Магия и пули

* * *

Было больно. Заметив Юлию, покупающую свечки, Федор словно покрылся льдом изнутри.

– Закрой варежку, – одернул его Друг. – Да, это Соколова. Выглядит прекрасно, ничуть не хуже, чем в тот день, когда вручил ей обручальное кольцо. Значит – расставание с тобой жизнь ей не испортило. А вот нам с тобой досталось.

– Не трави душу! – буркнул Федор.

– Ну, а ты оттай! Аккуратно обойди за колонной и давай к выходу. Не забудь – она свидетель, способный открыть наше пребывание врагу. Зря послушался тебя, дескать, прогуляемся по Питеру, засиделись, мол. Ну, и что в итоге? Если вдруг столкнешься с ней – ни за что не узнавай. Глаза в сторону и вперед.

– Лучше ты…

Друг, завладев браздами управления, проложил курс на выход. Как назло, этот курс вывел на Юлию – лоб в лоб.

Ее глаза расширились. От ужаса, удивления, радости – не понять. Разбери, что на уме у женщины! Друг отвел взгляд в сторону, якобы, не интересуясь тамбовской учительницей, и вышел из Исаакия на морозный воздух. Не оборачиваясь, быстрым шагом устремился прочь, поймал извозчика и приказал немедля гнать на вокзал, чтоб оттуда ехать в Гатчину. Вдруг Юлии взбредет в голову догонять – поведение женщины непредсказуемо по определению.

Семь бед – один ответ. По возвращении в Гатчину их ждала работа. Во избежание раскрытия личности Федора Емельянова, по легенде – бывшего студента Киевского университета, а потом еще учившегося в Париже, дель Кампо сюда взят не был. За аэроплан ему выплатили отступные, пригрозили казнями египетскими, если даже и во сне обмолвится с кем летел, после чего отпустили с миром. Без него безвестный и нетитулованный «Емельянов» никак не мог доказать генерал-лейтенанту Александру Матвеевичу Кованько преимущества «Авиатика» перед французскими и британскими аэропланами со знаменитым роторным двигателем «Гном». В качестве рекомендации сомнительный инженер предоставил только письмо из разведуправления Генштаба, из чего начальник Гатчинской воздухоплавательной школы сделал вывод: перед ним спалившийся агент, коего Генштаб намерен укрыть в тихом месте, ни в малейшей мере не заботясь о его пригодности к воздухоплавательной работе.

– Александр Матвеевич! – горячился Федор. – Слово чести офицера, «Авиатик» и его рядный двигатель куда пригоднее для практического военного воздухоплавания.

Разговор происходил в ангаре, в углу которого, зажатый среди всякого хлама и непотребства, стоял «Авиатик», лишенный крыльев. При перевозке обшивка местами продралась, что-то потеряно, электрическое оборудование украдено, без краж в Российской императорской армии – никак…

Кованько задумчиво пожевал длинный ус.

– Про ваш чин не имею подтверждений, сударь. Не клянитесь. Здесь вы – партикулярная и незнатная особа. Согласно привезенной вами цидульке, подвизаетесь в шпионских делах. Занятие, спору нет, полезное, но в армии и особенно в воздухоплавании нисколько не уважаемое. Поэтому не рассчитывайте на особе отношение. Итак, вы отказываетесь помогать механикам в подготовке «Блерио»? Само собой разумеется, что к лучшему аппарату – «Ньюпору», купленному благодетелем нашим, его сиятельством князем Юсуповым, не допущу ни в коем разе.

Федор в отчаянии оглянулся на обглоданный «Авиатик». Столько раз задумывался, сидя за спиной дель Кампо, как сам заберется в пилотскую кабину, скомандует: «От винта!». И вот, тупик.

– Я прошу лишь вашего разрешения. Дайте мне неделю и возможность пользования станками воздухоплавательного парка. Соберу аппарат и сам его облетаю. Покажу летчикам…

– Исключено. У вас нет пилотской лицензии.

– Хорошо! Тогда подготовлю к вылету – сам, без чьей бы то ни было помощи. Не кажется ли вам, ваше превосходительство, что аэроплан, без единой серьезной поломки одолевший перелет из Парижа в Киев, заслуживает больше внимания, чем спортивный моноплан, годный лишь для развлечения публики?

– Дерзите, молодой человек! По-вашему, лучшие техники парка зря теряют время, устанавливая пулемет на негодный аппарат «Блерио»?

Понимая, что лучше придержать язык и не умничать, Федор все же не удержался.

– Неправильно они его устанавливают, ваше превосходительство. Французы ставят стальные отбойники на лопасти винта, а пулемет крепят не над головой пилота, а прямо перед ним, чтобы стрелять через пропеллер. Да, одна пуля из десяти попадет в накладку и отрикошетит. Зато прицеливание не в пример точнее! И магазин поменять можно, не вставая на сиденье и не бросая ручку управления. Посмотрите на пропеллеры, что пришли с «Ньюпором». Я уверен: есть на лопастях такие уголки, как и крепление для пулемета на капоте.

– Вам откуда про сие известно? – удивился Кованько. Его, как и техников отряда, удивил необычный пропеллер.

– Я знаком с Ньюпором. Встретились на летном поле, где учился управлять аэропланом. «Фарман» освоил в совершенстве, полетал и на «Ньюпоре». Только вот «бреве» выправить не получилось – обстоятельства заставили спешить в Россию. Этот вот Ньюпор рассказал мне о заказе князя. Удивлялся очень. К слову, на пропеллер с уголками взят патент только лишь во Франции, на Россию он не распространяется. Князь Юсупов настоял, он придумал это новшество.

– Гм! – ответил генерал, по-иному посмотрев на Емельянова. – Ладно, будет вам неделя. Разберетесь с «Авиатиком», дам пилота на испытания. Разобьется – вам ответ держать. Перед богом и передо мной. Не взыщите.

Насчет «без чьей бы то ни было помощи» Федор откровенно наврал. Он прекрасно видел: нравы мастеров, что оружейников, что авиаторов, похожи. Если ты горазд только нос задрать да умничать, то останешься один. А коли засучишь рукава и покажешь толк в деле, сами на подмогу подойдут. И не надо даже доставать франки, как пришлось в Париже. Разве что водочки проставить в конце тяжелого дня!

До той странной поездки в Питер Федору удалось восстановить «Авиатик». В воздух поднял его Сергей Ульянин, бесстрашный пилот, первым испытавший парашют Котельникова. Полет на «Авиатике» в зимнем небе над окрестностями Петербурга принес ему куда меньше острых ощущений, чем самоубийственный прыжок.

По приземлению Ульянин высказал несколько замечаний, но по лицу видно было: радуется.

– В вираж заходит легче. Управлять им просто, новичок справится. Наши аэропланы после него тугими покажутся.

Федор вылез вперед.

– Все потому, что у мотора «Гном» тяжеленный блок цилиндров крутится. Видели волчок, ваше благородие? Его куда не толкай, он норовит в той же плоскости остаться, где его раскрутили. Также и французское недоразумение. Шутка ли – пять пудов вертится волчком, не считая пропеллера.

За спиной он услышал недовольное сопение Кованько. Генерал сам распорядился испросить казенные средства на покупку французских аппаратов и моторов, причем – в Британии, чтоб скрыть от Парижа интерес к воздухоплавательной технике. Что же – зря?

– Сударь, вы не учли одну прискорбную деталь, – буркнул недовольно. – Франция – наш союзник. Продаст лицензию и на аэроплан, и на двигатель. Англичане жмутся, но тоже согласятся – надо чем-то на востоке германца бить, коль война начнется. Но мотор немцы ни за что не продадут. Так что все закончится прогулками над Гатчиной.

Только Федор не смутился.

– Я обещал вам, Александр Матвеевич, что «Авиатик» полетит? Слово я сдержал. Сдержу и следующее. Произведу улучшение мотора так, что германцы лишь руками разведут. Будет русский двигатель, от немецкого отличный.

– Сколько времени вам надобно? – заинтересовался Кованько.

– По-хорошему, полгода, – прикинул Друг. – Да и то, лишь предсерийный образец.

– Два месяца! – брякнул Федор, удивляясь собственному авантюризму. – Но помощь мне понадобится. Два месяца на мотор. Аэроплан пусть люди сведущие делают. Если для разведки, то пилотская кабина должна быть позади, а наблюдатель – спереди. Истребитель одноместный, о двух пулеметах Кошкина перед пилотом. Плотность огня одного мала для воздухоплавания.

– Двух? – усомнился кто-то из инженеров, работавших над «Блерио». – Это же какой вес!

– Вес – не проблема, – уверил Федор. – Если мощность мотора довести до полутораста лошадиных сил. Даст бог – получится…

Нечаянная встреча в Исаакиевском соборе выбила его из колеи. Но ненадолго. Не мудрствуя лукаво, он объяснял выделенным в помощь инженерам вещи, многократно опробованные позже, но совсем не очевидные в 1913 году. Газораспределительный механизм немецкого мотора работает практически всухую. Оттого – трение и нагрев. Если накрыть головку блока кожухом да подавать туда масло под давлением, оно будет смазывать детали и отбирать тепло. Не придется так часто регулировать клапана. Можно увеличить объем цилиндров и немного – степень сжатия, механизмы выдержат. Мощность вырастет в полтора раза!

– И масса агрегата возрастет на пятьдесят процентов, – бухтел вечно недовольный Кованько.

– Зато масса аэроплана – лишь на девять процентов, уважаемый Александр Матвеевич! – убеждал Федор. – А подъемная сила от обдува крыльев – не менее чем на сорок. Хватит грузоподъемности на сотню литров дополнительного топлива, два пулемета и стальную сковороду на сиденье летчику.

Упоминание про сковороду впечатлило генерала, с большего уже привыкшего к экстравагантности подчиненного.

– То не шутка, ваше превосходительство. В аэроплан, летящий над вражьими позициями, начнет палить каждая винтовка. Не могу сказать по собственному опыту, но кажется мне – получить пулю в мягкое место будет стыдно и довольно больно.

В конце марта Гатчину посетил великий князь Александр Михайлович. Лично опробовал «Авиатик», тот был еще с родным, германским мотором. С разрешения главного воздухоплавателя империи Федор сам накрутил десяток кругов над летным полем, бросив на пассажирское сиденье мешок с песком для баланса. Вспомнились забытые ощущения, ноябрьское небо Парижа, поимка баронессы в воздухе, приведшая к неожиданным и, что греха таить, весьма приятным последствиям…

Новый российский биплан, пока – в одноместном виде, создавали под мотор увеличенной мощности. В первых числах апреля на стенде опытный экземпляр показал невероятные 160 лошадиных сил. Каждый цилиндр и поршень был выточен князем собственноручно на токарном станке. Каждая деталь доводилась напильником до ювелирной точности. Он едва ли не дышал на заготовки…

Работая на износ и порой прихватывая выходные, Федор терзался: если начнется война, наладить производство не удастся. В самом лучшем случае – к осени. А еще обучить пилотов, механиков… Так что прав был, оказывается, Кованько. За отсутствием собственных аппаратов, летали на покупных аэропланах – британских и французских.

Единственный «Авиатик» получил дублированное управление. Опытные пилоты вроде Ульянина занимали заднюю кабину, новичок – переднюю, и трудно посчитать, сколько аэропланов и курсантских жизней удалось сберечь по сравнению с прежней методой, когда в первый полет отправлялись на одноместном аппарате.

Кованько, поначалу со скепсисом встретивший Федора, теперь относился к нему с нескрываемым уважением. Инженеры и техники отряда смотрели ему рот. Недоучившийся «студент» сделал то, что не смогли лучшие российские специалисты – изобрел мотор и довел его до совершенства. Да, всего лишь образец, но зато какой отличный!