Мурка

Глава 16

— Самогон, говорю, ваш? Заказывали? — я показал авоську с бутылкой, не совсем поняв вопрос.

Какой к чертям реквизит, я приволок самогон, причем самый настоящий. Впрочем, как хотят, пусть так и называют. Если им веселее пить реквизит, то и ладно.

— Не реквизит, значит, не «Красный огонек»? — уточнил тот, кто стоял посередине, самый толстый, с выпирающим едва ли не на метр животом, будто беременный на последнем сроке.

— Тут как вы корабль назовете, так он и поплывет, — я пожал плечами, не совсем понимая вопросы банкиров. — Брать-то будете? У меня заказ оформлен.

Что с ними делать, вслух на Лифшица ссылаться?

— Вы что-то заказывали, товарищ Кирчинский? — уточнил средний толстяк у своего коллеги по правую руку, как-то сразу потеряв ко мне былой интерес.

— Нет, товарищ Маркевич, — отозвался тот, шевеля густыми черными усами.

— А вы, товарищ Бальман, неужто вам привезли?

— Еще чего не хватало! — этот заявил, что вовсе алкоголь не употребялет, аж подобрался.

— Слышали, молодой человек, никто ваш самогон не заказывал и заказывать не собирается, ступайте и предлагайте отраву в другом месте, тут банк!

Банкир презрительно замахал рукой движением от себя, как бы отгоняя меня куда подальше, будто муху навозную, наглядно давая понять, что таким как он противно даже рядом находиться с таким как я. Я человек не обидчивый, поэтому расстраиваться не стал. Как известно, на нет и суда нет, не заказывали и бог с ним, придется шастать по этажам, чтобы найти заказчика. Или охранник, если он, конечно,тут есть, может быть, подскажет, чей же этот странный заказ без уточнений, чтобы не играть в слепого котенка. С этими мыслями я направился ко входу. Однако толстяки меня тотчас тормознули.

— Вы не услышали, молодой человек, никто не заказывал никакой самогон, а кроме нас троих в здании сегодня никого нет, — сказал крайний. И добавил совсем другим голосом: — Шуруй отсюда, мигом!

— Ложный вызов, понятно, — мне не стерпелось и захотелось подколоть эту троицу жирдяев в ответ на их не самую деликатную манеру вести диалог. — До свидания, товарищи банкиры, процветания вам и вашим капиталам при новой советской власти!

Лица у всех троих мигом побагровели.

— Ах ты, паршивец, я тебе уши пообрываю и рот с мылом вымою... — и толстяк схватил меня за отворот пиджака, занеся руку для удара.

Видать, подкол про коммунистов попал в цель,и я до глубины души задел капиталистов.

— Руки убери, целее будешь! — проскрежетал я, готовый ответить, если только толстяк дернется.

— П-пошел вон, щ-щенок, — дрожащим от ярости голосом проговорил выведенный из себя банкир.

Я то пойду, а за самогонку кто платить будет? Впрочем, бог с ними, связываться не хотелось, у меня и так по горло проблем, чтобы новые на ровном месте приобретать. А товарищи банкиры пусть привыкают к новым советским реалиям, им еще предстоит испытать на собственной шкуре все прелести советской власти, в том числе с национализацией... если они вообще до того момента доживут, и их не поставят прежде к стенке.

Я поправил пиджак и собрался уходить, придется объяснять Лившицу, что последний заказ сорвался, и надеяться, что он не заставит меня оплачивать какую-нибудь неустойку. Однако не успел я и пары шагов сделать, как из-за поворота, урча малолитражным мотором, выехал автомобиль.

— Вот, кажется, они, — за спиной затарахтели банкиры.

— Киношники, точно...

— Красный огонек!

Я остановился и даже поначалу не поверил своим глазам. Но ведь правда, так оно и было — в самом центре Ростова, где совсем недавно гремели бои красноармейцев и белогвардейцев, высадилась настоящая съемочная группа. Причем подъехали они на стареньком «Руссо-балте» нулевых годов 20-го века. Автомобиль, который прежде мне доводилось видеть только на старых кадрах кинохроники да на картинках, с крышей козырьком и заметными передними фарами, бодренько припарковался у четырехэтажного здания банка и из него вышли члены съемочной группы.

Всего пять человек.

Их внешний вид серьезно резонировал с другими горожанами. Все пятеро вырядились в пестрые с иголочки костюмы ярких цветов. Один из них, заметно прихрамывая и козыряя пиджаком в крупный красный горошек, вытащил такую же старенькую, как автомобиль, съемочную камеру, собственно главный атрибут любого фильма. Я узнал знаменитый допотопный «Синематограф», на который было снято немалое количество первых немых черно-белых кинолент. Второй, в рубашке с поднятым накрахмаленным воротником и орлиным носом, тут же достал из автомобиля треногу.

Прикольно-то как. Всегда испытывал слабость к кинематографу и мечтал оказаться на съемках фильма, а тут вот тебе раз — всего несколько дней в новой реальности, и, считай, исполнению желания быть. Уж я тут как-нибудь задержусь.

Еще один киношник, высокий и хорошо сложенный блондин с голубыми глазами в пиджаке желтого цвета в фиолетовую крапинку и с подвернутыми по локоть рукавами, легким шагом подошел к толстякам и протянул среднему из них руку, улыбаясь.

— Здравствуйте, товарищи. Я полагаю, что о нашем прибытии вы были заранее оповещены? — мягко сказал он.

Толстяк, которому жали руку, закивал.

— Оповещены, есть такое, звонили из ревкома, на уши всех подняли, товарищ... имею наглость не знать вашего имени, — мягко намекнул банкир на то, что блондину было бы неплохо представиться.

Говоря, толстяк весь взмокший, несмотря на не самую теплую погоду, то и дело поглаживал прядь волос, задачей которых было прикрывать расползшуюся лысину. Вот есть женщины, постоянно гладящие да накручивающие свои волосы, а оказывается, мужики такие тоже есть.

— Иннокентий Петрович Сурков, — также мягко представился статный мужчина. — Режиссер и руководитель агитбригады "Красный огонек«й.

— Мое почтение, Иннокентий Петрович, меня Ефим Альбертович Шварц зовут, — толстяк едва ли не расшаркался и продолжил извиняющимся тоном. — Быть может, у вас есть какое разрешение на съемку? Сами понимаете, времена нынче неспокойные, мало ли чего? Нет-нет это не касается конкретно вас, но лучше сразу удостовериться и документально заручиться...

— Конечно-конечно, никаких вопросов, — режиссер сунул руку во внутренний карман и извлек оттуда желтоватого цвета бумагу. — Вот, пожалуйста, у нас имеется предписание осуществить съемку, подписанное самим товарищем Калининым, и с печатью по форме. Изучайте.

Банкир охотно предписание взял, внимательно изучил. Было забавно наблюдать, как менялось выражение его лица по мере чтения документа. Читая, он несколько раз облизывался, зажевывал губу, сдвигал и раздвигал брови, а при вдохе потешно шевелил ноздрями.

О товарище Калинине, далеко не последнем человеке в партийной номенклатуре советской власти, мне сегодня приходилось слышать не единожды. И как понимаю, Ростов стоял на ушах в преддверии его приезда, местные коммунисты наизнанку были готовы вывернуться, лишь бы понравиться коммунисту. Поэтому имя советского деятеля в любом контексте, по сути, открывало двери, все, которые только можно открыть.

Однако стесняюсь спросить, какое, черт побери, пропагандистское кино про коммунизм и советскую власть может быть в самом сердце «похоти капитализма» — банке, который, в глазах большевиков, грабил русский народ! Ну-у-у... с другой стороны, режиссеру, тем более заручившемуся предписанием от самого товарища Калинина, явно виднее, как агитацию вести. Может, сейчас достанут они чапайки, как тот самый реквизит, о котором спрашивали у меня банкиры, и пойдёт плясать губерния. Был же в советское время такой карикатурно-сатирический журнал «Крокодил», где высмеивали пороки капитализма. И если так, то банк для подобных целей подходит лучше всего.

Банкиры киношников охотно слушались, согласно кивали — как еще? Они и так были нелюбимы советской властью и висели на волоске — и наверняка сами это прекрасно сознавали. Ну а любое выражение недовольства могло быть воспринято очень и очень жестко, со всеми вытекающими, тем более, при таком-то кураторе проекта. Предположу, что товарищ Калинин расстроится, когда приедет в Ростов и узнает, что ленту не удалось снять. Потому банкир, изучив предписание, разве что кивнул да сунул документ обратно режиссеру. Я хоть и не мог толком разглядеть бумажки с того места, где стоял, но мельком увидел поставленную на предписании печать.

— Можете оставить себе, для отчетности, — подмигнул Иннокентий толстяку.

— Ах да, думаю, будет не лишним, — тот просиял и, аккуратно сложив документ, сунул его теперь уже себе во внутренний карман и обернулся ко мне. — Иннокентний Петрович, уважаемый, как я понимаю, вот этот молодой человек не с вами?

Я не сразу понял, что речь идет обо мне. Банкира явно жутко раздражало мое присутствие. Он сказал мне не мешаться здесь, а я ни в какую, так ещё и нагрубил. Признаться, залюбовавшись «Синематографом», я вообще подвис, поэтому встрепенулся, только когда режиссер меня окликнул.

— Ты кто будешь, паренек? — он положил руку на мое плечо и заглянул в глаза.

А я подумал — как хотите, а я так просто отсюда не уйду, хочу посмотреть, что тут дальше будет. Видно, то, что меня все стремились из Ростова вымести, как мусор метлой, накопилось и теперь вылилось в недюжинное упрямство.

— А вам кто нужен? — нашелся я. — И вообще, самогон вы заказывали?

Режиссер ничего не ответил, зато его ассистент, всё ещё стоявший с треногой для камеры, поднял руку и защелкал пальцами.

— Кеша, это к нам подъехал «реквизит»! Расплатись, потом посчитаемся в общую.

— Ты чего, самогон заказал? — удивился Иннокентий. — По сюжету ничего такого...

— Ну а то ж, надо такое дело обмыть прямо на месте! — загоготал ассистент.

Я обратил внимание, как блеснули при этих словах глаза режиссер, а заодно увидел, как насупился толстяк банкир. Ему совершенно не понравилось, что в банке кто-то собрался пить, но спорить он не стал, так и стоял с кислой миной. Ну а я обрадовался, что у самогона нашелся заказчик, и не придется возвращать бутылку Лившицу. Осталось получить за бутылку деньги — и чаевые. Желательно побольше чаевых.

— Держите, раз заказывали, — проговорил я с дурацкой улыбкой, и из авоськи появилась бутылка с ядреной жидкостью. — А то меня тут только что взашей не вытолкали.

Режиссер достал из внутреннего кармана своего пиджака кошелек, открыл и рассчитался за самогонку. Сверху выдал чаевые (которых оказалось и вправду немалое количество). Но и это не все, взглянув на меня сверху вниз, режиссер снова сунул руку в кошель и прибавил к чаевым еще одну купюру.

— Держи, пацан, на здоровье.

— Благодарю.

Взамен я передал ему бутылку, тот с довольным видом прокрутил ее, держа за горлышко, и кинул ассистенту. Тот ловко поймал и кое-как пристроил себе в карман пиджака. А когда ловил, его пиджак приподнялся, и я мельком увидел торчавший из-за пояса ствол. Ни фига, у нас теперь киношники ходят вооруженные.

— В расчете? — уточнил режиссер.

Я все это время рассматривающий камеру, теперь сосредоточил взгляд на режиссере. Что-то было в нем такое... совсем не советское и вообще как будто бы не имеющее отношение к кинематографу. Глаза у Иннокентия Петровича были как будто стеклянные и слегка отстраненные, а под бровью режиссера проходил шрам. С другой стороны, ничего удивительного, это сегодня Кеша — режиссер и человек от искусства, а вчера мог по окопам бегать и прусаков мочить. Отсюда, похоже, и ствол, в котором в эти времена, впрочем, тоже ничего удивительного нет. Попробуй по Ростову разъезжать без оружия, с такой-то дорогой тачкой и оборудованием.