Добрым словом и револьвером

Глава 2

Рассказывает прапорщик лейб-гвардии бронекавалерийского Лихославльского полка

Алексей Пешков

(Отрывки из романа Алексея Пешкова «Отец»)

Рев моторов далеко разносился по окрестностям, распугивая лесную живность. Вот рыжей молнией по стволу дерева мелькнула белка. Пугливые пятнистые олени унеслись в чащу А на грунтовой дороге показались хищники — стальные, четырехколесные, с наклонной броней. Из башен торчали смертоносные жала крупнокалиберных пулеметов. Никаких опозновательных, кроме тактических номеров, на пятнисто-зеленом камуфляже не было. Но и без этого понятно, что броневики — русские. Других на всей земле не найти — не сообразил еще никто такие машины делать, кроме Александра Михайловича Рукавишникова.

Новые бронеавтомобили «Медведь» относились к усовершенствованному варианту той легендарной модели, которая впервые приняла участие в подавлении мятежа недоброй памяти узурпатора, великого князя Владимира Романова. С одного из тех броневиков коронованный император Самодержец Всероссийский Николай II принял покаяние «заблудших душ», «отщепенцев» на Марсовом поле в Санкт-Петербурге после победного завершения короткой, но кровавой междоусобицы.

Но на сей раз все же это были не обычные броневики, а модернизированные. После памятной засады под Лихославлем, когда два увязших в болоте «Медведя» были расстреляны из крупнокалиберных пулеметов, «Стальной король» светлейший граф Александр Рукавишников внедрил правило советских, как он говорил, танкостроителей: боевая машина должна выдерживать обстрел из своего же вооружения.

Граф Рукавишников, о котором веду я свое повествование, не без основания гениален. Причем настолько, что во многих моментах окружающие даже и не разумеют, о чем он ведет речь. Взять хотя бы это чудное слово: «советский». Понятное дело, что происходит оно от слова «советоваться». Но кто такой «советский» не знал даже командир нашего артиллерийского самоходного дивизиона штабс-капитан Александр Ильич Ульянов.

Тем не менее, граф Рукавишников сказал, а инженеры Стальграда исполнили. Теперь новые «Медведи» имели круговую бронезащиту от 10,67-миллиметровых пуль башенных пулеметов «Единорог». Прогрессивным был и цельносварной корпус с уголками-накладками на стыках. Рациональные углы наклона также снижали вероятность пробития за счет рикошета. Конечно, и масса, и габариты возросли, но за счет более мощного мотора, задних сдвоенных колес и полного привода подвижность броневика осталась на достаточно высоком уровне. Вы спросите: а почему обычный прапорщик так хорошо разбирается в технологии производства боевых машин? Так я как раз в механическом цеху Стальграда свою трудовую деятельность и начал! Это уж после я сначала в добровольную Стальградскую народную дружину вступил, где меня стрелять выучили, а после в полк записался.

В разведывательной механизированной роте — четыре взвода по четыре «Медведя» и столько же могучих, а иначе и не скажешь, шестиколесных бронетранспортеров «Вепрь». Штатные пулеметы у них полегче — «Бердыши» вместо «Единорогов», но зато за бронированными наклонными бортами сидят пехотинцы, поголовно вооруженные самозарядными карабинами Засечного. А это, почитай, те же «Бердыши», только облегченные.

Сильнее «Медведей» и «Вепрей» только самоходки, точнее — самоходные артиллерийские орудия — САУ «Песец». Трехосные тяжелые броневики с пушками в скошенных плоских башнях внушают даже не уважение, а благоговейный трепет. Никто и никогда еще в мировой истории не ставил на такое подвижное шасси артиллерийские орудия! Пушки у них — мощные трехдюймовые, а снаряды — самые разные: осколочно-фугасные, шрапнельные и самые страшные — зажигательные. Видывал я, как на полигоне от специально выстроенной деревеньки одни головешки остались. Стволы орудий, хоть и выглядят короткими, дают гарантированное поражение любой цели на дистанции до трех километров! К тому же каждая самоходка имеет в лобовом листе пулемет для ближнего боя в шаровой установке. Силища огромная!

Светлейший граф Рукавишников, наверное в шутку, называет САУ «Песец» колесным «танком». Зачем обзывать боевые машины бочками, точней на аглицкий манер — резервуарами, я так ума и не приложу… Ну да, Александру Михалычу виднее!

Командует всем этим бронированным великолепием штабс-капитан Александр Ильич Ульянов, бывший секретарь-референт графа Рукавишникова. Они вместе с Еремеем Засечным были верными соратниками основателя легендарного Стальграда. Как-то раз Александр Ильич в разговоре на привале признался мне, что даже и не думал о карьере военного — родился в интеллигентной учительской семье. В отрочестве был скромным и тихим, а в юности начал мечтать о счастье народном. Позже даже в кружок социалистов-революционеров угораздило попасть. Кем бы он стал, если бы не случайная встреча в вагоне поезда со «стальным королем»? Наверняка бы уже Транссиб в кандалах строил. Аккурат после подавления мятежа узурпатора бывший (к счастью!) революционер Саша явился в университет для сдачи экстерном экзаменов. И не просто так явился, а в мундире подпоручика гвардейского полка с крестом Святого Георгия на груди. Бывшие, опять же, соратники по революционному кружку решили побить «пса кровавого режима»... Всемером... Так боевой офицер Александр Ульянов так их отделал, что трое юных «карбонариев» в больничку угодили с переломами рук и ног.

Да, разоткровенничался тогда штабс-капитан, много мне разных интересных историй рассказал. Видимо знал уже, что я литературным творчеством балуюсь, и нашел во мне родственную душу. Помня заветы фельдмаршала Александра Суворова, Ульянов всегда ел из солдатского котла, наравне со всеми. Впрочем, в лейб-гвардии бронекавалерийском Лихославльском полку светлейшего графа Рукавишникова так было заведено с самого начала.

А кем бы был я сам — прапорщик Алексей Пешков, командир первого взвода разведроты лейб-гвардии бронекавалерийского полка? Так бы и мыкался «в людях» как и привык с двенадцати лет: «принеси-подай, иди на хер, не мешай...» От такой серости и беспросветности волком взвоешь! Тем более, умудрялся я подмечать все несуразности русского мещанского быта и тяготился этой грязной серостью.

Все переменилось, когда Алеша — ваш покорный слуга, попал в Стальград. Вот оно — реальное воплощение грез социалистов о городе будущего! И отнюдь не утопия. Рабочий день по десять часов, профсоюзы, которые труд простых рабочих защищают, заработки втрое — вчетверо выше супротив остальных по России! Условия жизни, если и не барские (а нам того и не надо!) но все ж позволяющие сказать: «Человек — это звучит гордо»!

Причем, я так кумекаю: гордо не потому, что окромя человека на дне нашей жизни — в различного рода трущобах и ночлежных домах более ничего хорошего и нет вовсе. А оттого гордым чает себя человек, что он сам свой судьбе хозяин.

Раньше то как было: каждый день над рабочей слободкой, в дымном, масляном воздухе, дрожал и ревел фабричный гудок, и, послушные зову, из маленьких серых домов выбегали на улицу, точно испуганные тараканы, угрюмые люди, не успевшие освежить сном свои мускулы. В холодном сумраке они шли по немощеной улице к высоким каменным клеткам фабрики, она с равнодушной уверенностью ждала их, освещая грязную дорогу десятками жирных квадратных глаз. Грязь чмокала под ногами. Раздавались хриплые голоса, грубая ругань зло рвала воздух, а навстречу людям плыли иные звуки — тяжелая возня машин, ворчание пара. Угрюмо маячили высокие черные трубы, поднимаясь над слободкой, как толстые палки. Вечером, когда садилось солнце и на стеклах домов устало блестели его красные лучи, — фабрика выкидывала людей из своих каменных недр, словно отработанный шлак, и они снова шли по улицам, закопченные, с черными лицами, распространяя в воздухе липкий запах машинного масла, блестя голодными глазами. Теперь в их голосах звучало оживление и даже радость, — на сегодня кончилась каторга труда, дома ждал ужин и отдых. День проглочен фабрикой, машины высосали из мускулов людей столько силы, сколько им было нужно. День бесследно вычеркнут из жизни, человек сделал еще шаг к своей могиле, но он видел близко перед собой наслаждение отдыха, радости дымного кабака и — был доволен…

А у нас, в Стальграде, все по-другому. В цехах — светло и просторно, работает мощная вентиляция. После смены — извольте, горячий душ и мыло выдают без счета. Рабочая спецовка — каждый день чистая выдается, отглаженная, хрустящая. Переоделся в раздевалке — и как барин, в шерстяных полосатых панталонах, плисовой рубахе и коверкотовом пиджаке идешь пропустить с устатку пару кружек пива в уютный местный кабачок. Денег здесь, на территории Стальграда и не спрашивают — всё за счет отца родного. Главное — с хмельным не перебарщивать, ну так за этим твои собственные товарищи присмотрят. А если вдруг кто-то буянить вздумает (а таких случаев уже года два, почитай, не было!), то его вмиг стальградские дружинники утихомирят. В городке вообще полный порядок и благолепие — рабочие даже плеваться на мостовую стесняются — такая везде чистота.

Ну, а после кабака, кто куда отправляется — можно сразу домой, в общежитие, где комнатки всего на четыре койки (а у семейных свои отдельные квартирки!), можно в синематограф или библиотеку. Кто-то в вечернюю школу ходит, образование повышает, кто-то в профессиональное училище, чтобы квалификацию повысить. Лично я любил на курсы рукопашного боя ходить, что при штабе Добровольной Стальградской дружины организовали. Ох, помню, гонял нас там мой нынешний ротный командир, а тогда простой работяга — Еремей Засечный.

Детишки заводчан днем в специальном доме содержатся — называется «Детский садик». Там за ними воспитательницы присматривают — навроде барских гувернанток, только наши, русские, а не француженки или немки. Письму там учат и счёту, кормят за счет Хозяина, на свежем воздухе выгуливают. А как подрастут детки, то им дорога в школу, а после — в профессиональное училище. Смотришь — к шестнадцати годам юный человек уже совсем самостоятельный, токарем или фрезеровщиком работает, неплохую заработную плату имеет.

А все благодаря Хозяину — отцу нашему сердечному — Александру Михалычу Рукавишникову. Стал он светлейшим графом и генералом, но вышел-то из промышленников. И теперь только о счастье народном и радел.

На новом месте-то я, в Стальграде не оплошал: учиться пошел, профессию получил, в заводскую Добровольную дружину попал. Заприметил там меня Хозяин и вызвал к себе — поговорить! О всей моей жизни расспросил, причем иногда во время этого разговора мне казалось, что Рукавишников про меня знает почти всё — даже имя и отчество деда-деспота без подсказки назвал. А в конце беседы пошутил, видимо: глянул на меня и говорит: Кто же тебя горьким назвал, сладкий ты мой? Я в ответ и вымолвить ничего не смог.

Определил меня тогда Хозяин по итогам, как он сказал, собеседования, во внутреннюю Стальградскую дружину — там военное дело изучали настоящим образом — учились стрелять из винтовок и револьверов, двигаться на поле боя, обороняться и нападать. После промежуточного экзамена меня в пулеметчики определили — уж очень метким я оказался. Страсть, как понравились мне эти машинки, и не за смертоубийственность прямо-таки адову, а как шедевр мысли инженерной. Конечно, изобрести такое — под стать не каждому. Хотя, вот командир механизированной разведроты «Медведей» поручик Еремей Засечный — как раз из таких самородков будет. У нас в гвардии вся пехота, почитай, его карабинами вооружена, и нет для стрелков лучшего оружия: надежного, мощного и простого.