг от друга разобравшись в длинную россыпную колонну, следовали егеря и гражданские. На санях остались лишь только возничие. Лед скрипел под полозьями и даже слегка потрескивал, но все обошлось, и на противоположный берег выбрались без происшествий. Дед на благодарность капитана ничего не ответил и только лишь кивнул головой. Затем он оглядел ствол фузеи, сноровисто открыл полку ударного замка, щелкнул курком и, так же молча перекинув ружье через плечо, пошел по речному льду на свой берег.

— Ох ты птица-то какая важная! — фыркнул Федька и вскочил в седло.

Два последних дня этого долгого пути отряд шел к югу под мелкие струйки дождя. Как обмолвился ранее интендант, теперь впряглись в сани все. Как такового снега уже в степи не было, и полозья шли по жидкой серой каше с натугой. Двадцать восьмого февраля, к обеду отдельная особая рота егерей, наконец-то, достигла станицы Николаевской. Теперь можно было размещаться на новом месте и начинать пограничную службу.

Часть II. Бугская линия