Крымская война. Попутчики

Интересно, подумал Андрей, а в русских таможенников Белых, случись что, будет стрелять? Скорее всего - да; боевые пловцы народ несентиментальный и насквозь прагматический.

- Сосватали нам Дядю Спиро, Игорь Иваныч, так и не жалуйтесь теперь!

- Тут жалуйся - не жалуйся... - уныло покачал головой каплей. - Вон, как он генерала охмурил: мы и глазом моргнуть не успели, а они с Фомичом уже лепшие кореши. Хлещут коньяк в каюте и строят какие-то чрезвычайно секретные планы.

- Да какие там секреты? Фомич хочет заполучить базу для действий на берегу, и при этом не светиться - вот вы эту базу и подготовите. Одно дело прибыть с батальоном морпехов, уймой гусеничного железа и двумя кораблями. Тогда да, можно со всеми через губу разговаривать. Абер совсем другое, когда мы, вроде как, погулять вышли: серьезного вооружения нет, данных почти нет, боекомплект - кот наплакал, штатная загрузка. Топлива на три с половиной тысячи миль, а потом хоть самогонку в танки лей, ближайшая нефть в Апшероне, да и ту только-только добывать начали. Случись что, здешние власти на нас со-о-овсем по-другому смотреть будут.

- Да, не любит наш генерал, когда его за глотку могут взять. - согласился Белых. - Да и кто любит, если подумать? Вот и хочет, прежде чем связывать себя какими ни то обязательствами, сначала на мягких лапках подобраться, да рассмотреть, да прикинуть хрен к носу. Потому с этими, попаданцы которые, знакомиться и не спешит. Почем знать, как они себя поведут? Открыться - значит, в определенной степени попасть в зависимость, оказаться связанным в действиях. Логика проста: пока нет ясности, не надо торопиться принимать необратимых решений. А раскрыть себя в такой ситуации - как раз такое решение и есть. Понять можно...

- Все равно ведь придется. Они наверняка нас уже слышали, прячься - не прячься...

- Это с чего? - удивился каплей. - Сами подумайте, Андрей Генадьич: у нас мощная станция, антенны, система радиоразведки, черт с рогами. А у них - потаскун вашего приятеля и все. На каком расстоянии этот «Кенвуд» ловить может, даже если и с самолета? Эти парни, может, и курсе, кто организовал им такое приключение, а вот о том, что мы сами здесь, да еще и с кораблем - только догадываются, да и то не факт.

Андрей проводил взглядом бойца, волокущего на плече «Печенег» с пристегнутой патронной коробкой. Другое плечо оттягивала лямка армейского баула, даже на вид, неподъемного; на спине - рюкзак с тремя шайтан-трубами. С этим грузом боевой пловец производил впечатление то ли Шварценеггера из "Коммандо", то ли персонажа "Фоллаута", самозабвенно предающегося мародерке.

- Не буду спорить, Игорь Иваныч, может и так. Мне резоны Фомича понятны. Он в Проекте обеспечивал организационную часть. Решения принимали другие, наука - для него вообще темный лес. А тут, вся ответственность на нем, даже посоветоваться толком не с кем! Сомневается генерал, не уверен в себе, потому и бесится. Тем более, что и с возвращением никакой ясности - от Рогачева ничего сейчас не добиться...

После памятного совещания, Валентин не вылезал из лаборатории, устроенной в одном из сборных тентов-ангаров, смонтированных специально для этой цели на вертолетной площадке. Всякий раз, когда Андрей встречал инженера, тот робко осведомлялся о самочувствии профессора. Андрей усматривал в этом дурной знак - совсем инженер не верит в себя...

- Товарищ майор!

Через вертолетную палубу торопливо шагал Бабенко.

- Интенсивный радиообмен! Ловим через репитер на «Горизонте». Он сейчас в пятидесяти трех километрах по пеленгу сто шестьдесят семь. Сигнал прерывается, но кое-что разобрать можно: наши друзья воевать собрались - обнаружили караван и, то ли бомбят, то ли обстреливают!

- Запись есть? - спросил Белых. Теперь капитан-лейтенант говорил сухо, отрывисто.

- Конечно, тащ капитан-лейтенант, все, как положено! И запись, и в журнал внес...

- А поговорить с ними не пробовали? - поинтересовался Андрей. Я понимаю, там слабенький приемник, но вдруг?

- Без приказа не могу! - В глазах старлея мелькнул испуг. - Нарушение режима радиомолчания - только с разрешения командира корабля!

- А с каких это пор у нас объявлено радиомолчание?

Радист растерянно переводил взгляд с Андрея на спецназовца.

- Ладно, Никит, не тушуйся. - Белых похлопал радиста по погону. - Пошли, начальство обрадуем.

III

Гидрокрейсер «Алмаз»

8-е сентября 1854 г.

Сергей Велесов, попаданец

Солнце слепит линзы биноклей. Я прищурился, приложил ладонь козырьком, задрал голову - в синеве, на фоне перистых облаков, плавают на узких крыльях чайки.

Из труб валит черный дым. Крейсер идет на боевых экономических пятнадцати узлах. Кочегары не усердствуют, всему свое время.

На гафеле полощется прокопченный Андреевский флаг. Хорошо бы взглянуть сейчас на «Алмаз» со стороны - ну, нравится мне этот изящный, как игрушка, кораблик. Жаль, не видел его крейсера под парусами и, наверное, не увижу - Зарин признался, что парусная оснастка давным-давно сдана на берег.

Впрочем, сегодня команде не до парусов...

- Сигнальщик! Спишь на вахте! На левой раковине две мачты! Кто должен докладывать - я тебе, или наоборот?

Это Зарин. Сегодня капитан первого ранга великолепен: парадный сюртук, белые, до хруста, перчатки, бабочка, кортик отбрасывает желтые искры.

- Виноват, вашсокобродь!

- Это «Нигер», Алексей Сергеич. Четырнадцать пушек, четыреста индикаторных сил. - отрапортовал я. - «Тридцать второй» его облетел, докладывает - корвет идет нам напересечку.

- Вижу, что идет... - ворчливо отозвался Зарин. – Нашелся герой на нашу голову… сигналец!

- Я, вашсокобродь!

- Пиши: «отогнать неприятеля!»

Сигнальщик потащил из ящика сигнальных флаги. Вахтенный офицер что-то сказал вестовому, и тот, грохоча подошвами, ссыпался по трапу.

Все правильно, подумал я, флажки флажками, а рации никто не отменял. Зарин до сих пор обижен на нас с Эссеном за то, что мы забрали третью рацию на авиатендер. Извините, милейший Алексей Сергеевич, но управление полетами - это святое.

Сигнальщик выпрямился и потянул фал. Трехфлажная гирлянда поползла вверх; пестрые полотнища затрещали на ветру. Вахтенный офицер заглянул в кодовую книгу, сверяясь с таблицами сигналов.

- «Заветный» пишет: «Ясно вижу»!

Я поднял к глазам бинокль. Миноносец увеличил ход, бурун захлестывает полубак, и кажется, что пенный гребень разбивается о ноги крошечных фигурок на мостике. Над их головами развернулся красный с белым кругом флажок - с миноносца подтверждали получение сигнала.

- Дистанция до корвета!

- Двадцать семь кабельтовых! - мгновенно отозвался матрос у дальномера Барра-и-Струда. Линзы на концах короткой, в размах рук, трубы, вели «Нигер».

- От «Заветного» на девять меньше. Минут через пять откроют стрельбу.

Я снова приник к окулярам. Три мачты, низкий черный борт; дым валит из короткой трубы и стелется над самой водой. Никаких колес - винтовой корвет, один из лучших ходоков «Роял Нэви».

Издали прикатился трескучий удар, и сразу же за кормой «Нигера встал водяной столб. Я поймал биноклем «Заветного». Легкий дымок за четвертой трубой; несколько мгновений спустя - новый удар, новый фонтан - на этот раз далеко впереди по курсу корвета.

На миноносце не стали ждать пяти минут.

- «Заветный» пишет - «Веду бой!»

Я вгляделся. На грот-мачте трепетал багряный язычок. По своду морских сигналов 1911-го года этот сигнальный флаг означает «гружу боеприпасы», если корабль в гавани, или же - «Веду огонь».

Как вот сейчас.

Всплески вставали теперь у самого борта «Нигера» - наводчики «Заветного» нащупывали цель. Еще минута, много - две, и они перейдут на поражение, и тогда деревянному корвету придется туго. Семьдесят пять миллиметров - не так много на первый взгляд, но осколочно-фугасные снаряды пушек Канэ начинены полукилограммовым зарядом тротила или мелинита, деревянный борт для них не преграда. «Нигер» можно вычеркивать.

***

Я повел биноклем по горизонту. За мачтами обреченного корабля набухала пелена черного дыма, вырастал лес мачт.

Снова затренькала рация:

- «Алмаз», я «Морской бык», как слышите, прием!

- Морской бык, я «Алмаз», слышу вас хорошо...

- «Алмаз», ударное звено две минуты, как в воздухе, как поняли, прием...

Я посмотрел в сторону кормы, офицеры на мостике повернулись вслед за мной. Зарин вскинул бинокль.

- Рано, Алексей Сергеич. Через десять минут, не раньше появятся. Тяжело ползут, с бомбами...

Зарин кивнул.

- Вот и отлично, голубчик. Передайте князю, пусть наводит их на «Санс Парейль». А мы ударим по голове ордера. На дальномере, руби дистанцию до головного!

- Тридцать семь, вашсокобродь!

- По местам стоять! Цель - головной фрегат, господа!

По фалу, рывками поползло красное двухвостое полотнище.

«Веду бой».

***

Голливудские фильмы приучили несведущего зрителя к тому, что после бортового залпа фрегата вражеский парусник разлетается эффектным веером огня, дыма и деревянных обломков. На деле все, как водится, совсем не так. Многопушечные плавучие крепости вставали на расстоянии пары сотен метров одна напротив другой и посылали в сторону противника десятки, сотни ядер. Чугунный шар, выброшенный зарядом черного пороха из пушки, нередко попросту отскакивал от деревянного борта. Полметра красного дуба, выдержанного по нескольку лет согласно строгим адмиралтейским правилам - серьезная преграда. А потому, по кораблям частенько стреляли калеными ядрами, предварительно нагревая их в особых печах-калильнях, тут же, на батарейных палубах. Такое ядро, застряв в борту, постепенно воспламеняло дерево - оно начинало тлеть и через несколько минут занималось огнем. Ситуацию кардинально изменили только пушки Пексана, посылавшие бомбы крупного калибра по настильной траектории. В русском флоте эти пушки называли «бомбическими» - они разнесли при Синопе турецкую эскадру за рекордные полтора часа.

И уж никак не могли дубовые борта британских линкоров противостоять снарядам длинноствольных пушек Канэ - особенно, когда снаряды эти пущены с убийственной дистанции в полтора километра.

Канониры «Алмаза» на учениях уверенно попадали по низким практическим щитам, которые таскали за собой миноносцы, с дистанций, вчетверо больше сегодняшней. Так что высоченные, с трехэтажный дом, бортовые проекции линейных кораблей Королевского флота не стали для них трудной мишенью. Тем не менее, первые два снаряда легли близкими недолетами; третий пробил грот-марсель и улетел в сторону колонны транспортов, вытянувшихся за ордером боевой эскадры. Четвертый лопнул на полубаке головного линкора, перебил прислугу карронад и в щепки разнес позолоченную гальюнную фигуру, изображавшую царя Микен. После этого орудия перешли на беглый огонь, с регулярностью метронома вколачивая в цель снаряды калибра сто двадцать миллиметров.

На кораблях середины девятнадцатого века не предусмотрено противоосколочных траверсов. Орудия стоят с интервалами в несколько шагов, и осколочно-фугасная граната выкашивала сразу целый плутонг. Взрывная волна, прокатываясь в узком межпалубном пространстве, наполняла батарейную палубу хаосом, криками боли и удушливыми мелинитовыми газами.