Егерь Императрицы. Граница
- Автор: Булычев Андрей
- Жанр: Альтернативная история / Попаданцы
- Дата выхода: 2024
Читать книгу "Егерь Императрицы. Граница"
Родина подсолнечника — Северная Америка. Индейцы добывали из него красители, а инки даже поклонялись ему как священному цветку. В Европу этот «солнечный цветок» завезли испанцы, и он долгое время был сугубо декоративным растением, радуя глаз и произрастая на клумбах и в палисадниках.
В Россию подсолнечник попал в начале восемнадцатого века. Вроде бы как сам царь Петр, обучаясь в Голландии корабельному делу, заприметил невиданный им ранее яркий цветок и приказал взять его семена с собой да и посеять в своем государственном аптечном огороде. Уже через три десятилетия он рос почти в каждой помещичьей усадьбе и служил там украшением. Потом его распробовали крестьяне и начали грызть его семечки.
Первым, кто увидел в нем не только украшение для палисадников, но и сельскохозяйственную культуру, был академик Севергин. Он предлагал делать из него местный заменитель кофе, использовать как корм для попугаев и даже давить масло, или, как он это называл, «растительный жир».
Ну и, собственно, сам родоначальник масляного подсолнечного производства — это крестьянин Даниил Бочкарев. Подсолнухи в девятнадцатом веке росли во многих палисадниках вместе с остальными цветами и были очень популярны у местных крестьян. Их любили и взрослые, и дети, лузгая вечерами на деревенских завалинках. Даниилу тоже очень нравилось грызть обжаренные семечки, и, будучи от природы человеком весьма любопытным, но и в то же время практичным, он заодно размышлял: «А как же можно еще и извлечь из них пользу?».
На своей Родине, в Тульской провинции, он не раз сам видел, как масло добывают изо льна и конопли, продавливая семена прессом, и решил попробовать добыть его теперь и из семян подсолнечника. Для начала он засеял им весь свой огород, а в конце лета срезал шляпки и вышелушил. К этому времени у Бочкарева уже было специальное, сконструированное им самим приспособление. Сбоку в дубовом коротком пне он выдолбил квадратную нишу, а внизу ее — цилиндрическое гнездо, куда и закладывал порции высушенных семечек. В это самое гнездо им вставлялся деревянный цилиндр, и с помощью двух клиньев, забиваемых молотком, он давил там заложенные семена. По боковому отводному желобку стекала густая, светло-коричневая жидкость с приятным запахом — самое первое настоящее подсолнечное масло России!
Масло это пришлось людям по душе, и к Бочкареву выстроилась очередь из купцов, продающих потом его на местных и даже на губернских рынках. Позже он усовершенствовал механизмы для добычи масла и построил самую первую в уезде промышленную маслобойню. Тут же у него появились и конкуренты, выстроившие подобные маслобойки, но рынок был настолько огромным, что поглощал весь объем отжатого масла.
Производства постоянно совершенствовались, и со временем они превратились в целые заводы. Рабочие устройства и механизмы для отжима масла там перевели с ручного человеческого на конную тягу, а сами прессы стали винтовыми.
Вначале семена подсушивались в огромных сушильных печах. Затем зерна отделяли от шелухи в рушительном барабане. Отобранное в них зерно уходило дальше в производство, а лузга в качестве отходов убиралась в сторону. Далее отсеянное зерно дробилось и растиралось твердыми камнями. Для достижения высокого качества дробленую семенную массу периодически смачивали теплой водой, а затем поджаривали на огромных чугунных сковородах, которые специально отливали для маслобоен. При этом работники беспрерывно помешивали ее своими деревянными лопатами. Созревшая для отжима масса в конце рабочего цикла сбрасывалась в огромный ящик, который был выстлан внутри суконной оберткой. И после этого начинались прессование и фильтрация самого масла.
Весь этот процесс Алексею был понятен, и теперь только оставалось вырастить подсолнечник у себя в поместье, отстроить маслобойню и искать для конечного продукта рынки сбыта. Все это Егоров и объяснил своим помощникам.
— Это же сколько денег нужно, чтобы такое маслодавильное дело у нас здесь начать? — покачал головой Елкин. — А нам ведь еще и на мельничный механизм тратиться да на отстройку мастерской с кузней для нашего Курта нужны деньги.
— А ты хотел вот так просто и по старинке чтобы все было, да, Потап? — вопросом на вопрос ответил Алексей. — Закинул по весне семена в землю, сжал осенью колос и отдал все выращенное скупщикам оптом, а чтобы при доходах остаться, так пожестче на барщине с крестьян силы выжимать. Так, дорогой, дело не пойдет, это все прошлый и даже позапрошлый век. Передовые страны уже давно от такого ушли и за счет грамотного хозяйствования вполне себе доходные сельскохозяйственные имения держат. Так что будем с этого хорошего и передового и мы для себя пример брать. А за деньги ты не переживай. Из десяти тысяч полученных премиальных восемь на развитие хозяйства уйдут и еще пару вам в плюс к ним же. Была, знаешь ли, у меня кое-какая заначка из драгоценных камушков. Пока там, в Москве, был, я их в хорошие деньги обратил. Хватит вам десять тысяч на все про все?
— Да, таких деньжищ, конечно, должно бы хватить, — согласился управляющий.
— Ну, вот и хорошо, — кивнул Алексей. — Осталось теперь дело за малым: следить, чтобы они разумно тратились, а потом приносили нам доход.
К концу ноября основное строение мельницы — монолитная башня — было готово, и Долгов Владимир уехал в Москву. Артель, строившая ее, перешла в руки Потапа, который нашел им работу по возведению новой конюшни, скотных сараев и птичника. Грузовыми санями прибывал кирпич и прочий строительный материал под будущую мастерскую Курта. А в начале марта прибыли из Калуги на тяжеловозах и металлические части для поворотных и рабочих механизмов мельницы. Потом с приходом весны наступило бездорожье, и на целый месяц все в поместье замерло. Лешка все это время просидел с чертежами и проектами по строительству маслобойни и с наступлением посевной буквально не вылезал из полей, самолично проверяя, как обустраиваются опытные участки под новые сорта пшеницы, картофель, подсолнечник и кукурузу.
Отшумели ранние майские дожди, и, наконец, подошло время убывать к месту службы.
Раннее утро зарождалось в пении птиц. Ночной туман, клубившийся у реки, начал понемногу расходиться. Солнышко, поднявшись над верхушками ближайшей березовой рощи, грело лицо и голый торс Алексея. Он, сделав большой круг своей традиционной пробежки, приближался теперь к усадьбе. Набитая тропка шла рядом с речкой. Возле нее босыми ногами на траве стоял в простенькой домотканой одежке Карпыч. Голова у него была чуть приподнята вверх, расслабленные руки лежали вдоль туловища, а глаза прикрыты.
— Карпыч! Эй, с тобой тут все в порядке? — негромко позвал его Алексей. — Карпы-ыч?
Дядька словно стряхнул с себя оцепенение и поглядел на Егорова.
— Ваше высокоблагородие, все хорошо, прощения прошу, запамятовал я, забылся. Хорошо-то как здесь! Солнышко родное, наше, русское, мягонькое. Травка родная, духмяная, речка эта журчит, и запахи. Помните, я вам как-то там, еще в Валахии, сказал, что словно бы запахи из своего детства вдруг почуял? Словно бы опять я в родной деревне босыми ногами по траве иду. Думал, того уже, в землю мне скоро придется ложиться. У Никитича ведь тоже так же вот было, а потом эта Журжа кровавая у Дуная, и все, и нет его. Вы меня еще тогда обругали, да так сильно, никогда еще я от вас этого не слышал. «Дядьку схоронил, не позволю тебе уйти, — на меня кричите. — Придет время, домой возвернемся, и будешь, — говорите, — еще по нашей земле босыми ногами ходить!» А я-то подумал: «Да куды это уже мне?» А вот же, глазам своим не верю, все ведь как по писаному сбылось. И я босыми своими ногами на земле нашей вот же стою. Слава тебе господи! — и он широко перекрестился.
— Хм, да-а, — хмыкнул Алексей. — Ну, вот и отдыхай больше, дядь Вань, чего ты всюду рвешься-то за молодыми?
— Да мне же за радость это, Лексей Петрович, — пожал тот плечами. — Жизнь-то, оказывается, моя и вовсе не закончилась. А я вот сейчас самый вкус ее почувствовал, и она мне теперь вся в радость. Не солдат уже, конечно, — и он постукал по деревяшке протеза. — Но вполне себе даже живой. А чего, еще два года мне только до полста лет. Вполне себе можно еще пару десятков тут доскрябать.
— И даже больше можно, — улыбнулся Алексей. — Ну ладно, Карпыч, не буду я тебе мешать медитировать, побегу в усадьбу. Ты это, смотри, сейчас солнышко припекать начнет, а у тебя голова, вон, непокрытая. Долго уж тут простоволосым не стой!
— Какой такой митировать? Вот все эти иноземные словечки, непонятные, — проворчал ветеран вслед убежавшему командиру и снова зажмурил глаза.