Зима 1238

Глава 15

Как же предательски ярко светит луна в эту ночь… В вышине нет ни единого облачка, и густо усеянный звездами небосвод вкупе с полной луной заливают землю белесым, призрачным светом, отражающимся от снега. Жутковато… Жутковато было бы даже просто прогуливаться в эту ночь по чистому полю, не подкрадываясь к лагерю многотысячной орды!

Впрочем, окажись я один в поле в зимнюю ночь, мне было бы не менее страшно. Просто страх был иного толка – страх мистический, страх пугающих мыслеобразов и фантазий, что неминуемо преследовал бы меня своими сюрреалистическими картинками, стремительно размывая грань между реальностью и миром выдуманных призраков… Но я-то не один, вовсе нет! Нас четверо!

А впереди, за стеной отвесно склоненных к нам надолбов, забылась в тревожной дреме стоянка целых трех туменов. То есть тридцать тысяч татар – может, чуть меньше, но ненамного! И коли дозорные окажутся чересчур бдительными или кто-то из поганых не вовремя проснется и решит выпытать, куда идут четверо нукеров, почему не спят, дело может кончиться плохо. Даже наверняка оно кончится плохо…

– Егор, мы ведь вчера все обсудили. Вы с Микулой отправляетесь к князю Юрию Всеволодовичу…

Подняв вверх руку с раскрытой ладонью, я прервал речь удивленного и немного настороженного Кречета, после чего обратился ко всем собравшимся у костра – к слову, все тем же, с кем вчера мы уже обсуждали дальнейшую судьбу дружины:

– Братья, я был неправ. Неправ, потому что не знал, что у поганых есть огненное зелье, кое они добыли в далеком Китае. И нет, это не «огненна густа вода», что мы уже успели увидеть в действии. Это гораздо более страшное оружие…

Собравшиеся заметно напряглись, бросив друг на друга пару быстрых обеспокоенных взглядов, но я уже поспешил продолжить:

– Но это и хорошо – для нас хорошо. Потому как поджечь горшки с жидкой огнесмесью просто бы не получилось. Потому как пришлось бы долго колоть их, и во множестве, чтобы вызвать сильный пожар. А это привлекло бы внимание поганых, да и вызванный нами пожар можно было бы потушить. Но китайское огненное зелье – оно горит совсем иначе. Оно… – Я немного запнулся, размышляя, чем бы заменить слово «взрывается», после чего выдал следующее: – Будет достаточно поджечь хотя бы один горшок с огнесмесью, чтобы сгорели все они! А без этого китайского зелья, я уверен, поганым не взять Рязань. По крайней мере, не отозвав от Переяславля Субэдэя с его ополовиненными туменами. Однако коли тот снимет осаду с города, то и владимирскую рать будет возможно провести на помощь Рязани тайными лесными тропами! Нужны лишь дружинники из местных, кто их знает… Гонца к Юрию Всеволодовичу послать нужно обязательно, но может статься, что все решится уже здесь. А потому я остаюсь, в том числе потому, что только я знаю, как поджечь зелье.

Выслушав меня, Кречет задал только один вопрос:

– Сон?

Я утвердительно кивнул, и дядька больше ничего не сказал, а вот лицо Ждана приняло крайне недоверчивое выражение. Коловрат же, явно заинтересованный моими словами, поспешил уточнить:

– А как ты хочешь сжечь зелье?

Я пожал плечами:

– Способ только один. Этой же ночью, пока поганые не возобновили обстрел, я проберусь в лагерь в половецком одеянии. В сопровождение я могу взять лишь двух, самое большее трех человек. Большой отряд, да даже десяток, вороги заметят наверняка, а вот малая сторожа, может, и проскользнет между дозорами… Кроме того, возможно, нам придется какое-то время провести в самом лагере в поисках хранилища запасов огненного зелья. Наверняка оно не очень удалено от пороков, а зайти я хочу от реки, со стороны города. Да, противник наверняка внимательно следит за подступами со стороны Рязани, но пытаться пройти сквозь лагерь еще опаснее… Я бы пошел один, но хранилище с зельем наверняка надежно охраняют. Так вот, охрану нужно будет хотя бы отвлечь, дать мне запалить хоть один фитиль, чтобы там все рвануло к хренам собачьим!

На последних словах мои верные соратники невольно заулыбались. При этом наиболее заинтересованное выражение приняло лицо Коловрата, в глазах которого заплясали веселые огоньки. Решив немного поумерить оптимизм боярина, я продолжил с максимальной твердостью в голосе:

– Однако, други, важно понимать: все, кто пойдут со мной в лагерь, назад уже не вернутся. Взрыв… – Тут я запнулся, оговорившись, невольно смущенный вопросительными взглядами товарищей, после чего продолжил: – Вспышка пламени будет мгновенной, и каждый, кто окажется рядом с хранилищем зелья, тут же погибнет. И нет – предупреждаю твой вопрос, дядя, – не пойти я не могу. Ибо только мне известно, как нужно правильно поджечь горшки с китайской огнесмесью – я видел во сне ее действие. Мне идти – наверняка!

Кречет, вопреки мои ожиданиям, не стал спорить или отговаривать, а ответил спокойно и в то же время очень твердо:

– Значит, и я пойду с тобой.

Я было открыл рот, чтобы возразить, но, встретившись взглядом с глазами дяди, осекся. Он принял решение с той же решительной твердостью, что и я, и менять его не собирался. Мне осталось лишь склонить голову и благодарно улыбнуться:

– Спасибо.

– Я пойду!

Коловрат, промедливший всего пару секунд, свою кандидатуру выдвинул крайне горячо, буквально закричав! Видимо, стало стыдно за мгновение слабости…

– Нет, боярин, негоже тебе идти с нами. У нас с дядей в жилах течет и степная кровь, и худо-бедно за половцев мы сойдем. А вот ты – нет. Ты – чистый рус… И ты, Микула, также пойти не сможешь.

Я жестом руки остановил попытавшегося было встать здоровяка-северянина.

– Ты настоящий батыр и не можешь не привлекать внимания, мой друг. А это самое худшее для нашей задачи.

– Без меня вам не обойтись.

– Не обойтись!

На невеселую улыбку Ждана я ответил столь же мрачной ухмылкой. Но действительно, без бродника, у которого настоящий талант к диверсионным операциям, к тому же в совершенстве владеющего половецким и действительно похожего на смуглого степняка больше прочих в нашей дружине, я поиск порохового склада поганых просто не представлял.

А вот Евпатий, как видно, никак не может успокоиться – вскочил на ноги и принялся страстно, горячо меня убеждать:

– Я знаю половецкий не хуже прочих. А что ликом чистый рус, так кто в темноте ко мне будет приглядываться, особенно если надеть одеяния степняков?! И потом, разве так отличны половцы от нас? И разве среди них не встречаются светлые ликом мужи, рожденные от похищенных и обращенных в полон русских дев? Зато клинок мой точно лишним не окажется!

Немного помявшись, я все же согласился:

– Быть посему, боярин, твое право. Коли хорошо подумал… Что же, у нас целый день на подготовку. Хорошо бы найти чистое исподнее и перешить его так, чтобы можно было свободно накинуть его сверху на степняцкий халат и кольчугу. Даже в качестве плаща: светлое на белом снегу будет не так заметно. Кроме того, нужно определиться, кого мы отправим гонцом к воеводе в Переяславль, а кого – к князю Юрию Всеволодовичу…

День в спешных приготовлениях пролетел быстро. Сразу после раннего приема пищи вся группа, включая спасенных полоняников, углубилась в лес, где мы и разделились. Так, большая часть дружины вместе с увечными и с недовольным Микулой во главе отправилась вниз по течению реки. Им придется искать любой возможный кров и поднимать раненых на ноги, а при случае защищать баб с детьми. Так что задача у ельчанина и отправившихся с ним воев далеко не такая безопасная, как может показаться на первый взгляд.

Четверых наиболее смышленых и красноречивых дружинников, разбитых по парам, мы отправили гонцами на север, а сами весь день шли лесом, чтобы подобраться к Оке и уже по льду реки ночью обойти город. Учитывая плотность степняцких разъездов, задача далеко не тривиальная. У меня, правда, возникла шальная мысль напасть на один из них, перебить, завладеть лошадьми и уже под видом дозора подойти к лагерю. Но, разглядев с лесной опушки один из дозоров, насчитывающий семерых всадников, от идеи отказался: стоит уйти хотя бы одному татарину, чтобы весь план накрылся медным тазом.

Лучше пробовать силы ночью, как и договаривались изначально, воспользовавшись импровизированными маскхалатами и понадеявшись на наше малое число. Дозоры ведь рыщут в поисках сильных отрядов, а не горстки орусутов… Да и к вечеру (судя по моим сновидениям) монголы, видимо, всполошенные нашим нападением на обоз, поймут, какими ничтожными силами мы атаковали на самом деле. А значит, число дозоров должно сократиться…

Так оно и получилось. Как только сумерки сгустились, мы вчетвером спустились на лед и двинулись к Рязани, напряженно всматриваясь вперед в страхе заметить приближающийся конный разъезд. Но пронесло. Всадников заметили уже у города и, двигаясь под самым берегом, спешно залегли в снег, пережидая, пока дозор удалится к лагерю. А потом очередной рывок вперед – и вот мы уже поднялись наверх да обогнули крепость. И теперь с каждым шагом стена надолбов становится все ближе…

Все пространство вокруг заливает белесый, призрачный лунный свет, и, если бы не используемые впервые маскхалаты, нас бы уже заметили. Пока же маскировка здорово выручает, да и пробираемся к частоколу мы между двумя дозорами, выдавшими свое положение кострами. Возможно, тот факт, что ночь сегодня ясная и очень светлая, на самом деле сыграл нам на руку: татары ведь наверняка уверены, что при полной луне заметят пошедших на вылазку орусутов и потому вряд ли очень старательно вглядываются в сторону Рязани, скорее отогреваются у костров, проклиная сильный мороз и то, что именно им выпал черед сторожить подходы. В любом случае четыре фигуры в белом, следующие к надолбам чуть пригнувшись, пока никто не заметил…

Мы молчим. Ни я, ни Кречет, ни Коловрат со Жданом за все время пути не произнесли и десятка слов. Сейчас – чтобы не выдать себя лишним звуком. А до того, наверное, потому, что говорить ничего не хотелось… Каждый из нас решился пожертвовать собой. И каждый в душе наверняка переживает, скорбит, скучает по близким… Сомневается. Сомневается так же, как сомневаюсь и я…

Утренняя решимость после увиденного наяву уже давно растаяла туманной дымкой под лучами солнца… Сейчас, механически переступая ногами, я либо гоню от себя тяжкие думы (и тогда идти становится легче), или вновь уступаю унынию, сокрушаюсь над очень простой мыслью: меня сегодня не станет. Точно не станет. И вот поверить в это, как и принять, оказалось выше моих душевных сил.

Самопожертвование… Высшая воинская, да и просто людская доблесть… В пылу схватки, когда адреналин в крови зашкаливает, ты готов на многое и с присутствием смерти не то чтобы смиряешься, а скорее, о ней просто не думаешь. Не успеваешь подумать. Успеть бы ударить первым и точно попасть или выстрелить! Где-то в глубине души понимаешь, что враг может оказаться быстрее, точнее, удачливее, но не придаешь этому особо значения. Ибо помимо потаенного страха тебя ведут и боевая ярость, и ненависть к врагу, и азарт, и отчаянное желание победить, взять верх в схватке! И слепая вера в то, что сегодня у тебя точно все получится, и ты еще увидишь закат этого дня…