Магия и пули

Глава 12

Инженер-электрик 1-го разряда Коваленков Валентин Иванович и начальник станции коллежский асессор Скрицкий Николай Александрович выглядели людьми, уставшими головой пробивать кирпичную стену. Нет, на лбу ни у одного, ни у другого не виднелось шишек от ударов, но обоих инженеров объединял тоскливый взгляд. Появление князя, представленного как инженер Кошкин, в сопровождении полковника Федорова, не произвело на связистов ровно никакого впечатления. В помещении станции, заполненном шкафами с предупреждающими надписями о высоком напряжении, было темновато, пахло озоном и маслом. Коваленков был одет примерно так же, как и Федор – в рабочую блузу, поверх нее – кожаный фартук. Круглая голова связиста, коротко выстриженная, несла отметины ожогов, усы и брови явно испытали на себе высокую температуру. Скрицкий в мундире Санкт-Петербургского электротехнического института рядом с ним был, скорее всего, генератором идей, руками работавшим мало.

И оба страдали от неприятия этих идей, оттого к визиту двух заводчан отнеслись более чем прохладно, не ожидая от них ничего, кроме досужих разъяснений, что лампа обязана светить и освещать, а не передавать телефонию. И уж совсем неожиданно прозвучали слова «инженера Кошкина»:

– Правда ли, господа, что вы изобрели электровакуумную лампу, усиливающую колебания переменного тока малой амплитуды?

– Откуда вы можете знать… – протянул Коваленков, но Скрицкий перехватил инициативу:

– Будем честны, идею мы взяли из американского научного журнала. Джон Флеминг изобрел двухэлектродную вакуумную лампу, пропускающую гальванический ток лишь в одном направлении, назвав ее вентилем. Ли де Форест добавил третий электрод и тем самым создал аудион – лампу, в которой сила тока управляется напряжением на отдельном электроде. Наши заслуги скромнее. Мы выделали первый вентиль Флеминга и первый аудион де Фореста в России.

– Мать честная… Аккуратнее не могли? – поразился увиденному Друг.

Федор, никогда радиолампы не знавший, уставился непонимающе на банку объемом около литра с длинным запаянным носиком. Внутри проглядывало хаотичное плетение из нескольких сеток, оттуда вверх и вниз через мутноватое стекло проходили неровные медные проволочки. Было чрезвычайно странно, что днем ранее Друг пришел в такое возбуждение, услышав, что в России есть собственные радиолампы. Склепанные на скорую руку бомбы смотрелись не в пример цивильнее, чем это стеклянно-медное недоразумение.

В глубине станции виднелась высокотемпературная печь. Очевидно, именно здесь плавилось стекло и выдувались безобразные банки. Наверняка прямо тут Коваленков спалил ресницы, усы и брови. И уж совсем не сложно догадаться: вряд ли начальство электротехнического института одобрило бы выделку ламп рядом с практическим радиотелеграфическим оборудованием. Два энтузиаста промышляли опытами в Сестрорецке на свой страх и риск, оттого не радовались визитерам.

Федоров расспросил, как лампа может усиливать телефонный сигнал, чем вызвал целую лекцию о том, что звук в телефонных проводах передается колебаниями электрического тока, затухающих, но если подать эти колебания на один из электродов лампы-аудиона, то ток между двумя другими электродами будет в десять раз больше…

– Друг, ты в этом понимаешь? – спросил князь.

– Ничуть, Федя. Лампы в моей реальности ушли в прошлое, когда я был совсем молодым, остались лишь для каких-то любителей. Что-то из школьных уроков физики помнится фрагментарно, но не суть. Эти двое разбираются лучше. Вот производственной базы для опытов и выделки им не хватает. Как устроена радиолампа, я не знаю. Но те, что я мальчишкой держал в руках, а мы ими кидались друг в друга и разбивали о стенку, имели куда меньший размер и умещались на ладонь. Ну, и выглядели аккуратно. Посмотри на сие чудо – как корова хвостом слепила. Головы светлые, а руки растут не из правильного места.

Как только коллежский асессор закончил говорить, князь спросил в лоб, будто трижды выстрелил:

– А возможно ли применение усилительных ламп в приемо-передатчике? Удастся ли наладить связь с французскими союзниками, если германцы порежут кабели? И, главное, можно ли сделать станцию носимой – на вьюках одной-двух лошадей или даже в ранце?

Электротехники переглянулись.

– Не-е-е, точно нет. Пока – нет, – отрезал Коваленков.

– Конечно – да, – на полсекунды раньше начал Скрицкий. – Только надобно денег и сколько-то времени.

– А вы посчитайте, господа, сколько нужно времени и денег. Мы с его высокоблагородием на стрельбище спешим. К вечеру загляну. Посмотрю, что вы надумали.

– Пустое это, сударь. Учитель наш, Попов Александр Степанович, царство ему небесное, столько порогов обил и слышал везде одно: «неудобоприменимо», «практической ценности не представляет». Оттого у нас приборы теперь от Маркони и Телефункен, а не российской выделки, – опаленные рыжие брови Коваленкова сошлись в букве V, он исполнял роль пессимиста в дуэте.

– Ассигнования не только казенные, но и частные случаются, господа, – заверил их Федор. – Да только спрос за частный рубль строже. Вечером зайду, ждите. Честь имею!

Полковник, человек передовых взглядов, и то поглядывал на тульского коллегу с недоумением. Но перечить не стал.

Быстрым шагом они пересекли заводской двор, точнее – целую улицу, вдоль которой стояли цеха. Офицерская школа, на чье стрельбище они отправлялись, была недалеко.

Припекало солнце. К стрельбищу вплотную подступал зеленый лес. На огневой позиции молодые офицеры смотрелись как посетители пикника на опушке, не хватало только корзин с шампанью и барышень под зонтиками.

– Раз был на императорских смотринах Осененных, – шепнул Федоров. – Чистый расстрел! Стоит себе человек, перед ним взвод. Целься! Пли! Говорят, однажды защита оплошала, так весь в дырках и упал, государю настрой испортив. С тех пор их поначалу здесь испытывают, кто на что годен. А уж потом под императоровы очи.

На офицерском стрельбище Сестрорецка все было обустроено гуманнее. Перед огневым рубежом стоял щит в рост человека – кусок броневого пояса, снятый со старого корабля. Испытуемый заходил за стальной барьер и, услышав команду «целься», напрягал свой дар, если тот сам не включался при опасности. Щит накрывал и броню. Отметины от пуль на ее поверхности свидетельствовали, что щиты у некоторых пробивало. Какими железными нервами приходится обладать командиру гвардейского полка Осененных! Ведь у всех подчиненных – разная сила и характер дара, да еще упрямство. Каждый – из знатной семьи, некоторые даже из романовской августейшей… Индивидуалисты, заносчивые до нельзя.

Испытания винтовочным залпом шли гладко, пока Федор не предложил опробовать карабины под патрон «Арисака». Старший из гвардейцев хмыкнул, глядя на несерьезный с виду боеприпас – куда меньший калибром, чем у трехлинейки. Да и ствол оружия короче, оттого бой слабее.

– Ваше сиятельство! – обратился к Осененному Федоров, воинским званием выше командира у гвардейцев, но не имевший иного дара, кроме инженерного. – Так дозвольте нам стрелять бегло.

– Почему бы нет? – хмыкнул капитан-гвардеец. – Баловство это – ваши карабины. У противника – винтовки «Маузер» сходного с «мосинкой» калибра, пулеметы, подобные «Максиму», но коль настаиваете… Что ж, прошу! Юнкер Граубе – за щит!

Федор взял один из карабинов, стоявший в пирамиде. Подхватил снаряженный магазин.

Грубоватое сестрорецкое оружие больше походило на брутальный РПК – ручной пулемет Калашникова, только без сошек и с винтовочным прикладом. Федор взял ремень в распор и поднял оружие.

– Целься! Пли! – раздалось сбоку.

Отдача оказалась невеликой – по сравнению с пулеметом, разумеется. Мушка после выстрела основательно задралась вверх. Использовав раму и газоотводный поршень, Дегтярев породил проблему, хорошо известную Другу по «калашу» из-за большой массы металла, движущегося назад под воздействием газов. Сейчас это не имело значения, целились они условно – примерно в центр броневого щита в сотне шагов.

Других недостатков Федор не нашел. Карабин бил исправно, в руках лежал хорошо. Справа и слева столь же часто палили другие стрелки.

Опустошить магазин не удалось. Над броней вдруг раздулся полупрозрачный серый шар, он лопнул, и пули принялись высекать искры из брони.

– Прекратить огонь! – раздалась команда.

– Как же так? – поразился офицер-гвардеец, когда стрелки разрядили карабины. – Такими малыми пульками…

– Зато летят шибче, – объяснил Федоров. – И по обычным солдатам, простецам, из нашего карабина стрелять сподручнее. Он легче, ухватистей, скорострельней. А покойнику – какая разница, просверлили дырку в нем калибра 7.62 или 6.5. Все одно, улетела душа в рай.

Пришла очередь гранат. Гвардейский капитан не утерпел и отправил за щит одного из молодых офицеров – испытать его защиту от осколков. А на огневом рубеже оказался Прохор. Отпросился из цеха или сбежал самовольно, дабы увидеть, как бабахает плод его рук, князь не стал спрашивать.

– Дозвольте мне, господа хорошие? – попросил мастеровой.

– Очень кстати, – ухмыльнулся Друг. – Власть не любит, тот еще бомбист. Счас бабахнет.

И, как водится, накаркал.

Разрешили, а гвардейцы даже посмеялись – ненадолго, впрочем. По командам «целься-пли», заимствованным из винтовочных стрельб, Прохор помчался к щиту. Не добегая шагов тридцати, с силой швырнул гранату вперед и вверх. Как говорится, со всей пролетарской ненавистью.

Граната, оставляя чуть заметный дымный след, понеслась к щиту, отскочила от его верхушки и упала за броней.

Две или три секунды ничего не происходило. А потом бахнул взрыв. Не сказать, чтоб сильный. Над броней взвилось облачко. Еще через пару секунд донесся крик солдата, наблюдавшего за стрельбами из траншеи:

– Его благородие раненый!

Бросились всей гурьбой. Подпоручик лежал ничком. Корпус гранаты разорвался на осколки, и они пробили летний китель на спине гвардейца, впились в затылок и в седалище. Близкого разрыва магическая защита не сдержала. Растолкав глазеющих, над пострадавшим наклонился врач, по регламенту дежуривший на стрельбище. Не прошло минуты, как он распрямился и стянул фуражку с головы. Следом сняли головные уборы офицеры. Федоров перекрестился.

На рябом лице Прохора, затесавшегося среди набежавших к месту трагедии, мелькнуло торжество: отомстил представителю «эксплуататорского класса». Но куда большее омерзение у Федора вызвали слова гвардейского капитана, произнесенные вполголоса: «Слава Создателю, произошло не в высочайшем присутствии». Над теплым еще телом подчиненного Осененный думал только о грядущих неприятностях…