Зима 1238

Глава 18

Жарко, душно в просторной гриднице, которую, впрочем, заняла такая большая толпа народа, что яблоку негде упасть. Одних только князей пять человек, а еще ведь и ближники их, и бояре, и члены семей с собственными телохранителями… Нам с Коловратом только и осталось, что ютиться у дальней стены в ожидании завершения бурных обсуждений.

– Это ловушка! Дадим им еды, и они продолжат осаду с нашими же харчами!

– Ты видел, какое войско пришло с севера? Поганых теперь едва ли не впятеро больше нас! Они же числом задавят!

– Да! Но с севера татар пришло вдвое меньше, чем уходило к Переяславлю!

Основными спорщиками выступают Олег Юрьевич Муромский, его тезка Олег Ингваре-вич, за свою необычайную внешнюю привлекательность прозванный Красным (перевести можно как Олег Красавчик), и Роман Ингваревич. И если родные братья князя Рязани активно противятся предложению, переданному послами Батыя, то двоюродный брат действующего князя Мурома не то смалодушничал, не то действительно поверил в честность предложения монголов. Понимая, что если перевес в споре получит Олег Юрьевич, то быть беде, я что есть силы выкрикнул из своего угла:

– Это ловушка! Монголы хотят выманить из города посольство с князем, чтобы напасть на него, истребить и ворваться в ворота на плечах бегущих! Именно это они хотели сделать в Пронске, желая обманом захватить город!

Все окружающие нас с боярином обратили напряженные, недоумевающие и даже рассерженные взгляды в мою сторону, однако соседство Коловрата предостерегло их от излишних высказываний. Но не Олега Муромского, даже изменившегося в лице после моего замечания.

– Кто это говорит?! Откуда тебе известно, что хан Батый попытается хитростью овладеть городом?!

Я спокойно встретил взгляд князя, черты лица которого исказились от переполняющей его злости, но не успел ответить. С высоты помоста и трона заговорил сам Юрий Ингваревич, заговорил неспешно, спокойно и одновременно с тем весомо:

– Говорит тебе, Олег Юрьевич, тот, кому все мы обязаны тем, что по-прежнему дышим. Это Егор, порубежник из Ельца. Он был в числе сторожи, взявшей ценного языка и поспешившей сообщить мне о настоящей численности орды.

На словах про ценного языка Евпатий невольно усмехнулся, но ничего против, понятное дело, не сказал. Между тем князь Юрий Ингваревич продолжил:

– Этот человек предостерег жителей по Прони, успевших спрятаться от поганых и избежавших страшной участи разорения и полона. Он убедил князя Всеволода Пронского, а после и меня отвести рать от Вороножского острога. Я произвел его в сотенные головы и дал три сотни воев, и Егор вместе со своими соратниками сумел задержать татар, позволив нам своевременно отступить к Рязани. Он отличился при обороне Пронска, за что был произведен в тысяцкие, он сумел натравить половцев и мокшу на монголов и хорезмийцев! И наконец, именно он с боярином Евпатием и прочими доблестными мужами подорвал запас огненного зелья хана Батыя… Я нисколько не сомневаюсь в том, что воевода Егор Елецкий говорит правду о хитрости поганых, ведь если татары той же уловкой пытались взять Пронск, то отчего им не попытаться таким же образом овладеть Рязанью?

В зале повисла напряженная тишина, которую пронзает лишь голос князя:

– Тумены поганых действительно вернулись поредевшими от Переяславля, заметно поредевшими. Боярин Евпатий сообщил мне, что до города добралась владимирская рать и дала темнику Субэдэю бой, сократив рать его вдвое и успев отступить в крепость. И пусть татар еще много, но столь великое число воев тяжело прокормить, и враг это понимает лучше нас. Потребовав же передать дань припасами, поганые сами указали на свое слабое место. Мы откажем врагу! И тогда…

– Княже, позволь мне слово молвить.

Мой голос в тишине внимающей Юрию Ингваревичу гридницы расслышали все. И князь, с некоторым неудовольствием посмотрев в мою сторону, все же согласно склонил голову:

– Говори, воевода.

Я благодарно поклонился, после чего твердо произнес, смотря прямо в глаза правителю Рязани:

– Нужно соглашаться на предложение поганых, но выдвинуть при этом свои условия.

Вспыхнувший было в зале ропот мгновенно потушил ледяной голос князя:

– Это какие же такие условия?!

– Мы дадим им съестные припасы только после того, как поганые сами сожгут все свои пороки. Не разберут, а именно сожгут их – до заката текущего дня. Иначе, когда рати наших союзников… – Тут я обвел присутствующих насмешливым взглядом и продолжил: – Иначе, когда новые (!) рати наших союзников из Чернигова и Владимира придут к нам на помощь, мы похороним все воинство поганых в нашей земле. Так же, как похоронили тумены Бури, Кадана и Бурундая под Пронском и Ижеславцем! Пора бы уже хану узнать, что подкрепление с юга не придет – это сделает его сговорчивее.

Князь, внимательно посмотревший мне прямо в глаза, без обиняков спросил прямо в лоб:

– Но ты ведь только что сам говорил, что поганые попробуют ударить, когда мы откроем ворота, разве не так?

Я позволил себе злорадную ухмылку:

– А мы не будем открывать ворота. Мы позволим навести два-три перешейка через ров напротив бреши и пригласим поганых во главе с Батыем войти в Рязань. Сами же встанем на стену гуляй-города, разместим там большую часть стрелков из дружины, приготовим обе тысячи конных гридей. Когда хан и его ближники перейдут ров и втянутся вглубь города, мы вновь сожжем перешейки огнем станковых стрелометов, отрезав поганым путь назад! А сквозь проходы в телегах, что мы тут же откроем, по головному отряду врага ударят и пешие дружинники, и всадники. Последние пусть атакуют навстречу друг другу вдоль вала, замыкая кольцо вокруг ворогов, а пешцы ударят в лоб! Ну и лучники добавят, куда же без них… Если все удастся, мы уничтожим верхушку орды, а нет, так Перебьем несколько сотен отборных поганых, что станет лучшей тризной по вероломно убитому ханом Федору Юрьевичу!

– Да-а-а-а!!!

– Гойда!!!

– Слава воеводе Георгию Елецкому!!!

Собравшиеся в гриднице пришли в самое настоящее неистовство, столь им глянулась моя задумка! И если изначально кому-то могла не понравиться предложенная мной хитрость как подлая (с точки зрения татар так оно и есть), то, напомнив об убийстве сына Юрия Ингваревича и об истреблении его посольства, я целиком и полностью обосновал свой план. И даже напоминание о языческом обряде проводов усопших не вызвало отторжения у собравшихся – христианство еще не окончательно вытеснило местные языческие традиции и обряды, по крайней мере, безобидные, каковой тризна и является. Хотя то, что я предложил, на самом деле есть откровенная месть… Впрочем, в данном случае лично мне ближе такое понятие, как «справедливое воздаяние»!

Гул и гомон бояр, витязей и младших князей стих не сразу даже после того, как Юрий Ингваревич поднял руку, призывая их к тишине. И лишь дождавшись, когда все смолкнут, он не удержал торжествующей улыбки, твердо припечатав:

– Быть по сему!

Бату-хан, получивший ответ кагана Юрги от бледных от страха послов, разъяренным тигром метался по шатру, где позволил остаться лишь старому лису Субэдэю, спокойно взирающему на взбешенного ларкашкаки и лишь довольно щурившегося при каждом глотке горячей шурпы. Проклиная хитрых орусутов, поставивших его в тупик, Бату сыпал самыми грязными ругательствами, сбивая ногами встречающиеся на его пути подносы с вяленым мясом и подушки… Наконец он замер на месте, тяжело дыша.

– Что скажешь, старый друг моего деда?! Верно ли я понимаю, что орусуты и сами захотели заманить нас в ловушку?!

В шатре хана повисла напряженная и продолжительная тишина, прерванная спустя лишь некоторое время спокойным, даже ленивым голосом Субэдэя:

– Я рад, что засада очевидна для тебя. Впрочем, ты замышлял против врага хитрость, так отчего же тебя злит то, что он отвечает тебе взаимностью?!

Легкая улыбка тронула губы старого лиса, но Бату было не до веселья.

– Так что нам делать?! Еда вскоре кончится, идти и дальше на север, оставив в тылу непокоренного кагана, мы не можем! Послы видели его рать, она еще велика, в ней хватает батыров, в том числе конных, а город разделен на несколько внутренних крепостей. А потому штурмовать Арпан мы также не можем из-за будущих потерь – орусуты упрямо защищают его, мы положим здесь не менее половины нашего воинства, Субэдэй! При этом Югри прямо сказал: тумены, оставшиеся на юге, истреблены. И вряд ли он врет – туаджи от темников я не получал уже множество дней. Да еще и рать из Улайтимура пришла ему на помощь, а значит, он не врет и о помощи из Чернигова… Тем более без нее орусутам ни за что бы не удалось справиться с Бурундаем и Каданом! Так что мне делать?!

Улыбка покинула губы нойона, и тот заговорил уже без всякой благодушности в голосе:

– Даже тигр может отступить перед стаей голодных волков – отступить, сохранив себе жизнь, в этом нет бесчестия. Но когда стая распадется, тигр вернется и покарает всех, кто посмел бросить ему вызов!

Бату-хан неожиданно успокоился – слова верного сподвижника его великого деда удивительно точно совпали с его собственными мыслями.

– Значит, мы уйдем?

Субэдэй согласно склонил голову:

– Уйдем. Чтобы сохранить силы и вернуться сюда летом – этим или следующим, не столь важно. Но орусуты должны поплатиться за свою дерзость!

Батый злобно улыбнулся, и улыбка эта больше походила на хищный оскал:

– И они поплатятся!

Утром следующего дня монголы покинули осадный лагерь. Больше не требуя дани, не предлагая союза, дружбы, не используя прочих хитрых уловок с целью выманить защитников Рязани из города… Впрочем, не совсем – разобрав за прошлый день пороки (ценные детали, что невозможно воссоздать на местах, китайцы рачительно извлекли), они сожгли большую часть дерева, послужившего сырьем для камнеметов. Сожгли, привязав к ним всех уцелевших пленников-хашар… Сожгли демонстративно, на глазах русичей, в бессильной ярости сжимающих кулаки… Никто из воев не признал среди заживо сожженных своих близких, и, возможно, лишь это уберегло некоторых ратников от безумной, самоубийственной атаки. Что, впрочем, не означает, что в огне не погибли чьи-то родные, просто никем не узнанные… И от этого было вдвойне больнее и страшнее. Даже втройне страшнее для меня, взирающего на отступающих от Рязани поганых.

На пути все еще огромной орды остался Пронск, обороняемый ныне горсткой ратников, Пронск, имеющий в качестве защиты на главном направлении штурма лишь невысокую стену-частокол! Чтобы прорваться за нее, татарам не потребуются ни манжаники, ни даже вихревые катапульты, будет достаточно лишь лестниц, чтобы за две-три атаки перебить всех защитников крепости, тупо задавив их числом… Отсутствие еды не пугает врага, наоборот, именно ради еды по большей части татары и пойдут на штурм! Ну и заодно чтобы хоть как-то реваншироваться за неудачный поход на Рязань…

Можно как-то помочь крепости? Даже объединив владимирскую и рязанскую рати, получив в итоге порядка пятнадцати тысяч действительно боеспособных воев и оставив Рязань без защиты, можно ли с этим войском противостоять без малого сорока пяти тысячам татар в поле?! Увы, нет – всадников у русичей осталось слишком мало, а в открытом бою мобильная стрелковая конница степняков, не принужденная атаковать в лоб изготовившихся к бою пешцев, будет иметь заметное преимущество. Это вам не схватка под Переяславлем, где укрывшихся за надолбами ополченцев невозможно было обойти ни с флангов, ни с тыла… Так что выводить в поле дружины – это подставить князя и потерять с таким трудом и такими жертвами спасенную было Рязань…