1941

Глава девятнадцатая

27 июня 1941 года. Декретное время: 11 часов 14 минут. Южная оконечность Беловежской пущи в районе деревни Альвус

Оставшиеся пограничники встречают нас приветственными радушными возгласами и искренней радостью, написанной на их лицах. Со мной по очереди здороваются все бойцы, крепко сжимая руку и так же крепко шлепая по плечам; со всех сторон сыплются вопросы, на большинство которых я просто не успеваю ответить, смущенный подобным вниманием. Однако все благодушие разом слетает с меня при виде лучезарной улыбки одного из бойцов, адресованной Мещеряковой. Кажется, Витя Петров его зовут; казачка как раз начала его перевязывать, и пограничник словно бы невзначай положил ладонь ей на предплечье – вроде бы ничего и страшного, но я заметил, что любимая чуть вздрогнула и попыталась отстраниться от Петрова.

– Эй, руку убери!!!

Еще не успев даже обдумать происходящее и выбрать правильную линию поведения, я среагировал инстинктивно, едва ли не зарычав на сослуживца. Чересчур дружелюбный боец удивленно посмотрел на меня, но тут же черты и его лица ожесточились. Возможно, он хотел бы ответить мне в тон, но конфликт в зародыше подавил Перминов, негромко, но властно приказав:

– Отставить. Самсонов – ко мне.

Сцепив зубы и заиграв желваками, я подхожу к командиру, который сознательно отходит в сторону от стоянки отряда. Внимательно посмотрев мне в глаза, лейтенант спокойно, без злобы спрашивает:

– Я так понимаю, у тебя с Мещеряковой шуры-муры? А то, что война идет, ты, случаем, не забыл, боец?

Спокойно выдержав взгляд Перминова, я ответил ему довольно жестко:

– А может, вы забыли, товарищ лейтенант, как я всех вас вытащил из обреченного дота, а вы меня после даже не дождались?

Михаил смутился – но только на мгновение:

– Самсонов, ты был предупрежден, что отряд тебя ждать не станет, если начнется стрельба. Я не мог рисковать всей заставой ради одного бойца!

– Так я на вас зла не держу. Шли своей дорогой? Так идите. А я пойду с Мещеряковой.

В этот раз глаза старшого сверкнули уже неприкрытым гневом:

– Забываешься, боец! Или под трибунал захотел как дезертир?!

– Да пошел ты со своим трибуналом…

Мы оба уже успели наговорить лишнего, но Перминов изначально выбрал неверную тактику давления уставом и командирским авторитетом. Понятно, что ему не нужны конфликты из-за единственной женщины в тесном мужском коллективе, вот только речь идет о моей женщине! И если нужно отстоять право на нее, так я готов! После событий последних дней, регулярных столкновений с опасностью и смертью, офицерские (или как их там в 41-м?) кубари не производят на меня ровным счетом никакого впечатления. И к слову, в отличие от остальных погранцов, в меня на деле никто не вбивал уважения перед уставом и пиететом перед старшими по званию!

Но все же, когда я открыто послал лейтенанта, в душе что-то словно сломалось; появилось ощущение, что только что была пройдена точка невозврата. Однако отступать я не намерен, – и когда правая рука набычившегося, стремительно краснеющего Перминова коснулась кобуры, мои пальцы автоматически расстегнули клапан собственной…

– Товарищ лейтенант! Товарищ лейтенант! Разрешите обратиться!

Ольга говорит громко, едва ли не кричит. Невольно посмотрев на казачку, я обратил внимание, что она закрыла нас обоих от взглядов остальных бойцов, и что вряд ли они видели, как мы с летехой потянулись к оружию…

Мещерякова же, сумев разрядить изрядно накалившуюся обстановку своим появлением, замерла рядом со мной. Командир, недовольно поиграв желваками (но руку от кобуры он убрал – как, впрочем, и я), нехотя, сквозь зубы процедил:

– Обращайтесь.

Оля же, словно не замечая недовольство старшого, радостно выпалила:

– Товарищ лейтенант, вы можете нас расписать?

Сказать, что глаза Перминова изумленно округлились, это ничего не сказать, они стали словно два блюдца! Впрочем, вряд ли мой взгляд был менее ошарашенным. Тем не менее, придя в себя, Михаил сдавленно прошипел:

– Да вы совсем охренели, что ли?!

Но тут уж закусила удила казачка, приняв обиженный и даже возмущенный вид – правда, получилось у нее наивно-мило, словно у совсем еще маленькой девочки, топающей ножками из-за запретного сладкого!

– Товарищ лейтенант, вы как командир в боевой обстановке имеете право заключить брак между двумя любящими друг друга подчиненными. Я вот люблю Рому, Роман любит меня… Правда ведь, Рома?!

Взгляд старшого стал ехидно-насмешливым при виде моего изумления, однако я быстро пришел в себя, после чего твердо ответил обоим:

– Так точно, товарищ лейтенант, я очень люблю Ольгу. И был бы безмерно рад и признателен вам, если бы вы смогли заключить наш брак. Я бы и сам попросил вас об этом раньше, но не знал, что такое вообще возможно!

В этот раз Михаил задумался на пару минут, после чего ответил:

– По совести сказать, я не помню положений устава, по которым я имел бы право зарегистрировать вас как супругов.

Оля смутилась – видимо, что-то она когда-то слышала, но точно и наверняка не знала, решив пойти ва-банк, пока мы с летехой не наломали дров. Однако, едва я лишь только подумал о том, что было бы неплохо узнать поподробней об этой традиции, как в голове тут же всплыло:

На основании Указа Президиума Верховного Совета СССР от 8 июля 1944 года, регистрация фактических брачных отношений без явки военнослужащего в органы записи актов гражданского состояния производится на основании заявления военнослужащего, заверенного командиром воинской части.

При этом во время войны на оккупированной территории браки оформлялись в партизанских отрядах или проводились по религиозным обрядам. Такие браки государство признавало в случае, если они не противоречили советскому законодательству.

Стоит также отметить, что Постановлением № 38/18/У от 30 августа 1941 года все гражданские дела были приостанавлены в отношении лиц, состоящих в действующих частях Красной армии и Военно-морского флота.

Спасибо тебе, помощник!

– Товарищ лейтенант, я вспомнил! На время боевых действий все гражданское делопроизводство в отношении военнослужащих приостанавливается, но браки между партизанами, находящимися в тылу врага, заключает непосредственный командир – так было в Гражданскую. Мы, может, не партизаны, но ведь давно в тылу врага. И вы действительно можете нас расписать, заполнив соответствующие строки в военных билетах и заверив своей подписью, а если со мной что случится… я хочу написать заявление и прошу вас его заверить, чтобы Оля потом могла отдать его в загс. Тогда, в случае чего, ребенок без отца не останется…

Теперь пришел черед Мещеряковой изумленно вытаращиться на меня, но Перминов, хмыкнув и скользнув по казачке понимающим мужским взглядом, на мгновение задержав его на животе, понятливо кивнул:

– Ребенок, значит… Ну, понятно. А вы вообще подумали, как беременная будет выходить к линии фронта?

Я насупился:

– Должны успеть. А в случае чего, я ее не брошу.

И ведь действительно – не брошу. То есть не вру я, значит, – ни людям, ни самому себе. Двадцать дней (точнее, пятнадцать оставшихся), или сто дней, или всю войну… Я готов провести их здесь. Потому что действительно влюбился в казачку. И потому что узнал здесь себя совершенно иного – способного на поступок, способного наступить на горло страху, сцепив зубы и сделав, что должно, ставшего, наконец, мужиком! Даже если этот мир ненастоящий – для меня он более настоящий, честный и живой, чем тот, в котором я прожил всю предшествующую жизнь.

И даже если родители все же вытащат меня, я вернусь, я обязательно вернусь!

Что-то такое Михаил разглядел в моих глазах, чему поверил и с чем был вынужден согласиться:

– Ну, может, так оно будет и к лучшему – раз станете супругами, у других бойцов уже никаких мыслей возникнуть не должно. А коли все же возникнут, – тут Перминов демонстративно хрустнул пальцами, – удержу дисциплину… Ладно, молодые, распишу я вас! Только карандашом, чернил негде взять.

Засветившаяся от радости Оля неожиданно заявила:

– А я вам ягод лесных наберу, бузины или голубики. Выдавлю, будут вам и чернила!

Командир усмехнулся:

– Добро! Но раз так, с вас, молодые, праздничный стол!

Тут уж обрадованно улыбнулся я:

– Стол не стол, но что выпить и закусить, найдется!

…Мы углубляемся в лес часа три, причем я с казачкой держусь несколько отдельно – девушка ищет ягоды, а я собираю грибы, постоянно консультируясь с помощником. Какие-то темные плоды любимая действительно находит, а я собираю целый котелок грибов, так что к моменту привала у нас практически все готово!

Показательно вырыв четыре ямы под «костры разведчика», на одной начинаю варить кашу из двух банок тушенки и одной – горохового концентрата. Вспомнив былые навыки кулинара – готовить я всегда умел и любил, – на дно котелка кидаю немного мелко порезанного сала и горсть найденных лисичек, после чего аккуратно обжариваю грибы в топленом жире и лишь затем добавляю консервы. Аромат копчения и лисичек вареву обеспечен! Оставшиеся боровики и подосиновики нанизываю на крепкие обструганные ветки и терпеливо жду, когда прогорит второй костер. Оля в это время аккуратно нарезает сало тонкими ломтями – и красиво, и так больше достанется! – после чего берется за остатки каравая, выкладывая бутерброды с хлебом и трофейными галетами. Также казачка аккуратно разводит половину фляги первака с водой, опустив его градус до водочного.

Погранцы же весело наблюдают за нашими приготовлениями, оживленно переговариваясь – все, кроме Петрова, который сидит в сторонке, задумчивый и грустный, и изредка бросает на нас с Мещеряковой тяжелые задумчивые взгляды. Любимая между делом рассказала мне, что Витя оказывал ей знаки внимания – правда, все в пределах разумного, никогда не перегибал палку. Оля в свое время отбрила его, и боец вроде бы все понял, а вот при встрече, видать, столь сильно обрадовался возвращению в отряд красивой казачки, что попытался продемонстрировать ей эту самую радость. На самом деле ничего плохого он действительно не сделал, да и парень он неплохой, ну а если что дурное в голову взбредет, так порву, как тузик грелку! Я теперь кого угодно за жену порву!

– Скоро все будет готово!

Каша весело кипит, а угли покрываются белым пеплом. Нанизав вперемешку с грибами на «шампуры» (ровно восемь штук) несколько наиболее крупных ломтей сала, начинаю зажаривать импровизированный шашлык под восторженные вопли товарищей:

– Самсон, ну ты даешь!

– Где так научился?!

– Тут от одного запаха ноги протянешь!!!

Сводящий с ума аромат жарящегося на углях сала, пропитывающего боровики и подберезовики своим соком, расходится на всю округу, демаскируя стоянку отряда. Но и хрен с ней, с демаскировкой, у фрицев сейчас хватает забот помимо чистки лесов, да и крупных полицейских частей, заточенных на борьбу с партизанами, у них нет – по крайней мере, в нашем районе. И, по всей видимости, мысли командира созвучны моим – на наши приготовления Перминов бросает уж очень одобрительные взгляды, не выказывая при этом ни грамма беспокойства! Хотя большую часть времени он старательно выводит записи в военниках, используя чернила, полученные из раздавленных в крышке от котелка ягод. Приободрился даже Петров, теперь жадно смотрящий только на безумно ароматный шашлык.