1941

Глава пятнадцатая

6 июня 1941 года. Декретное время: 4 часа 21 минута. Окрестности деревни Бордзевка

Если у меня и были какие планы да мыслишки о том, как мы проведем с Олей день, оставшись наедине друг с другом в роще, то все они разбились о суровую реальность войны.

Уже на подходе к деревне стало понятно, что в ней находится какая-то немецкая часть. То и дело до нас доносились крики, среди которых выделялись отрывистые мужские команды да бабский вой, несколько раз ударили одиночные винтовочные выстрелы, оборвавшие заливистый собачий лай. А за спиной на дороге несколько раз отчетливо раздавался рокот моторов.

К нашему единственному возможному укрытию я спешил дохромать столь отчаянно, что оставил все силы в поле, буквально ворвавшись в крохотную рощицу с первыми лучами солнца. Сердце бешено стучало в груди, в горле пересохло так, что капни туда хоть немного воды – зашипит, зараза! Ну и мышцы, непривычные к движению с костылем, забились до каменной твердости. За последние пару часов мы с Олей не обмолвились и парой слов, едва ли не кожей ощущая близость врага. Не получилось разговора и позже, когда, устроившись в единственную, крохотную ложбинку под березкой, мы съели по две дольки шоколада и вдоволь напились воды. Как оказалось, Пульва подходит именно к границе рощи, так что запас питья в этот раз был обновляем.

Несмотря на совсем небольшой размер ложбинки, Мещерякова все же сумела лечь отдельно, лицом ко мне, после чего в считаные мгновения забылась тревожной дремой, готовая открыть глаза на малейший посторонний шорох. Я же, хоть и имел при себе помощника, способного разбудить при приближении врага, никак не мог уснуть. Непростая выдалась ночка, и морально, и физически, а к полученной нагрузке добавился страх перед близостью фрицев. Ведь эта маленькая роща – наше единственное укрытие на несколько километров открытого пространства вокруг! Столкнемся с врагом – и все, только принимать бой. Бежать, представляя собой потрясную мишень, не выход, уж лучше принять тогда смерть в короткой схватке.

Прислушавшись к собственным тревожным ощущениям, я достал трофейный пистолет и разобрал его с подсказками помощника. После чего кое-как почистил «вальтер» (так, оказывается, называется Р-38), оторвав от майки более-менее чистый кусок ткани да подобрав палку, используемую в качестве шомпола. Оружие стоило бы смазать, да только чем?! Немного поколебавшись, отхватил клинком от давно брошенной СВТ рукав гимастерки и в очередной раз смастерил что-то типа тряпичного глушителя. Второй магазин был уже давно снаряжен, потому, вложив пистолет в горло раскрытого сухарного мешка, я горько вздохнул и попытался все же отдохнуть, положив голову на сцепленные кисти. Однако и тогда уснуть сразу не удалось – дрему отогнали мысли о лежащей рядом казачке, чье дыхание выровнялось во сне и стало мерным, тихим и глубоким. Ведь если я прав и предчувствия меня не обманывают, этот день действительно может стать последним – а раз так, то как можно уйти, не испытав сладости секса? О том, что все происходит в виртуале, даже на периферии не возникло ни единой мысли – судя по ночным реакциям организма после купания, здесь мне доступен полный спектр физического удовольствия от близости с женщиной. Я уже хотел было потянуться к девушке, погладить по волосам, разбудить ее… Но потом вспомнил слезы Мещеряковой, и все желание разом обрубило. Не согласится она ни на что, не тот сейчас будет настрой – а еще раз переживать случившееся ночью нет никакого желания.

В итоге я уснул под умиротворяющее пение птиц. А проснулся от рокота мотора, слышимого совсем рядом с нашей лежкой…

Мы открыли глаза с девушкой одновременно и несколько секунд смотрели друг на друга, с нарастающим ужасом осознавая происходящее. Первым опомнился я, вытащив пистолет из сухарной сумки и сняв его с предохранителя. После чего максимально незаметно и аккуратно приподнимаю голову – только чтобы осмотреться.

На окраине рощи остановился мотоцикл с коляской. Понятное дело, что немецкий. Но пулемета на люльке я не разглядел, а членов экипажа оказалось всего двое. Причем у обоих я разглядел карабины (в голове автоматически всплыло, что немецкие винтовки называются карабинами «маузер») за спиной. Что-то громко и эмоционально проговорив, они рассмеялись и, заглушив мотор, потопали к речке.

– Искупаться, что ли, решили, гады?!

В принципе, почему бы и нет? Только зачем тогда было переться в рощу и вообще, как так получается, что солдаты ведущей наступление армии вдруг устраивают себе отдых с купанием?! Впрочем, может быть, это кто-то вроде посыльных или связистов, пользующихся определенной свободой, вот и решили запылившиеся в дороге немецкие парни окунуться в прохладную речку жарким июньским денечком…

Однако моим светлым надеждам не суждено было сбыться. Вместо того чтобы лезть в воду, они внимательно осмотрели несколько заболоченный берег образовавшей что-то типа запруды Пульвы, после чего пошли обратно в рощу. С нарастающим ужасом я услышал характерный металлический лязг досылаемых затворами патронов, после разглядел в руках фрицев снятые с плеч карабины.

– Сюда идут.

Казачка едва слышно прокомментировала происходящее, я же лишь слегка кивнул, с каким-то опустошением в груди понимая, что немчура заметит нас раньше, чем приблизится на дистанцию эффективной стрельбы из пистолета. И словно вторя моим мыслям, Мещерякова прошептала:

– Сейчас заметят.

После секундой паузы я ответил:

– Попробую достать из пистолета. Далеко, конечно… Но без боя не уйду.

Однако только было я собрался привстать, как Оля крепко вцепилась в уцелевший рукав гимнастерки, жарко проговорив в самое ухо:

– Подожди! Попробую их приблизить!

Пользуясь тем, что мотоциклисты в данную секунду смотрят в другую сторону, девушка отчаянно завозилась, снимая с себя гимнастерку. Немцы вскоре заметили движение, тут же вскинув карабины – но в этот же миг раздалось тревожное, молящее, отчаянное:

– Нихт щиссен! Нихт щиссен!!!

Фрицы, конечно, могли пальнуть и на бабский крик, однако казачка явила вдруг недюжинный актерский талант, вложив в совершенно естественно прозвучавшую мольбу какие-то совершенно беззащитные женственные нотки. И у нее получилось – вместо того чтобы выстрелить, один из фрицев властно рявкнул:

– Hande hoch!

Мещерякова тут же жалобно и одновременно волнующе ответила:

– Йа, йа…

После чего подняла руки.

От увиденного не по себе стало даже мне, несмотря на напряжение момента. Чего уж там говорить о фрицах, наверняка заинтригованных встречей с русской девушкой – они уж точно не разочаровались! Ибо, как оказалось, Олька успела снять с себя не только гимнастерку, но и майку под ней, как бы невзначай бросив одежду на мои ноги и таким образом спрятав их (голову и корпус пока еще неплохо скрывает ложбина и высокая, сочная трава поверху).

Прикрыв волосами разбитую сторону лица (кстати, после сна опухоль заметно спала), девушка высоко подняла руки над головой, при этом чуть прогнувшись в пояснице. И тут же она аккуратно приподнялась на коленях, представив жадным, похотливым мужским взорам крупную, упругую грудь молочного цвета с неожиданно темными, шоколадными сосками. Крайне соблазнительный вид – и эффект только усилили вибрирующие, вновь молящие нотки в голосе Мещеряковой:

– Нихт щиссен…

Один из мотоциклистов, опустив карабин, уже совершенно спокойным, даже слащавым голосом заметил:

– Wer würde so eine Schönheit mit dem Schießen verderben?

В голове словно дубляжом перевел помощник:

Кто будет портить такую красоту стрельбой?

Девушка, вряд ли хорошо поняв сказанное, но верно определив интонации, шагнула вперед, приветливо и немного смущенно улыбаясь немцам. Какая же она все-таки молодец, как верно отыгрывает… Один из двух фрицев, тот, кто слащаво, воркующе общался с казачкой – рослый, крупный блондин – шагнул к Ольге навстречу, опустив к земле ствол карабина и держа его в одной руке. Однако второй, хоть и сделал два шага следом за товарищем, оружия из рук не выпустил, напряженно смотря на Мещерякову. Голос его зазвучал гораздо резче, отрывисто, буквально стегнув по ушам:

– Wer bist du? Bist du allein?

Кто ты? Ты одна?

Мещерякова неуверенно пролепетала в ответ:

– Йа, йа…

После чего для уверенности добавила:

– Нихт щиссен…

Высокий блондин недовольно ответил сослуживцу:

– Otto, verderben Sie nicht den Moment, du Idiot! Bist du blind? Sie ist allein! Jetzt amüsieren wir uns mit der russischen Schönheit…

Отто, не порть момент, зануда! Ты слеп? Она одна! Сейчас позабавимся с русской красоткой…

Что-то мне подсказывает, что Отто далеко не зануда, а битый жизнью волчара с боевым опытом и хорошей чуйкой. Потому, стараясь не выдать себя ни единым лишним движением, пытаясь даже не думать, я аккуратно навожу ствол пистолета на живот более опасного невысокого, но коренастого брюнета. Вот, блин, пара противоположностей в мотоциклетном экипаже! Но для точной стрельбы до них еще слишком далеко…

Мещерякова делает еще пару шагов, после чего плавно опускается на колени (умничка, все правильно делаешь!), стыдливо прикрыв грудь и потупив взгляд. Невинная – и одновременно столь соблазнительная…

– Нихт щиссен…

Интонация последних слов звучит как приглашение к прелюдии – и блондин принимает его. В его глазах плещется уже просто животная похоть, а на губах играет мерзкая придурковатая улыбка. Ну ничего, тварь, сейчас ты у меня позабавишься!

Острый укол ревности пронзает сердце, однако она не затмевает разум, и потому я прежде всего слежу за Отто. Брюнет же, сделав несколько шагов вперед и даже стрельнув в сторону Мещеряковой вполне себе мужским, жадным взглядом, по-прежнему не выпускает карабина из рук и не спешит ставить его на предохранитель.

Его ищущий, напряженный взгляд утыкается в ложбинку – и хотя мои ноги прикрыты вещами Ольги, спину буквально обдает ледяным холодом! Вещи-то форменные, армейские… А в следующую секунду взгляд фрица становится из напряженного встревоженным, и он тут же вскидывает карабин.

Разглядел!

Тук…

Бах!

Тук… Тук…

Отчаянно жму на спуск – трижды: первая пуля уходит правее, вскользь зацепив бок противника, с одновременно прогремевшим ответным выстрелом. Смерть, отлитая из немецкого свинца, откланяется всего на десяток сантиметров, вздыбив землю слева, практически у самого лица! Уже не таясь, привстаю и, скорректировав прицел, вновь дважды стреляю. Отто, успевший опуститься на колено и отчаянно досылающий патрон затвором, получает одну из «маслин» в грудь и падает на спину, выпустив карабин из рук.

Однако его напарник при первых признаках опасности мгновенно приходит в себя и в считаные мгновения снимает оружие с предохранителя, вскинув его к плечу и нацелив в мою сторону… Отчаянно завизжала Ольга, вскочив с колен и бросившись к фрицу. Отвлекшись на крик, последний разворачивает ствол карабина к казачке…

– Ложись!!!

Мой крик гремит одновременно с выстрелом; девушка падает вперед, на живот. Не помня себя от ужаса и ярости, дважды жму на спуск, уложив оба выстрела точно в живот немца. Блондин стоял ко мне вполоборота, гораздо ближе напарника… Подрываюсь к распластавшейся на земле Мещеряковой и одним рывком переворачиваю ее на спину; горло сдавил спазм, и имя казачки срывается с губ едва слышно: