1941

– Так ты по-русски чище меня шпаришь, что тебе до ляхов? Или под ними так сладко жилось? Не отвечай, по глазам вижу: слаще, чем сейчас. Да только тут такое дело, – я тяжело, показательно вздохнул, словно бы действительно жалея, – под немцами жизни тебе не будет. Совсем.

Призвав помощника, после короткой паузы я продолжил уже более уверенно:

– Они же как думают: мы, славяне, для них унтерменши – недочеловеки, значит. А раз недочеловеки, то и отношения к нам людского быть не должно. Захоти грабь, захоти насилуй, захоти убивай – и хрен тебе за это что будет. В Германскую немцы за колонии дрались в Африке, а теперь мы для них колония, от Буга до Урала. А население – не под корень, конечно, но сократить втрое, а оставшихся – в рабов, как раз как в Африке. Думаешь, вру? Ну так ведь вскоре сам все узнаешь… Мы пленного допрашивали, так он сказал, что все указания по гуманному обращению с гражданским населением и о преследовании военных преступлений у фрицев по армии отменили перед самым нападением на Союз.

Лесничий – а может, все же и лесничий – равнодушно пожал плечами:

– Так сам рассуди, солдатик: вы от границы драпаете? Драпаете, нас не защищаете. Еду отобрать хотите? Хотите. Немец придет теперь по-любому, а вот еды уже не будет, вам, оборванцам бегущим, отдал! Так надо ли оно мне?

Про оборванцев – это он мне на рукав указал обрезанный. Все, это уже был перебор…

Правая рука выхватила Р-38 из кобуры в одно мгновение – впрочем, прыткий мужичок также успел направить на меня обрез. Но не обращая внимания на опасность, я едва ли не зарычал:

– Видишь пистолет, мудак?! Трофейный, «вальтер» называется! После первого дня боев, когда застава пять атак отбила, мне его Василий Нежельский подарил! Знаешь, что с ним стало? На второй день войны пулеметчик вражеский срезал, дыра прям во лбу была! Но и тогда мы все атаки отбили от дотов, самоходку командир сжег, сам погиб! А ты, тварь, смеешь говорить «драпаем»?! Да мы на границе каждый метр земли своей кровью залили, а еще больше – немецкой! Так что опусти обрез, скотина, и неси жратву! А расписку честь по чести лейтенант напишет – и когда мы вернемся, не забудь предъявить, возместят!!!

На мой рев угрожающе зарычал кобель, однако я не обратил на него внимания, зло посмотрев дрогнувшему хуторянину прямо в глаза:

– Я сказал: положи! Обрез. На землю. Живо! И отзови пса, иначе завалю обоих!

После секундной паузы мужик наконец-то сломался:

– Подожди, паря, подожди. Не горячись. Гром! Место!

Послушный пес тут же замолчал и понуро пошел в сторону хутора, а лесничий вновь направил вниз ствол оружия:

– Много еды дать не смогу, иначе сам кони двину. Хлеба полкаравая осталось, отдам целиком. Яиц – два десятка есть, но их еще сварить нужно. Сала шмат да картохи полмешка – чем могу.

Облегченно выдохнув – тронулся лед! – я все же дожал хуторянина:

– Ты прежде обрез на землю положь да отойди назад. А когда жратву соберешь, так оружие и отдам обратно.

– Не заберете?

В голосе мужика сквозит сильнейшая тоска.

– Обрез нам нафиг не нужен.

Сказал я вслух и тут же злорадно продолжил про себя: а вот патроны к «мосинке» пригодятся, еще как пригодятся…

Хуторянин сделал все в точности как я сказал, после чего предложил гораздо более радушно – видать, проняло его, как понял, сколько лишнего наговорил на кураже:

– Так, может, это… Горяченького? У меня как раз в печи чугунок со щами на потрошках гусиных, наваристые! Оно можно и баньку истопить, чтобы не завшиветь. А, солдатик? Не побрезгуешь банькой деревенской?

Немного подумал – горячего поесть, конечно, неплохо, да и баня дело хорошее, а уж там и до ночевки под крышей дома недалеко… Однако ответил я неопределенно:

– У командира нужно спросить. Ты пока яйца вари, а через минут двадцать выходи с едой на порог. На хуторе есть кто-нибудь, кроме тебя?

Лесничий уверенно, без запинки ответил с какой-то просквозившей при этом потаенной болью:

– Один я.

После чего продолжил уже более спокойно:

– Спрашивай командира. Яйца сварю, щи погрею, остальную еду в мешок соберу. Идет?

– Идет. Но учти: снайпер за домом смотреть будет все время. Увидит что подозрительное, застрелит.

В ответ на мои угрозы хуторянин неопределенно пожал плечами и пошел в дом. Я же быстро подобрал его обрез, отщелкнул затвором все пять патронов, после чего поспешил к стоянке отряда.

Перминов, выслушав мой рассказ, всерьез задумался. С одной стороны, еду мы и так получим, а сам хуторянин тип какой-то мутный, явно в оппозиции к советской власти. С другой – жрать нам дадут все равно немного, а поесть горячего в нашей ситуации дорогого стоит. В конце концов, кому сейчас нужен удаленный лесной кордон и кто нас там будет искать? Тем более стоило бы пошукать у мужичка и запас патронов, и, глядишь, еще какую еду. Лесничие вообще-то нередко коптят мясо впрок, нам в дорогу оно самое то. Так что ответ лейтенанта не стал для меня откровением:

– Ладно, поедим на хуторе, выставив часового. Посмотрим, что за «контра» такая и что у него есть про запас.