Луна над рекой Сицзян

Несколько работниц обступили стол; одна поднимет плошку, понюхает, скривит лицо, другая приблизится, посмотрит и гут же отойдёт. Они сочно рыгали и тёрли носы.

— Испортился?

— Протух уже.

— Выбрось подальше отсюда, я же тут ем.

— Жалко как. Всё-таки полтора цзяо.

— Иди скорей позови глухую Цинь.

— Ты думаешь, она купит?

— Если продать ей за три фэня, она точно купит.

— Ты уверена?

— Хи-хи, держу пари. По дешёвке она и собачье дерьмо купит.

— Ну, тогда богачкой скоро станет.

— И кому оставит своё богатство? В крематорий с собой захватит?

— Так мастеру Вану оставит, он же к ней очень даже неплохо относится.

— Ха-ха, вот умора! Ну ты и чертовка!

Кто-то яростно захлопал по бедру.

Они не знали меня, да даже если бы и знали, не стали бы обращать внимание, ведь весёлое перемывание косточек тётушке добавляло хотя бы немного вкуса, хотя бы чуточку энтузиазма в торопливый процесс поглощения еды. У одной из них в большом рту сверкнул медный зуб, уже протёртый до цинковой основы, и я с первого взгляда запомнил его на всю жизнь. Словно выстрел, который поразил меня в самое сердце, окатив волной изумления и стыда.

Возможно, они с таким же удовольствием и смаком рыгали и тёрли свои носы, и когда занимали у тётушки денег, забывая отдать, и когда посылали её подметать пол, и когда кричали, чтобы она вынесла парашу, а потом бесились, что она их не слышит. Когда я рассказал обо всём Лао Хэй, она расплакалась. А я и не верил, что в ней ещё оставались такие чистые слёзы. Потом с ненавистью заявила, что как же, мать его, хочется взять пулемёт и проделать в этих людях по несколько дырок.

Я ужасно рассердился на тётушку. Приходя в общую женскую спальню, где доски пола шли волнами, то поднимаясь, то опускаясь, я пропускал мимо ушей приглашение сесть на её кровать и назло садился на ту, что напротив. Она совала мне печенье, а я крошил его и кидал на пол. Она копила для меня превосходные деревянные катушки, из которых можно было сделать машинку или, поставив вертикально, воображать их правителями, воинами, разбойниками, разворачивая великую битву, а я раскидывал их, закатывал под кровать или сваливал в углу комнаты; повсюду на полу лежали их деревянные трупики. И видя, как от огорчения белело тётушкино лицо, начинали дрожать её руки, я по-прежнему чувствовал обиду и невозможность отвести душу. Мне слишком сильно хотелось сорвать её маленькое круглое зеркало с изголовья кровати и швырнуть его далеко на улицу.

Не знаю, с чего это я.

Она грустно и растерянно улыбалась и, сгорбившись, шла мыть посуду, не забыв при этом сложить остатки еды в маленькую коричневую бутылку, заткнуть пробку и бережно поставить её на сушильный шкаф в изголовье.

Она частенько таскала нам с работы еду в этой небольшой бутылке, например, в те дни, когда в заводской столовой появлялось немного свинины или солёной рыбы.

Особенно после того, как умер мой отец.